Рик Янси - Печать Соломона
– У тебя чешется нос?
– Нет, но вдруг… Я не уверен, что помню ваше имя, мэм, но лицо мне знакомо. Только я вижу вас как-то смутно. Где я?
– Ты в штаб-квартире Агентства, Альфред.
– Какого агентства?
– АМПНА. Ты помнишь АМПНА?
– А должен?
– Должен, хотя, возможно, и не захочешь вспомнить.
– Ну, тогда я лучше не буду вспоминать то, чего не захочу. А кто тот дылда у вас за спиной?
– Его зовут Оп-девять.
– Странное имя. А почему я лежу в постели? Я заболел?
– Ты пострадал… во время нападения.
– Что-то вроде приступа или припадка?
– Что-то вроде.
Леди по имени Абигейл Смит улыбнулась. У нее были очень белые зубы. Мама всегда говорила, что о человеке можно многое узнать по его зубам.
– Где моя мама?
Леди взглянула на странного парня, которого назвала Оп-девять.
– Альфред, твоя мама умерла четыре года назад.
– Правда?
– Боюсь, что да.
– Но я ведь должен об этом знать?
– Мы надеемся, что со временем ты все вспомнишь.
– А откуда мне знать, что вы меня не обманываете?
Детина шагнул вперед.
– В жизни не видел такого урода, – сказал я. – Что у тебя с ушами? Почему мочки такие длинные?
Оп-девять ничего не ответил. Он только улыбнулся, и все.
– И зубы у тебя не такие клевые, как у этого доктора из АМПНА. Вы оба в черном, потому что умерла моя мама?
– Альфред, – обратился ко мне Оп-девять, – сейчас я назову тебе одно имя, а ты ответишь, знакомо оно тебе или нет.
– Мне кажется, еще не время, – возразила Абигейл Смит.
Оп-девять не обратил на нее внимания. Он наклонился ко мне и прошептал:
– Альфред, это имя – Пеймон.
У меня дернулись стянутые ремнями руки. Пальцы вцепились в металлические прутья кровати. Я пытался дотянуться до глаз. Рот у меня открылся, но я не издал ни звука – вопль застрял где-то в голове. Комок подкатил к горлу, и меня вырвало прямо на белоснежную наволочку.
Абигейл Смит вздохнула.
– Я же сказала – еще не время. Приведи кого-нибудь, пусть приберут.
Оп-девять вышел.
Абигейл Смит склонилась надо мной, взяла мое лицо в ладони и заставила посмотреть ей в глаза. Ее дыхание пахло чем-то сладким, как лакрицей.
– Альфред, Альфред, все хорошо. Все образуется. Оставайся со мной, Альфред. Обещаю – я тебя не отпущу. Я не отпущу тебя. Смотри на меня, Альфред. Смотри мне в глаза. Он тебя не найдет. Ты меня понимаешь? Ты понимаешь меня, Альфред?
Я кивнул и постепенно расслабился. Хотя рвотный запах все-таки напрягал. Абигейл отпустила мое лицо, но только на секунду, чтобы схватить невесть откуда взявшееся полотенце. Потом она подняла мою голову, вытерла с наволочки зеленовато-коричневую блевотину и перевернула подушку испачканной стороной вниз. И снова опустила меня на нее.
– Теперь ты в безопасности, Альфред. Тебе ничто не угрожает. Его здесь нет.
Я помотал головой:
– Вы ошибаетесь. Он здесь. Он всегда будет здесь.
26
Детина вернулся с новой подушкой, а следом за ним в комнату вошел мужчина в белом халате.
– Еще один доктор, – сказал я. – Просто отлично. Насколько серьезно я болен?
Абигейл Смит вытащила из-под моей головы заблеванную подушку, а Оп-девять быстро заменил ее новой.
Доктор проверил мой пульс, потыкал пальцем в живот и посветил фонариком в виде авторучки в рот, нос и глаза. Еще он измерил мне давление и взял кровь на анализ. И все это время избегал смотреть мне в глаза. Один только раз взглянул, когда светил в них фонариком. Потом он кивнул Оп-девять и, не сказав ни слова, ушел.
Абигейл Смит снова склонилась надо мной, а я посмотрел через ее плечо на Оп-девять с его вытянутыми ушами и спросил:
– Кто он такой?
– Оп-девять – демонолог, знаток истории, разбирается в свойствах демонов, их видах и одержимости ими. Лучший в своем деле.
– Так вот почему я здесь! Я одержимый?
– Не совсем, – ответил Оп-девять. – Ты был вскрыт. Ты заглянул в самый настоящий ад, Альфред. Ты видел не какие-то выдуманные, поэтичные картинки с огнем, серой и обреченными на вечные муки душами, а настоящий ад: абсолютную и безнадежную противоположность рая. Я не знаю, на что это было похоже, и надеюсь, что и ты никогда не вспомнишь.
– Альфред говорит, что он все еще с ним, – сообщила ему Абигейл Смит.
– Возможно, так и есть. Тени жертв атомной бомбардировки Хиросимы навсегда остались в этом городе.
– Плохи мои дела, – отозвался я.
– Наоборот, – возразил Оп-девять. – Все очень даже хорошо. Ты выжил, твое тело и сознание функционируют нормально. Чего не скажешь о большинстве из нашей команды.
– Ну, каждый трактует по-своему, – заметил я. – Память у меня стерта, я с головы до ног в бинтах, привязан к больничной койке и преспокойно беседую о демонах, словно они – заурядное явление в нашем мире, как те же бабочки или «хонда-прелюд». Не уверен, что это нормально.
– Я думаю, что память со временем вернется и физическое здоровье тоже. Кроме тебя, был еще один человек, который заглянул в глаза Падшему. Он мертв. Очнулся в пустыне и вырвал себе сердце.
– И что это значит? Я до конца жизни буду прикован к постели?
Оп-девять и доктор Смит промолчали, из чего я сделал вывод, что вероятность такого исхода очень даже велика.
– Пока они на воле, никто из посмотревших им в глаза не будет полностью свободен, – ответил Оп-девять, тщательно подбирая слова.
– Как это понимать: «пока они на воле»?
– Они завладели Великой Печатью Соломона… и исчезли.
– Но это же хорошо?
– Печать – единственное, что имеет над ними власть, Альфред. – Печальные глаза Оп-девять потускнели, он уставился куда-то в пустоту. – Еще до появления людей, зеленых полей и бурных морей, когда и время еще не существовало, произошла страшная война. И в той войне проиграли существа, которых ты видел. Мечом, который смертные назовут Экскалибуром, архангел Михаил покарал их за грехи перед небесным престолом. А когда пришел срок, их запечатали в Святой Чаше. Они оказались под властью кольца, а кольцо это было передано царю Соломону.
После смерти Соломона они, если можно так выразиться, проспали в Святой Чаше три тысячи лет, не причиняя вреда. Однако, прежде чем лишить их свободы, Соломон правил ими с помощью Великой Печати. Их было семьдесят два властелина, у каждого в подчинении легионы приспешников, и все делились мудростью и силой с владельцем Печати.
И вот они на свободе. Они впервые никому не подчиняются. Так что сам понимаешь – та первая война еще не окончена. Более того, она может оказаться последней.
27
Оп-девять тяжело вздохнул. Он собирался продолжить рассказ, но дверь распахнулась, и в комнату вошел невысокий мужчина в твидовом пиджаке. У него было круглое лицо и пухлые губы, а на кончике острого носа сидели овальные очки в тонкой металлической оправе. Но больше всего поражали волосы – белоснежные и пушистые, как венок из одуванчиков. Он смахивал и на Альберта Эйнштейна, и на изобретателя из фильма «Назад в будущее».
Мужчина говорил на ходу. Сначала я решил, что он сам с собой разговаривает, а потом заметил в ухе гарнитуру, а возле рта – микрофон на черном проводке.
– Да, конечно, господин премьер-министр. Но не мне вам указывать, что говорить журналистам. Может, вам лучше посоветоваться с нашими ребятами из Медкона… Да, из Медиаконтроля. Простите, вы позволите поставить вас на удержание? У меня звонок по другой линии…
– Здравствуйте, господин президент. Как сыграли в гольф? Да, событие просто из ряда вон… Что ж, очень любезно с вашей стороны, господин президент, но я не думаю, что нам понадобится помощь вооруженных сил США. Не на данном этапе. Вы не подождете секунду? У меня британский премьер на линии… Спасибо.
– Вы слышите меня, господин премьер-министр? Я бы сказал журналистам, что нынешняя погода – это аномалия, вызванная глобальным потеплением. Вы же знаете, как они обожают глобальное потепление… Что вы говорите? Что с баскетбольный мяч? Град? Что ж, я бы посоветовал людям не выходить из дому. Простите, вы не могли бы еще немного подождать?
– Нет, господин президент, боюсь, что бомбардировщики «стелс» тут совершенно бесполезны… Ну, это зависит от того, что вы подразумеваете под «сдержанный». «Сатком»[15] обнаружил их в районе Гималаев… Да, конечно, мы будем держать вас в курсе… Благодарю вас, господин президент, я буду… Да, у нас есть план… Простите, не подождете минутку?
Во время всего разговора этот тип не сводил с меня глаз, нервно притопывал ногой и постоянно запускал пятерню в волосы. Наверное, из-за этой привычки у него и была такая странная прическа.
– Господин премьер-министр, вы еще здесь? Я не собираюсь с вами спорить… О да, я уверен, что общественность примет версию глобального потепления. Да, даже если величиной с «фольксваген». Простите, вы сказали – величиной с «фольксваген»? О боже. Что ж, это уже похоже на «Лондонский блиц», не находите? Алло, алло? Черт, связь оборвалась. Господин президент, вы меня слышите?
