Уле Маттсон - Бриг «Три лилии»
Чужеземец набрал полные легкие воздуха и дунул в дырочку.
— Совсем воздуху нет, слышите? — сказал он.
Он дунул еще. На этот раз зовутка вроде проснулась.
Она задвигалась на ладони чужеземца — сама!
— Скрипит что-то, — прошептала Туа-Туа.
— Если вы помолчите три секунды, я услышу, что она геворит!.. — буркнул чужеземец. Он прижал зовутку к уху и вслушался. — Не может быть? — воскликнул он. — Нет, правда?
— Что, что? — Туа-Туа сгорала от нетерпения.
Незнакомец покачал головой.
— Нет, это просто невероятно, — произнес он.
— Вот как? — недоверчиво заметил Миккель.
— Послушайте, — перебил его чужеземец, — зовутка говорит, что в тот самый вечер, про который я спросил, плотник выходил на лодке. И ты был с ним!
— Я? — Миккель покраснел как рак.
— Ты, — подтвердил незнакомец. — Зовутка никогда не врет. Она говорит, что у тебя был фонарь и ты сидел на корме.
Глаза Туа-Туа округлились, словно шарики.
— А ведь… правда, — прошептала она. — Все-все точно. Ты ведь сам мне рассказывал, Миккель.
— Видите, от зовутки ничего не укроешь. Помните об этом, когда начнем золото искать. Только правду!
Он откинулся назад и закрыл глаза:
— Ну вот хоть скажи, к примеру, Бил: зачем вы с плотником вышли в тот вечер в море?
Миккель глядел на стол, весь изрезанный ножом Симона Тукинга.
— Там… там корабль был, — заговорил он через силу. На мель наскочил. Они сигнал жгли, помощи просили.
— Точно, это самое и зовутка сказала. — Незнакомец ухмыльнулся. — Еще она сказала, что там один человек был, стоял на корме и орал, чтобы его на берег свезли, да поскорее.
Миккель снова покраснел.
— Я… я нечаянно, — шептал он. — Честное слово, не нарочно!
— Что? — Чужеземец наклонился над столом, и глаза его сверкнули под косматым чубом. — К делу! Что ты сделал нечаянно?
— За борт выбросил… — бормотал Миккель. — То, что он в лодку уронил. Пропало…
Незнакомец съежился. Голова его бессильно легла на сжатые кулаки.
— Значит, за борт бросил? — произнес он наконец. Э-эх, Миккель Миккельсон!..
Он даже забыл про «Била». Долго чужеземец сидел, будто в забытьи. Туа-Туа опять стало страшно, она взяла Миккеля за руку.
Вдруг незнакомец встал, да так быстро, что табуретка упала.
— Но ведь она же не тонет! — воскликнул он. — Конечло, не тонет!
— Кто не тонет? — спросил Миккель.
Незнакомец сел опять и объяснил, что это он просто так, вспомнил одну вещь, о которой ему зовутка еще раньше говорила. А теперь, продолжал он, самое главное — поскорее начать рыть золото.
Прежде всего, сказал он, надо как следует осмотреть весь берег. Мол, можно найти морское золото, а оно куда дороже речного. Что найдут — все нести ему, пусть даже то будет старая клеенчатая сумка с чем-то вроде чурбана внутри. Поняли? Клеенчатая сумка с чем-то вроде чурбана внутри. Это очень важно!
— Меня зовите Пат О'Брайен, или, просто, Пат, — заключил чужеземец. — Теперь мы во всем заодно.
И он пожал руку: сначала Туа-Туа, потом Миккелю.
Миккелеву руку он держал особенно долго, причем закусил нижнюю губу и что-то делал со своим лицом.
Потом сказал:
— Не забудь сигары и свинину. И кофе! Я буду здесь завтра вечером, в это же время.
— Придем, — заверил Миккель. — И весь берег обыщем. Подо льдом и то посмотрим.
— Добро, Бил, — сказал Пат. — Я полагаюсь на тебя.
Лицо у него было при этом очень взволнованное.
Глава четырнадцатая
К БЕРЕГУ НА КНИГЕ
Гедда Соделин, тетка Туа-Туа, была худая, как кочерга.
Она укладывала волосы в узел на затылке; ее маленькие глаза постоянно щурились. Вечером она в постели выпивала чашку бузинного чаю, потом спала без просыпу до девяти утра.
На следующий день после удивительной встречи в лодочном сарае Туа-Туа уже в пять часов сказала ей «спокойной ночи» и пошла в свою комнату. В семь часов тетушка Гедда выпила бузинный чай.
В восемь на дворе воцарялся кромешный мрак, только снег светился. А Пат ждал их в сарае не раньше восьми…
Туа-Туа и Миккель шли крадучись по дороге через Бранте Клев. Рука Туа-Туа была намазана бараньим салом, но медвежьи волоски отлетели. Кто способен в такой момент думать о бородавках?
Миккель весь день рыскал по берегу, искал морское золото, но нашел только ржавый бидон без ручки и полвесла.
— Ты как думаешь: это важно или нет? — спросил он Туа-Туа.
— Кто его знает! — ответила Туа-Туа. — Клеенчатая сумка с чурбаном внутри — это что же такое, а, Миккель?
— Если бы я не знал, что это невозможно, — сказал Миккель, — подумал бы на судовой журнал. Как по-твоему, похож он на чурбан?
Они бросили каждый по камню на могилу викинга, не стишок читать не стали — некогда. В сарае было темно. Неужели Пат не пришел?
— Может, он вовсе и не станет сидеть здесь до самой весны? — сказала Туа-Туа.
Миккель промолчал. Он думал о своем побеге. «Если Пат уйдет, — думал он, — то и я с ним». И вдруг ему пришло в голову такое, что он даже похолодел от волнения. «Зовутка! Она все знает — она должна знать, где отец! Надо спросить Пата».
До сарая оставалось всего шагов двадцать.
— Плотно завесил, — сказала Туа-Туа. — Ни одной щелочки не видно.
Миккель нагнулся и вытащил из тайника бидон, полвесла и покупки, за которыми ходил через залив.
— Иди за мной, — распорядился он.
Дверь была отперта. Он толкнул ее веслом.
— Темно, — сообщил Миккель. — Пат не пришел. Подержи весло и бидон, я зажгу свечу.
Туа-Туа прошептала ему в самое ухо:
— Я боюсь, Миккель, тут как-то странно пахнет…
— Как во всех лодочных сараях.
Туа-Туа зажала в охапке бидон и весло, а Миккель пошел на ощупь к столу, где они накануне видели свечу.
Туа-Туа слышала в темноте голос Миккеля:
— Нашел, сейчас, только спичку достану…
И в тот же миг заговорил кто-то еще. Чей-то чужой голос донесся с кровати Симона Тукинга — рокочущий, как если говорить в жестяную банку.
— Послушай моего совета, Пат О'Брайен, — рокотал голос. — Не слишком-то полагайся на этого Била. Он скрывает от тебя…
— Не…неправда! — отозвался Миккель в темноте.
— Истинная правда! — рокотал голос на кровати. — Он такой же мазурик, как и его отец!
— Отец не мазурик! — закричал Миккель.
Вдруг стало светло. Посреди каморки стоял Миккель с горящей спичкой в дрожащей руке. А на кровати Симона Тукинга лежал Пат О'Брайен. Он спал как убитый. Борода покрывала его грудь, точно звериная шкура. Живот то поднимался, то опускался, а на животе лежала зовутка. Миккель зажег свечу.
— Пат, — шепнул он и легонько толкнул Пата в плечо.
Туа-Туа смотрела, затаив дыхание. Пат повернулся и застонал. Потом подавил зевок и открыл глаза:
— А… что?.. Кого я вижу! Вы уже здесь? А я маленько задремал. Все принесли?
— Все, — ответил Миккель. — Но…
— Что — но, что там еще? — Пат спустил ноги на пол.
— Голос, — сказала Туа-Туа; она стояла с открытым ртом и никак не могла его закрыть. — Тут… тут кто-то говорил, когда мы вошли.
Пат нахмурился.
— Говорил кто-то? — прошептал он. — Не может быть.
Он тревожно оглянулся, потом увидел соскользнувшую на пол зовутку и улыбнулся.
— Ну конечно, это зовутка, — сказал Пат. — Должно быть, я вдул в нее слишком много воздуха. В таких случаях она не может тихо лежать — все болтает и болтает. Что же она говорила?
— Ничего особенного, — заверил Миккель. — Вот покупки. Я привез их через залив на санках.
Он с трудом поднял сверток и положил на стол.
— А здесь то, что я на берегу нашел.
Пат развернул сверток.
— Неплохо, — заметил он.
Потом посмотрел на бидон и обломок весла.
— Не худо. А клеенчатая сумка с чурбаном не попалась?
Миккель отрицательно покачал головой:
— Везде лед. Толстый. Не пробить.
Пат прикурил сигару от свечи и выпустил облако дыма.
— Не иначе, морское золото на исходе, — заключил он. Будем искать сухопутное. И то неплохо. Смотрите в оба… Что это у тебя на руке, Бетси?
— Мазь от бородавок, — объяснила Туа-Туа. — Только медвежьи волоски сдуло.
Пат попросил ее показать руку и осторожно стер сало носовым платком. Потом почмокал языком и покачал головой:
— Ух ты, злые какие! Ничего, сейчас мы ими займемся. Ну-ка, Бил, посмотри у меня в кармане пальто, в левом. Там коробка с лекарствами.
Миккель посмотрел туда, куда показывал палец Пата… и ахнул. Пальто — клетчатое пальто с кожаным поясом и блестящими медными пуговицами!
— Это же то самое, которое мы в часовне видели, Туа-Туа! — воскликнул он. — Так это ты там был, Пат?
— Всяко может быть, — безразлично произнес Пат. — Выбирать не приходилось. Для золотоискателя самое главное, чтобы никто не совал носа в его дела… Нашел коробку?
