Беатриче Мазини - Дети в лесу
И вот вечером, в отблесках их первого костра, родилась сказка о Детях в лесу. Конечно, у нее были кое-какие недостатки – например, краткость; и вообще это получилась немного странная сказка. Зато она обеспечила всем спокойный сон.
– Не нравится мне это, – сказала Хана, когда дети заснули. Огонь тоже засыпал под пеплом, мерцая искорками во тьме.
– Что именно? – не понял Том.
– Огонь. Если мы станем зажигать огонь, то все узнают, где мы.
– Кто – все? – Том горько рассмеялся. – Да ладно тебе, Хана. Чего ты боишься?
– Что нас найдут и заберут обратно, например. Мне нравится здесь, – она огляделась. – Даже если ничего не происходит и мы не знаем, что будет завтра, – мне здесь нравится. Не хочу возвращаться назад, снова быть такой, как раньше. Раньше мы все были одинаковыми, все до единого. И вообще, мы были – никто. А теперь мы – это мы.
Том смотрел на нее удивленно. Говоря, Хана словно зажглась; как будто внутри у нее вспыхнул свет – гордость и страх одновременно.
– Мы умрем? – спросила она через некоторое время, и голос ее изменился, словно уменьшился.
– Не знаю, – честно ответил Том. – Нам нужно больше есть. А я не знаю, что мы для этого должны делать. То есть я знаю, но в то же время не знаю. Завтра мы попробуем. Чтобы не умереть.
– Чтобы не умереть… и чтобы остаться собой, – закончила Хана.
Они долго еще сидели вместе и смотрели на угли, которые мерцали и не желали умирать.
На следующее утро у Орлы возник еще один вопрос. Раньше она всегда была тихим и молчаливым ребенком. Раньше. Когда все они еще были другими – одинаковыми, как говорила Хана. Сейчас она не умолкала ни на минуту. Том вздохнул: ну, что на этот раз?
– А мы чьи? – выдала Орла.
– Как это, «мы чьи»? – не понял Том.
– Ну, в сказках дети – они всегда чьи-то. Мамины и папины. Или даже короля и королевы. Или Орка-людоеда, который держит их под замком и хочет съесть. А мы ничьи. Почему?
– Мы же не в сказке, – сказал Том. – Мы в лесу. Мы – Дети в лесу.
– А разве мы не можем тоже быть в какой-нибудь сказке? Ну, в книге? И тогда окажется, что это сейчас мы в лесу, но рано или поздно все изменится. Кто-то нас найдет. Возьмет нас к себе. Будет нас любить. И жили мы все в радости и счастье, – заключила она.
– Будем жить, – машинально поправил ее Том. – «Будем жить», а не «жили»… Не знаю, будем ли мы все жить в радости и счастье, – он бросил взгляд на Хану: казалось, Орла подслушала их вчерашний разговор. – Но мы попробуем. Понимаешь, Орла, быть в лесу – это не то же самое, что быть в сказке. В сказках происходит всегда одно и то же, и именно поэтому нам так нравится наша книга: мы знаем, что мы в ней найдем, и это никогда нам не надоест. А здесь, в лесу, – он обвел рукой поляну и темные деревья вокруг, – здесь много такого, чего мы не знаем. Но нам нужно научиться справляться и с этим. Это в сказках всегда есть короли и королевы, мамы и папы. А здесь – только мы, больше никого. Мы должны идти вперед, и тогда мы увидим, что произойдет дальше.
– Вот видишь, значит, я права – это как в сказке, – радостно заключила Орла. Том не стал ее разубеждать.
* * *– По-моему, они слишком много болтают, – пробурчал Рубен. – То одно, то другое…
– Им нужно мясо, иначе они не выживут. Дети не могут питаться одними плодами и кореньями, – сердито сказал Джонас.
– Вот и я про то же. Лучше б ели, чем попусту болтать языком.
Большую часть дня они проводили теперь, наблюдая за детьми по видео, которое благодаря некоторым манипуляциям Джонаса работало теперь вполне сносно. Изображение даже стало цветным. Рубен не поверил своим глазам в то утро, когда впервые увидел цветной экран.
– Но… но как тебе это удалось? – воскликнул он и помотал головой, словно пытаясь избавиться от наваждения.
– А, это… Ночью я никак не мог уснуть и решил посмотреть, нет ли среди мусора еще чего-нибудь, что может пригодиться. Ну и нашел там вполне еще годную цветосхему. Ее немного заклинивает на зеленом, но это не страшно – мы же смотрим на лес…
Рубен восхищенно вгляделся в лицо Джонаса. Под глазами темные круги, зато взгляд – такой довольный, что дальше некуда.
– Послушай, что я тебе скажу, братан: ты – настоящий гений. И тебе не место на этой помойке. Нам всем тут не место. Но ты – ты мог бы отправиться в Неостолицу, чтобы там воссоздавать…
Джонас усмехнулся.
– Я уж лучше здесь. А воссозданием пускай займутся они, – он кивнул на экран, где на ядовито-зеленом фоне леса двигались темные силуэты детей.
– Думаю, если им удастся выжить, это уже будет достижением, – отозвался Рубен. – Может, пошлем им что-нибудь, как в тот раз?
– Слишком рискованно, – ответил Джонас. – Тогда они были еще близко. А нам лучше не нарываться. На передачу уйдет много энергии. Если на Базе заметят – конец нашему эксперименту.
– Ты и в самом деле думаешь, что кому-то есть до них дело? Кто-то пойдет их искать?
– Может, и нет. Но если да, нам с тобой точно не поздоровится, – возразил Джонас.
Он нарочно сказал «нам с тобой», будто предлагая Рубену сделать выбор, – но Рубен снова его удивил. Вместо того чтобы отойти в сторону – ведь сам-то он, в сущности, ничего неположенного не сделал и запросто мог это доказать, – он довольно кивнул. И сказал, всматриваясь в темную цепочку фигур, которая почти терялась в густом лесу:
– Им надо охотиться.
– Том это знает, – ответил Джонас. – Я уверен.
* * *Это была всего лишь небольшая серо-зеленая птаха, которая попалась по неопытности: ей ведь до сих пор не надо было осторожничать при встрече с людьми. Глядя на нее, – как она лежит, со скрученной шеей и стеклянными глазами, – Том вдруг преисполнился невыносимой жалости. Он поднял птицу с земли – она была еще теплая, но такая неподвижная – и заплакал. В первый раз в жизни ему пришлось кого-то убить. И он знал, что это будет не последний. Не так уж это и трудно: притаиться, подождать, выскочить, схватить, свернуть шею.
Только вот на всех этого не хватит. Когда птицу ощиплют, она превратится в кучку костей и горстку мяса. Том утер слезы тыльной стороной ладони, уложил добычу в мешок, висевший у него на плече, и пошел дальше в ожидании следующего предательского шороха.
– Ты молодец, – сказала ему Хана этим вечером, после того как от трех пойманных им птиц не осталось ничего, кроме тоненьких белых косточек, обглоданных зубами и отполированных языками до блеска.
– Убивать легко, – произнес Том, и по его спине пробежала холодная дрожь. Никто не обращал на них внимания, все смаковали оставшийся на языках вкус мяса. К счастью, Хана сама общипала добычу, словно она никогда ничем другим не занималась. Малыши помогали ей, радостно вырывая мелкие перья. Орла даже всунула себе в волосы самое длинное гладкое перо, но оно вскоре помялось – жалкий трофей, отливающий оранжевым в последних отблесках костра.
– Представь себе, что ты птица. Одна из этих, – проговорил Том, обращаясь к Хане. – Ты выжила среди волков и ястребов, и для чего? Чтобы попасть в мои руки? И в наши животы? По-твоему, в этом есть смысл? Хоть какой-то смысл? Она могла бы жить. Могла бы радоваться завтрашнему дню, летать, щебетать… Это были певчие птицы, ты знаешь об этом? Они издают примерно такой звук, – и он попробовал сымитировать пение птицы. Остальные обернулись, зачарованные, но потом снова впали в ленивое состояние сытости и довольства.
– Не знаю, – ответила Хана. – Может, они и должны были попасть к тебе в руки. И к нам в животы. Чтобы мы выжили. Может, они для того и появились на свет, с самого начала. Это правильно. Так и должно было быть. И ты молодец. – После недолгого молчания она продолжила: – Завтра пойдем на охоту вместе. Вдвоем мы наловим вдвое больше.
Но Том покачал головой.
– Мы будем есть мясо лишь тогда, когда без него совсем никак. Не каждый день. Не такая уж большая радость есть то, у чего когда-то были глаза. И ты не можешь пойти на охоту вместе со мной – ты должна оставаться с ними. Я могу взять с собой Дуду. Глор тоже ничего, он сильный… правда, слишком большой, и терпения у него никакого, будет шуметь. – Том поднял взгляд от огня и посмотрел Хане в глаза. – Мне не нравится убивать. Но я спокоен. В лесу есть и другие звери, на которых мы можем охотиться. В лесу полно зверей. Знаешь, Хана, я думаю, мы справимся. В первый раз я в этом уверен.
Его отвлекло низкое назойливое жужжание какого-то насекомого. Странно – обычно насекомые жужжат на свету, а при наступлении сумерек умолкают. Оглядевшись, Том успел заметить блик от костра на чем-то маленьком, блестящем. Потом все исчезло.
* * *– Справятся – с чем? – спросил Рубен, следивший за разговором. Ночью не было никакой разницы, черно-белый экран или цветной, все равно в темноте все сливалось. Можно было не вглядываться в монитор, а просто слушать. – У них есть какой-то план?
