Астрид Линдгрен - Ронья, дочь разбойника
Ронья тихонечко застонала. До чего жестокий у нее отец. Заставляет Борку убираться немедля, прежде чем он успеет пукнуть спросонок. А не то он засадит Бирка в темницу до конца лета. Ронья знала, что так долго он там не выживет. Он умрет, и у нее не будет больше брата.
Любимого отца у нее тоже теперь не будет, и это тоже причиняло ей боль. Ей хотелось наказать Маттиса за это и за то, что она теперь не сможет быть ему дочерью. О, как ей хотелось заставить его страдать так же, как страдала она сама! Как горячо она желала разрушить все его планы, помешать его козням!
И вдруг она догадалась, как это сделать. Как-то давно она в порыве ярости сделала это, а сейчас она была вовсе вне себя. Не раздумывая, она разбежалась и перемахнула через Адский провал. Маттис увидел, как она прыгнула, и издал вопль, похожий на вой смертельно раненного зверя. Такого вопля разбойники еще не слышали, и кровь застыла у них в жилах. И тут они увидели Ронью, свою Ронью рядом с врагом. Ничего хуже и непонятнее нельзя было вообразить.
Разбойники Борки не могли ничего понять. Они уставились на Ронью, словно к ним вдруг спустилась дикая виттра.
Борка тоже растерялся, но быстро пришел в себя. Он понял: теперь все изменилось. Явилась дочь Маттиса, эта дикая виттра, и выручила его из беды. Для чего она поступила столь безрассудно, он понять не мог, но поспешил, хихикая, накинуть ей на шею ремень.
Потом он крикнул Маттису:
— На этой стороне у нас тоже есть подземелья. И для твоей дочери найдется крыша над головой, коли лето будет дождливым. Будь спокоен!
Но какой уж там покой для Маттиса! Он стоял, раскачиваясь тяжелым телом, словно подстреленный медведь, чтобы заглушить невыносимые муки. Глядя на него, Ронья плакала. Он выпустил из рук ремень, надетый на шею Бирка, но мальчик продолжал стоять, не двигаясь, глядя на плачущую Ронью на другой стороне Адского провала.
Тут Ундис подошла и толкнула ее:
— Плачь, плачь! Я тоже плакала бы, кабы моим отцом был такой зверюга!
Но Борка велел ей убираться прочь. Мол, не ее это дело.
Ронья сама назвала отца зверюгой, но теперь ей все же хотелось утешить его, ведь это из-за нее он сейчас мучился так сильно.
Лувис тоже хотела ему помочь, ведь в беде она всегда помогала мужу. Она стояла рядом с ним, но он ее даже не замечал. Он не замечал ничего. В этот миг он был один во всем мире.
Тут Борка крикнул ему:
— Эй, Маттис, отдашь ты мне сына или нет?
Маттис наконец очнулся.
— Ясное дело, отдам, — равнодушно ответил он. — Когда пожелаешь.
— Я желаю, чтобы ты вернул мне его сейчас. Не в конце лета, а сейчас!
Маттис кивнул.
— Я сказал, когда пожелаешь.
Казалось, ему теперь это было безразлично. Но Борка, широко ухмыляясь, добавил:
— И в тот же миг я верну тебе дочку. Меняться так меняться, ясно тебе, скотина?
— У меня нет дочки.
Веселая улыбка исчезла с лица Борки.
— Это что еще? Опять ты замышляешь недоброе?
— Иди, забирай своего сына, — ответил Маттис. — А мне возвращать дочь не надо. У меня ее нет.
— А у меня есть! — крикнула Лувис истошным голосом, от которого даже вороны вспорхнули. — И ты мне ее вернешь, Борка! Ясно тебе? Сию же минуту!
Потом она бросила гневный взгляд на Маттиса:
— Не моя вина, что отец вовсе спятил!
Маттис повернулся и тяжелой походкой зашагал прочь.
10
Несколько дней Маттис не показывался в каменном зале. Не было его и у Волчьего ущелья, когда обменяли детей. Дочку приняла Лувис, с ней были Фьосок и Юен, которые привели Бирка. Борка и Ундис ждали со своими разбойниками по другую сторону Волчьего ущелья. Разозленная и торжествующая Ундис, завидев Лувис, выпалила:
— Видно, Маттису, укравшему ребенка, стыдно показываться нам на глаза!
Лувис сдержалась и не ответила. Она прижала к себе Ронью и хотела поскорее, не говоря ни слова, увести ее. Прежде она никак не могла понять, почему ее дочь добровольно отдалась в руки врагов, и лишь теперь стала смутно догадываться. Ронья и Бирк смотрели друг другу в глаза, словно они были одни в Волчьем ущелье и вообще во всем мире. Да, эти двое были друзьями, это заметили все.
Ундис сразу поняла это, и это ей не понравилось. Она резко дернула Бирка за руку:
— На что она тебе?
— Она моя сестра, — ответил Бирк, — и она спасла мне жизнь.
Ронья прижалась к Лувис и заплакала.
— Так же, как Бирк спас мою, — пробормотала она.
Но Борка покраснел от злости:
— Стало быть, сын за моей спиной якшается с отродьем моего врага?
— Она моя сестра, — повторил Бирк и поглядел на Ронью.
— Сестра! — крикнула Ундис. — Поглядим, что будет через пару лет!
Она схватила Бирка и потянула его назад.
— Не тронь меня! — воскликнул Бирк. — Я сам пойду, не хочу, чтобы ты дотрагивалась до меня!
Он повернулся и пошел. А Ронья жалобно закричала:
— Бирк!
Но он ушел, не оглядываясь.
Когда Лувис осталась вдвоем с Роньей, она хотела было расспросить ее о том, что случилось, но дочка попросила:
— Не говори мне ничего!
Лувис оставила ее в покое, и они молча пошли домой.
Пер Лысуха встретил Ронью в каменном зале так, словно она избежала смертельной опасности.
— Слава Богу, ты жива, — сказал он. — Бедное дитя, как я за тебя боялся!
Но Ронья пошла в угол, молча легла на свою постель и задернула полог.
— Одни напасти у нас в замке, да и только, — сказал Пер Лысуха, с мрачным видом подкачивая головой. Потом он шепнул Лувис:
— Маттис у меня в спальне. Лежит, смотрит в потолок и не говорит ни слова. Не хочет ни вставать, ни есть. Что нам делать с ним?
— Придет, когда хорошенько проголодается! — ответила Лувис. Но она была озабочена. На четвертый день она вошла в каморку Пера и сказала:
— Иди поешь, Маттис! Нечего дурака валять! Все сидят за столом и ждут тебя.
Под конец Маттис пришел, мрачный, похудевший, не похожий на себя. Он молча сел за стол и принялся за еду. Все разбойники тоже молчали. В каменном зале еще никогда не было так тихо. Ронья сидела на своем обычном месте, но Маттис ее не замечал. Она тоже избегала смотреть на него. Лишь разок она украдкой бросила на него взгляд и увидела, как он изменился, как не похож на того Маттиса, которого она знала! Да, все так изменилось, и все было так ужасно! Ей хотелось убежать прочь, исчезнуть, не видеть больше Маттиса, побыть в одиночестве. Но она продолжала сидеть в нерешительности, не зная, куда деваться со своим горем.
— Ну, что, наелись, весельчаки? — не выдержав молчания, с горечью сказала Лувис, когда трапеза была окончена.
Разбойники поднялись из-за стола, что-то бормоча, и быстро побежали к своим лошадям, которые четвертый день стояли без дела в стойлах. Эти удальцы не могли отправиться на добычу, покуда их предводитель лежал на кровати, уставясь в потолок. Они были недовольны, ведь как раз в эти дни по лесу проехало множество людей.
Маттис куда-то исчез, не сказав ни слова, и целый день его никто не видел.
А Ронья снова помчалась в лес. Три дня она искала Бирка, но он не пришел, она не понимала почему. Что они сделали с ним? Неужели они заперли его, чтобы он не мог убежать в лес и встретиться с ней? Нелегко ей было ждать, ничего не зная о нем.
Она долго сидела у лесного озера, а вокруг нее по-прежнему цвела весна. Но без Бирка она была Ронье не в радость. Она вспомнила, как когда-то бродила по лесу одна и была счастлива и весела. Как давно это было! А теперь ей хотелось, чтобы Бирк всегда был рядом.
Но, видно, и сегодня он не придет. Она устала ждать и поднялась, чтобы идти домой.
Но вот он пришел. Она услышала, как он свистит в ельнике, и радостно бросилась ему навстречу. И вот она увидела его! Он тащил на спине большой мешок.
— Я буду теперь жить в лесу, — сказал он. — Не могу дольше оставаться в крепости Борки.
Ронья с удивлением уставилась на него.
— Это почему?
— Таков уж я есть, не могу больше выслушивать брань и упреки. Трех дней с меня довольно!
«Молчание Маттиса еще хуже, чем упреки!» — подумала Ронья. И тут же она поняла, что ей нужно делать, чтобы больше не мучиться. Бирк сделал это, почему бы и ей не сделать?
— Я тоже не хочу больше жить в Маттисборгене, — воскликнула она. — Не хочу и все! И не буду!
— Я родился в пещере, — сказал Бирк. — И могу там жить. А ты сможешь?
— Вместе с тобой я могу жить где угодно, — ответила Ронья. — А лучше бы всего в Медвежьей пещере!
В окрестных горах было много пещер, но лучшая из них была Медвежья пещера. И Ронья это давно знала. С тех самых пор, как начала бродить по лесу. Ей показал ее Маттис. Мальчишкой он сам жил там не одно лето. Зимой там спали медведи, об этом ему рассказывал Пер Лысуха. Поэтому Маттис назвал эту пещеру Медвежьей, так она и стала с тех пор называться.
