Бранка Юрца - Родишься только раз
И тут я запнулась, как граммофон, у которого кончился завод.
— От нас… от нас… от нас… — повторяла я, словно заигранная пластинка, ища глазами сестру Клементину в призрачной надежде получить от нее помощь. Но помощь не приходила, и мои уже было начавшие расправляться крылья опять поникли.
Сестра Клементина, увидев, в каком я затруднении, пробралась вперед и начала подсказывать мне слова стихотворения. И тут уж я окончательно сбилась.
Холодный ветер тебя гонит,
Пташка малая, от нас… от нас… от нас…
Граммофон сломался. Игла, по инерции скользившая по пластинке памяти, вдруг затупилась. Слезы заволокли мне глаза.
Сквозь слезы я видела перед собой чужой класс, до отказа набитый ученицами, слышала их дружный смех.
Нет, не быть мне артисткой!
И я сошла со сцены.
Торжество шло своим чередом.
Нигде больше не заедало. Все шло как по маслу.
Домой я бежала как на пожар. Надо было поскорее пожаловаться маме.
— Мама! Мама! — закричала я, влетая в кухню.
И — о ужас! — за столом сидел брат.
Чего бы я только ни дала, чтоб его здесь не было! Мама бросила на меня веселый взгляд — ведь я вернулась со своего первого публичного выступления — и спросила:
— Ну как? Все хорошо? Я знаю, что хорошо!..
Брат нетерпеливо перебил ее:
— Ну как, артистка?
Губы мои задрожали и надулись. В глазах заблестели слезы. Крупные светлые слезинки покатились по моим щекам.
— Нет, не вышло, — пробормотала я еле слышно.
— Не вышло? У тебя не вышло? — удивилась мама и, взяв меня за подбородок, стала утирать мне слезы. — Не плачь. Я же знаю, что ты хорошо выучила стихотворение. Я и то помню все, что учила в школе. Послушай:
Шуми, Адриатика! В прежнее время
Была ты славянской. Славянское племя
В дубовых скорлупках, печали не зная,
Тебя бороздило от края до края…
А теперь ты расскажи свое!
Я отерла глаза тыльной стороной ладони, улыбнулась и начала:
Холодный ветер тебя гонит,
Пташка малая, от нас…
И без запинки прочла все стихотворение.
— Видишь, — сказала мама, — ты ни разу не сбилась. На сцене ты его просто забыла, а перед своим классом еще прочтешь.
Брату стало совестно. Он махнул рукой и сказал миролюбиво:
— Просто ты не будешь артисткой!
Бабушка
Мы с Кириллом уже крепко спали, когда нас разбудила мама.
— Бранка, проснись, бабушка приехала!
Кирилл никак не просыпался, и мама потянула его за ноги.
— Кирилл, проснись, у, нас бабушка!
— Бабушка? — изумилась я. — Из Крапивы?
— Из Крапивы! Подумайте только! Вставайте!
Голос у мамы был нежный и теплый — ведь она уже несколько лет не видела свою мать.
Нас разделяла государственная граница. Бабушка жила далеко, почти на краю света.
Наконец мы с Кириллом сбросили с себя одеяла, спрыгнули на пол и кинулись в освященную кухню.
За столом сидела наша бабушка. Ее согнутые руки с узловатыми суставами на длинных пальцах лежали на столе. Она посмотрела на нас своими проницательными, удивительно добрыми глазами и заулыбалась всеми бороздками своего морщинистого лица.
— Ой, какие вы уже большие! — воскликнула она. — Я приехала как раз вовремя. Встреться мы на улице, я бы вас ни за что не узнала.
Бабушка обняла и поцеловала нас.
Мне показалось, что она стала еще меньше. Наверное, из-за черного платья, перетянутого в талии кушаком, а может быть, из-за черного платка, из-под которого выбивались седые пряди.
Мама и папа сияли от счастья.
Бабушка привезла нам с Краса приветы, немного свежего порывистого ветра, срывающего черепицу с крыш, шум могучих сосен за деревней, терпкий запах обожженного солнцем можжевельника, того самого, что растет на сельском выгоне, немного небесной лазури и красноту земли с красских виноградников.
Мы все выпили вина, которое налила нам бабушка своей узловатой рукой.
Родители растерянно засуетились, не зная, чем попотчевать бабушку. Я и в самом деле не могу вспомнить, чем мы ее угощали.
Помню, чем бабушка нас угощала. Как сейчас, вижу ее пальцы, развязывающие узелок с гостинцами, который она достала из корзинки. Запахло копченым мясом. Вот оно лежит перед нами, нарезанное тонкими ломтиками. Мы все взяли по кусочку — такого чудесного мяса можно было отведать только у Тышлеров.
Потом бабушка порадовала нас красскими жареными пирожками. В такую даль везла она их в завернутой кастрюльке.
— Ханета, — обратилась бабушка к маме, — подогрей пирожки! Подогрей их, видишь, у Бранки и Кирилла уже слюнки текут..
— Лучше оставим их на завтра, завтра тоже день будет..
— Ханета, видишь, как им хочется пирожка?! Подогрей их. Кто знает, может, я вас больше не увижу..
Мама сдалась.
Мы с Кириллом облегченно вздохнули. Значит, полакомимся пирожками еще сегодня.
Потом папа достал из кармана часы и отправил нас спать.
Не помню, сколько дней гостила у нас бабушка, чем мы ее угощали и как она уезжала. Однако один прискорбный случай и по сей день тяжелым камнем лежит у меня на душе.
Я с подругами возвращалась из школы. У моста мы остановились, чтоб проститься с Миной, жившей у самой Дравы. И в эту минуту кто-то позвал меня.
Я оглянулась на голос, но не увидела никого, кроме спешащих во все стороны пешеходов.
Меня опять окликнули.
— Бранка, смотри, вон та старуха зовет тебя, — сказала Драгица.
Я посмотрела в сторону аптеки и увидела бабушку в черном платке, завязанном кончиками вперед, и в длинном, чуть не до земли, черном платье. И тут она мне показалась такой чужой и далекой, словно пришла из какого-то другого мира.
— Бранка, ты ее знаешь.?
— Нет, не знаю…
И повернувшись к бабушке спиной, я схватила Драгицу за руку и быстро зашагала а сторону Франкопанской улицы.
Бабушка вернулась под вечер. Увидев меня, она обрадовалась:
— Бранка, я тебя звала, звала…
— Где?
— У моста. Я звала тебя, а ты…
— Бабушка, ты ошиблась. Это была не я…
Я покраснела как зарево и, затеребив от смущения край фартука, до боли подогнула ногу.
— Голову даю на отсечение, что это была ты! Свою птичку-невеличку я ни с кем не спутаю… — И она лукаво покосилась на меня.
— Бабушка, а почему бы мне не откликнуться?
— Ума не приложу, почему ты меня не признала.
— Но это же была не я!
Пришла мама.
Мы прервали наш разговор и больше к нему не возвращались.
Предчувствие не обмануло бабушку. Больше мы ее не видели. Она умерла, так и не успев еще раз побывать у нас.
Мама не поехала на похороны. Между нами пролегала государственная граница. Чтоб поехать в Крапиву, надо было выправлять заграничный паспорт и итальянскую визу. К тому же билет стоил денег. Так вот и случилось, что в тот самый день, когда бабушку опустили в могилу на деревенском погосте, мама сидела дома и безутешно плакала.
Я тоже горько плакала.
А гладить не так-то просто
Я всегда сияла от радости, когда нас водили в театр.
— Мама, я иду в театр!
— А какое платье ты наденешь?
— Как какое? Конечно, красное!
Красное платье, красное, как маков цвет, с широкой юбкой в складку!
Я помчалась в комнату, взяла из шкафа свое любимое красное платье и поднесла к окну. Оно было порядком измято. Складки, которых было не меньше, чем в мехах гармошки, а может быть и больше, совсем разошлись: от утюжки не осталось и следа.
— Мамочка! — крикнула я жалобно и заискивающе. — Сделай милость, погладь мне платье!
Но она не вняла моим мольбам.
В то время, когда мы с мамой принесли к портнихе красный материал, красный, как полевой мак, я никуда не спешила. Мне очень хотелось платье в складку. И чтоб складок было как можно больше! Чтоб юбка растягивалась, как гармошка, когда я закручусь на месте.
Портниха взяла материал, зажала его в кулак, потом кулак разжала — материал смялся.
— А кто будет гладить складки? — спросила она.
— В самом деле, кто их будет гладить? — поддакнула мама.
— Я сама! — заявила я.
Что я тогда знала о складках? Мне и во сне не снилось, сколько придется провозиться с таким платьем, пока его выгладишь. Сейчас я это поняла как нельзя лучше.
В театре никого не ждут. Позвонят раз, другой, третий — и занавес взвивается.
Я взглянула на часы — скоро придут Драгица и Мина. Посмотрела на платье — складки как жеваные, попробуй отутюжить за каких-нибудь полчаса.
— И все-таки надо успеть! — сказала я себе и взялась за дело.
Я достала из кладовки обшитую полотном доску, надела на нее свое любимое платье с разошедшимися складками, потом взяла из шкатулки для шитья булавки и принялась укладывать складки. Каждую складку нужно было распрямить, заложить вновь, заколоть булавками и заметать белыми нитками.
