П. Хорлоо - Мальчик из Гоби
Высокий лег возле костра, положил рядом с собой свой карабин и захрапел. Тщедушный снова связал мне руки, потом тоже прилег у костра и тоже заснул.
Какое-то время я лежала не шевелясь, прислушивалась к каждому звуку. В лесу, погруженном в ночную тьму, было тихо, лишь изредка фыркали лошади да шелестели крыльями ночные птицы.
Ползком, осторожно я подобралась к Яндан-гуаю.
«Ну как?» — прошептал он.
«Заснули…»
«А где винтовки?»
«Рядом с ними».
«Тогда быстренько развяжи мне руки…»
Я вцепилась зубами в веревку и с трудом развязала узлы. Потом Яндан-гуай освободил мои руки.
«Беги к лошадям, — шепнул он. — Если меня схватят, скачи прочь, сама знаешь куда…» И, прижимаясь к траве, он пополз в сторону костра. Взошла луна, в ее белом свете я видела, как ловко он подкрадывался к нашим врагам.
Я тихо подошла к лошадям, вся обмирая от страха. «Какой смелый, какой мужественный человек этот Яндан! — думала я. — А вот мне страшно…»
Скоро ко мне приполз Яндан-гуай, волоча за собой винтовку.
«Ну, доченька, давай выбираться отсюда!»
Стараясь не шуметь, мы взяли лошадей под уздцы и пошли в глубь леса. Позади никто не пошевелился. Тогда мы вскочили на коней и понеслись назад к хотону.
«Почему вы не взяли второе ружье?» — крикнула я на скаку Яндан-гуаю.
«Взял… Смотри!» И он вытащил из-за пазухи тяжелый затвор.
Под утро мы прискакали в аил. Мы застали Янжиму с Ниной в слезах, в аиле царил переполох: вернулись с отгонных пастбищ мужчины, люди укладывали палатки, собирались откочевывать. Яндан-гуай с двумя друзьями снова отправился в лес. Там они захватили по-прежнему спящих крепким сном белых и сдали их партизанам.
VII. Мой сын — твой брат
— Через два дня после этого события мы с Ниной стали собираться в дорогу. Ярко светило солнце, было тепло и сухо.
Яндан-гуай накормил нас на дорогу и, по монгольскому обычаю, подарил Нине хадак.
«Счастливого пути, доченька. Не бойся — больше ничего не случится. Я — человек везучий, все, что говорю, всегда сбывается. Ты всем нам пришлась по сердцу. И пусть этот хадак останется у тебя в знак того, что между нами и между нашими детьми всегда будет дружба».
Нина так и зарделась от радости.
«Спасибо, спасибо вам за ваше чистосердечие и помощь, — сказала она. — И если я не смогу ответить вам тем же, пусть сделают это за меня мой муж и мои дети, и пусть этот хадак будет священным залогом сердечной дружбы между нами, русскими и монголами».
Помню, Яндан-гуай и все жители аила вышли провожать нас. Старик сам подтянул подпругу у Нининой лошади, потом расцеловался с нами обеими.
«Счастливого пути!» — еще раз сказал он на прощание.
«Я обязательно расскажу своим детям о том, что вы для меня сделали, — сказала Нина. — И я верю, что никогда не потеряю связь с вами».
Наши кони пошли рысью. А когда, отъехав немного, мы обернулись, чтобы в последний раз взглянуть на аил, мы увидели, что Янжима кропит нам вслед молоко.
— …Да, много лет прошло с той поры, а я помню все так, как будто это было вчера, — закончила свой рассказ бабушка.
— Значит, тот русский, который заходил к нам, — сын вашей подруги?
— Конечно, он сын Нины. Тот самый, которого она носила под сердцем, когда мы скрывались от белых.
— А кто он?
— Инженер-строитель, помогает нам строить новый город — Дархан.
— А мама его жива?
— А как же? Чудесная она женщина! Живет сейчас на родине, в Иркутске. Надо будет всем нам повидаться. Ведь Васильев — и мой сын, и твой брат, правда, внученька?..
Мальчик из Гоби
Повесть
Перевел А. Дамба-Ринчинэ
I
Полдень жаркого осеннего дня. Беспощадно налит солнце. Овцы сбились в кучи и, пофыркивая, отгоняют мух.
Возле овечьего стада стоит Зо́риг, мальчик лет десяти. Одет он в полинявший тэрлик из синей далембы с узеньким желтым пояском, завязанным спереди узлом. Вытирая рукавом пот с лица, он смотрит вдаль, любуясь красотой своей родной Гоби.
Широко вокруг раскинулась степь. В воздухе стоит аромат душистых трав. Не умолкая трещит саранча. В лучах солнца червонным золотом сверкают стебли карликовой карганы, покрытые пухом. Кудрявятся зеленые кустики ежовника. В шелковисто-желтом песке шмыгают длиннохвостые ящерицы, потом они зарывают головы в песок и тяжело дышат, раздувая животы.
Вдали, на склоне сопки Цага́н-Толго́й, Зориг увидел табун верблюдов. Они стояли, повернув головы против ветра, и позы их напоминали мальчику одну из сказок, слышанную в детстве от матери.
«Какие они красивые, верблюды», — подумал он. На память пришла знакомая песенка:
На красавце — красном верблюде
По великой Гоби я ехал,
Горячее солнце палило
И от жажды я изнывал…
От плывших по небу облаков на Зорига и его стадо упала тень. Подул ветерок. Стало чуть свежее. Почувствовав прохладу, овцы пошли быстрее. Отставал только козел с высокими саблевидными рогами и длинной пушистой шерстью. Козла звали Серый Бык. Зориг пас его еще козленком, баловал, кормил сеном, травой, сыром и сушеным творогом.
— Се-е-рый! — позвал Зориг.
Серый Бык остановился, повернул назад и, покачивая длинными рогами, подошел к мальчику.
Зориг нарвал дикого лука, протянул козлу. Тот потянулся губами к зеленым росткам. Зориг изловчился, вскочил ему на спину и ухватился за хвост. Козел взбрыкнул и рванулся с места. Зориг грохнулся на землю. Он сморщился от боли и сквозь слезы посмотрел на козла. Не обращая внимания на незадачливого наездника, козел свободно и легко побежал от него в степь.
— У, проклятый Серый! — сердито крикнул ему вслед Зориг.
Козел, не подозревая, что его ругают, обернулся, поглядел на мальчика и, мотая головой, остановился.
— Бедный козлик! — тут же пожалел его Зориг. — Я проклинаю тебя, а ты даже не обижаешься. Добрый ты, мой Серенький. — Зориг встал, вытер слезы. «Ребенок не плачет, когда падает сам», — вспомнил он поговорку, нарвал луку и протянул козлу в знак примирения. — Не сердись на меня, Серый! — говорил он, поглаживая по спине своего любимца. — Я погорячился. Скотовод не должен ругать скотину. Когда мне подарили тебя, то сказали, что ты сирота. Я всегда жалел тебя. А мама говорит, что ты приносишь нам счастье: с тех пор как мы обзавелись тобой, у нас появилось много серых коз.
Зориг задумчиво посмотрел вдаль. В долине, западнее сопки Цаган-Толгой, словно россыпи жемчужин, белели овцы. Это паслось стадо из соседнего аила. Вдруг мальчик заметил скачущего во весь опор всадника. Он узнал своего друга Тугэлдэ́ра. Подтолкнув козла вперед, Зориг торопливо надел тэрлик, который сбросил из-за жары, подпоясался и, вскочив на коня, поскакал навстречу другу.
— Здравствуй, Тугэлдэр! — крикнул он еще издали.
Натянув поводья, Тугэлдэр остановил коня:
— Здравствуй, Зориг. Наигрался с козлом?
Значит, Тугэлдэр видел, как козел сбросил его? Зориг обиженно замолчал. Потом спросил:
— Ты чего прискакал? Скоро обед, пора гнать овец к дому.
— Да вот приехал тебя повидать. Вчера один человек привез письмо. Там сказано, что я, ты и дочь старой Должи́н должны учиться в школе. Тетушка Должин очень обрадовалась. Она сказала, что сошьет своей дочери красивый дэл, чтобы та носила его в школе. А ты будешь учиться?
Зориг молчал. Опустив глаза, он барабанил пальцами по луке своего седла.
— Я-то хочу учиться, — сказал он наконец. — Боюсь только, отец не отпустит, скажет, дома работать некому. Вчера он тоже читал это письмо, а сегодня поехал в управление просить, чтобы меня не посылали.
— Выходит, твой отец не очень-то тебя любит. А ты поговори с матерью…
— Мама хочет, чтобы я учился, а отец — нет. Он и в прошлом году не пустил меня, — невесело усмехнулся Зориг.
— А кто тебя больше любит, отец или мать?
— Мать, конечно.
— Почему это?
— Да потому, что мать у меня родная.
— А отец?
— А отец не родной. Ты разве не знал?
— Нет… — растерялся Тугэлдэр. — Да ты как следует попроси! Пошлите в школу — и все! Тогда они сдадутся, — посоветовал Тугэлдэр.
— Я уже сто раз просил маму. А она говорит — проси отца. Знаешь что, Тугэлдэр, поговори-ка со своим отцом, пусть он им скажет. Может, они хоть его послушают.
— Идет! — обрадовался Тугэлдэр. — Слушай, Зориг, хорошо бы нам вместе поехать в школу.
— Еще бы!
— Ладно, — пообещал Тугэлдэр, — я скажу отцу.
Он повернул коня и поскакал к своему стаду.
