Любовь Воронкова - Собрание сочинений в трех томах. Том 1. Волшебный берег: Повести и рассказы
Таня и Алёнка сразу повеселели. Они опять взяли свой узелок: Таня с одной стороны, Алёнка — с другой. И пошли в ригу, понесли Таниной матери овсяный кисель.
Подруги шли, а ветер подгонял их. Он теребил их пальтишки, закидывал на головы концы платков. Снег стал густым, совсем завесил и небо и землю. А тут уж и темнеть начало. Сквозь снег и сумерки едва разглядели ригу.
Под навесом риги, за соломенными заслонами, колхозницы мяли лён.
Мягко и ровно тарахтел трактор, негромко рокотала мялка.
Работа шла спорая. Одна колхозница разбирала большие пуки льна по горстям. Другая подавала эти жёсткие прямые горсти в мялку. Третья принимала их из мялки уже мягкими, мятыми и складывала в кучку. А остальные колхозницы трепали лён, выколачивали из него костру. И костра эта — сухие мелкие обломки жёстких стеблей — летела вокруг, словно белая придорожная пыль.
Около самой стены топорщились жёсткие пуки льна, ещё тёплые, только что вынутые из риги.
— Батюшки мои! — сказала Танина мать, приостанавливая работу. — Это вы откуда взялись? В такую-то непогодь!
— Мы тебе кисель принесли, — сказала Таня. — Полдничай!
Все колхозницы засмеялись: ужинать пора, а они с полдником! И Танина мать засмеялась тоже.
— Какие же полдники — уж вечер на дворе. Что же так поздно вас послали?
— Да нас давно послали… — сказала Таня.
— А где ж вы были?
— Да мы всё шли…
— У вас небось, пока шли, и кисель-то льдом подёрнулся! — сказала соседка Татьяна.
А соседка Катерина сказала:
— Ничего, что льдом подёрнулся. Не дорог кисель — дорога забота!
— Ну, отдохните — видно, далёкий у вас путь был, — сказала мать. — А мы сейчас последний лён домнём и пойдём домой все вместе. А дома тогда уж и кисель съедим.
Часто-часто замелькали в её руках льняные горсти, посыпалась, полетела сухая костра. Таня глядела, как длинные льняные стебли становились всё мягче, всё чище, превращались в серебристое светлое волокно.
Алёнка и Таня пробрались поближе к самой риге, к тёплой бревенчатой стене, к открытой дверце.
В глубине риги было темно. Круглый фонарь, повешенный наверху, слабо освещал длинные частые жерди-колосники. На эти жерди насаживают снопы — и ржаные, и овсяные, и льняные, — когда чей черёд. А внизу, под колосниками, топят большую печь, и снопы сохнут.
Сухую рожь и сухой овёс легче молотить. А сухой лён мять легче.
Из тёмной глубины риги дышало теплом и крепким запахом просохшего льна.
— Слазить бы туда, а? — прошептала Таня.
Но Алёнка даже отодвинулась от дверцы:
— Нет уж! Провалишься, да прямо в печку!
— А всё-таки посмотреть бы, а? Вот как дядя Иван Таланов полезет печку топить, и я с ним попрошусь!
— Много там ещё льну-то? — спросил кто-то. — А то уж темно становится.
— Девчонки, есть там лён на колосниках? — крикнула бригадирша тётка Дарья. — Видно вам или нет?
— Видно! — ответила Таня. — Все колосники видно, а льна — ни одного снопа нету!
— Ну тогда давайте поживей, — сказала тётка Дарья. — Давайте поживей, да и домой. Теперь немного осталось.
Ещё чаще застучала мялка, ещё гуще, полетела костра, ещё веселей замелькали длинные льняные горсти.
Колхозницы домяли лён и пошли домой. И Таня с Алёнкой пошли с ними.
Снежный ветер летел им навстречу и сбивал с дороги. Тогда мать распахнула своё широкое пальто и накрыла одной полой Таню, а другой — Алёнку. Идти втроём было тесно, но зато тепло и весело. Таня кричала:
— Ку-ку!
Алёнка откликалась ей, а мать смеялась:
— Я с вами, как наседка с цыплятами. Цыплята, как озябнут, — сейчас к курице под крылья. Так и вы у меня!
В ГОСТЯХ НА СКОТНОМ
На другой день в сумерки Таня и Алёнка возвращались с горы и волочили свои большие салазки.
— У меня в валенках снегу полно, — сказала Алёнка.
— А ты вытряхни, — посоветовала Таня.
— Да как я вытряхну? Он там растаял, вода хлюпает.
Они шли мимо скотного двора. В сторожке на скотном светился огонёк и над крышей поднимался дым.
— Ваш дедушка печку топит, — сказала Алёнка, — вон дым из трубы идёт.
— Пойдём к дедушке, — сказала Таня. — Твои валенки посушим.
Подружки подошли к окну и постучались. Дедушка отворил дверь.
— Ах, батюшки! — сказал он. — Да ко мне, никак, гости пришли!
Дедушка ночевал в сторожке на скотном дворе — он сторожил по ночам скотину. Глядел, чтобы какой-нибудь бык с привязи не сорвался. Или коровы не забодали бы друг друга. Или не вздумал бы забрести волк из лесу в глухую зимнюю ночь.
Дедушка топил в сторожке печку, чтобы не холодно было ночевать. Алёнка как вошла, так сразу сняла валенки и поставила их к огню сушиться. А потом все трое — дедушка, Таня и Алёнка — уселись перед огоньком на лавочке.
— Дедушка, — сказала Таня, — а ты не боишься ночевать один?
— А я разве один? — сказал дедушка. — У меня здесь скотины полон двор.
— Ну, всё-таки это не люди же!
— Ну, положим, не люди. Только чего ж мне бояться?
— А если волк? — сказала Таня.
Дедушка кивнул в угол:
— А ружьё на что?
— А если медведь? — робко спросила Алёнка.
Дедушка усмехнулся:
— Ну и что ж? Пусть приходит. Поможет мне за скотиной смотреть… Да вот, слышно, кто-то уже бродит под окнами.
Алёнка живо подобрала ноги на лавку. А Таня вскочила и подбежала к окну.
— Где медведь?
За окном и правда мелькнула чья-то тень, и кто-то толкнулся в дверь. Алёнка вскочила на лавку:
— Ой, дедушка, не открывай!
А Таня, вглядевшись в темноту, сказала:
— И правда медведь! Ох, страшный! Чёрный какой!
Она говорила, а сама поглядывала на Алёнку и тихонько посмеивалась.
Дедушка открыл дверь и сказал:
— Кто здесь?
Знакомый голос ответил:
— Это я!
И в избушку вошёл Дёмушка.
— У, Дёмка-Ерёмка! — крикнула на него Алёнка. — Ходит по ночам, только всех пугает!
Но дедушка сказал:
— Ну, полно, полно! Что ты на него кричишь? Сами себе медведя придумали, а парень виноват.
Все снова уселись против печки. Грелись, разговаривали. Таня сняла пальто, сбросила платок. Алёнка развязала свой голубой полушалок, положила его на плечи. Дёмушка тоже снял треух и распахнул шубёнку. Щёки у всех раскраснелись от огня. А валенки Алёнкины сохли так, что даже пар от них шёл.
— Дедушка, а ты настоящего медведя видал? — спросила Таня.
— Медведя-то я никогда не видал, у нас они не водятся, — сказал дедушка, — а вот огненного змея видел.
Таня быстро поглядела на дедушку:
— Дедушка, правда?
Алёнка опять подтянула ноги на лавку, а Дёмушка так и уставился на деда любопытными глазами.
— Правда, видел, — сказал дедушка.
И рассказал такую историю:
— Это случилось давно. Жаркое в тот год лето стояло, засушливое. Всё попалило. Надо пахать, а земля — как камень, плуг не врежешь. Тогда мужики придумали: будем пахать ночью. Ночь была светлая, всё видно. А пахал я недалеко от болота — вон там, за поляной. Вот пашу я, пашу. Вдруг лошадь у меня остановилась. Я говорю: «Ты что, Серый?» А Серый храпит, ушами прядает — испугался чего-то. А чего испугался, и понять не могу. Но тут я гляжу — всё поле осветилось. Поднял глаза — а он и летит…
— Ой! — прошептала Алёнка и обхватила Дёмушку за плечи.
А Таня спросила:
— А какой он? С крыльями?
— Нет, не с крыльями, — сказал дедушка, — а так, летит по небу огненная змейка, летит, извивается. Пролетела и скрылась за лесом. Ну, тут и я заодно с конём испугался, поворачиваю Серого — и домой!
Дедушка помолчал, покурил. А потом сказал:
— А уж после-то я сам над собой посмеялся. Это, оказывается, такая молния была… Говорят, такие молнии в жару над болотом бывают. А я тогда ещё молодой, мальчишка был и ничего этого не знал, вот и убежал с поля.
Таня перевела дух, и Алёнка спустила ноги со скамьи.
— Значит, это не змей был? — спросил Дёмушка.
Таня сказала:
— Ну и хорошо, что не змей. А то чего им, змеям, по небу летать!
Пока дедушка рассказывал, Алёнкины валенки высохли. Алёнка надела их — и сразу тепло ногам стало! На улице совсем стемнело. Дедушка взял фонарь:
— Пойти скотину поглядеть.
Дедушка шёл с фонарём между стойлами. А ребятишки — за ним.
На скотном было тихо и дремотно. Коровы — рыжие и пёстрые — лежали в своих стойлах, жевали жвачку, вздыхали в полусне, шуршали соломой. Дедушка подошёл к большому быку, посветил на него:
— Спишь, Рыжик?
Бык сонно посмотрел на дедушку. Голова у него была лобастая, с белой звёздочкой, прямые рога торчали в стороны. Он добродушно засопел и тихонько промычал в ответ.
— Ну спи, — сказал ему дедушка, — а мы ужинать пойдём.
