П. Хорлоо - Мальчик из Гоби
Сэнгэ помолчал, потом пробормотал нерешительно:
— Ну, что хорошо, то хорошо. Если ему здесь нравится, что ж, я не против. Но ведь я хотел выучить его на ученого ламу…
— Ничего, — засмеялся Онолт. — Кончит школу — никому в знаниях не уступит. Будет настоящим человеком. Смотри!
И Онолт показал Сэнгэ на портрет Ленина, висевший на почетном месте. Сэнгэ увидел знакомый листок.
— Кто это? — хмуро спросил он.
— Учитель Ленин, он принес нам свободу и счастье!
— Видно, очень уважаемый человек?
— А как же! Доктор Васильев его земляк.
— Так, значит, этот человек — русский?
— Ну да!
— Соном-гуай твердит, что русские — хорошие люди, — задумчиво сказал Сэнгэ. — Похоже, он прав.
— Конечно!
Сэнгэ пристально посмотрел на портрет Ленина. Потом перевел взор на Буяна и долго молчал.
— Ты хорошо сделал, что сохранил его, сын мой, — наконец сказал он.
Всю ночь Онолт и Сэнгэ провели за разговором — вспоминали далекие годы молодости, делились планами на будущее. А наутро Сэнгэ, крепко обняв сына и пожелав ему успехов в ученье, повернул лошадей в сторону дома. На душе у него было легко. Он и думать забыл про бесовские козни. И, как истинный монгол, наслаждаясь вольным воздухом широкой степи, затянул протяжную песню.
* * *— Вот так, дети, портрет Владимира Ильича Ленина, вырезанный из газеты «Унэн» от 4 марта 1929 года, привел меня в народную школу. Мой путь к знаниям — это путь, который прошли тысячи мальчиков и девочек Монголии, дети простых скотоводов, выросшие под солнцем мудрого учения Ленина — великого вождя мировой революции, — закончил свой рассказ заслуженный учитель Монгольской Народной Республики Буян.
Раздался гром аплодисментов. Ребята, не жалея сил, хлопали в ладоши, приветствуя любимого учителя.
Мой сын — твой брат
Повесть
Перевел М. Гольман
I. Бабушка
Нарангэрэ́л возвращалась домой из школы. У подъезда своего дома она встретилась с высоким статным мужчиной. Он широко улыбнулся и погладил девочку по голове.
— Из школы?
— Ага!
— Умница!
И мужчина протянул Нарангэрэл ее любимую конфету «Мишка на севере».
— Учись хорошенько!
— Постараюсь!
— Ну, до свиданья, сестренка. Попозже к вам загляну!
Нарангэрэл долго смотрела ему вслед.
«Как хорошо, что он назвал меня сестренкой. И глаза у него такие синие, добрые», — думала она.
Дома была одна бабушка. Она сидела на кровати и разворачивала коробку, завернутую в бумагу.
— Бабуся, а я получила пятерку. За чтение! — радостно сообщила Нарангэрэл.
— Умница! — похвалила ее бабушка и крепко поцеловала в тугую щечку.
— А это что? — уставилась Нарангэрэл на коробку.
— Это подарок к Восьмому марта!
Бабушка вынула из коробки длинный белый шарф и набросила на плечи.
— Ну как, — сказала она, — идет твоей бабушке шарф?
— Очень! Моя бабушка в нем такая красивая! А кто тебе подарил?
— Васильев.
— Тот, кого я встретила во дворе?
— Да, он: мой сын, а твой брат, — прочувствованно сказала бабушка.
— Если он мой брат, то почему у него русское лицо?
Бабушка улыбнулась, отбросила назад свои седые длинные волосы.
— У твоей бабушки была в молодости подруга. И звали ее Нина, — задумчиво сказала она.
— Русская?
— Да, русская.
Бабушка почему-то вздохнула.
— А какая она была? — не отставала Нарангэрэл.
— Хочешь узнать? Хорошо. Я тебе расскажу. Садись сюда, слушай.
II. У брода
— Так вот. Давно это было, до революции. Вернее, в канун революции. Муж Нины — Василий — попал к белым в плен. А мы с твоим дедом решили спрятать Нину в худо́не.[38]
— Дедушка Дамди́н тоже прятал ее?
— Ну да. Отправились мы вечером, как стемнело. Подъехали к реке Чулу́т, к тому месту, где брод. А там как раз вода прибыла, настоящее наводнение. Волны большущие, шумят, пенятся. Спешились мы, стоим на берегу и думаем: что делать? А Дамдин и говорит:
«Ничего! Я переправлю вас через реку! Надо только подтянуть подпруги!»
Сказал так и стал крепить подпругу на той лошади, на которой ехала Нина. Я испугалась.
«Ночь, — говорю, — уже. Можем сбиться с дороги».
«Ничего, — успокоил меня Дамдин. — Сейчас ночи лунные, не заблудитесь».
Я посмотрела на Нину. Телогрейка подпоясана ремешком, голова шалью покрыта. Стоит слушает, а в глазах тревога.
«Янжима́,— спросил меня Дамдин, — а тебе подтянуть подпругу?»
«Не надо, я сама, — ответила я. — А куда нам потом ехать?»
«Через тот перевал, что у разбитого дерева. Там дорога хорошая».
«Когда, думаешь, доберемся до места?»
«Думаю, завтра к вечеру. Только не спешите, ты же знаешь, кто с тобой едет, а?» И Дамдин весело подмигнул мне.
Я посмотрела на Нину, и сердце сжалось от жалости.
Дамдин помог ей сесть на коня.
«Ну, Нина, счастливого пути. Скоро увидимся. О Василии не беспокойся: он убежит, вот увидишь. Мы с ним крепко сдружились — братьями стали. Я подумаю, как помочь ему. У нас у всех дорога нелегкая. Но мы еще встретимся, верь мне!»
У Нины на глаза навернулись слезы, она опустила голову и ничего не сказала.
«Ах ты, бедняжка! — покачал головой Дамдин. — Ну не надо, не плачь! Вижу, сердце у тебя мягкое…»
Дамдин взял коня Нины за повод и ступил в воду.
«Как-то боязно идти в реку, — тихо сказала я, — уж очень много воды прибыло».
«А я-то думал, что ты ничего не боишься. Ты ж у меня храбрая!» — не оборачиваясь, подбадривал меня Дамдин.
«И ты не ошибся», — подумала я про себя. Больше я ничего не сказала и пустила своего коня в реку вслед за ними.
Волны плескались о круп лошади, заливали седло. Мне было страшно, но я молчала. Наконец я добралась до другого берега. Там меня уже поджидали Нина с Дамдином.
«Ну, самое страшное позади, — сказал твой дед. — Дальше поедете вдвоем, а я вернусь назад. Нельзя оставлять в беде друга. Встретится кто, будет спрашивать про меня — говорите, что ничего не знаете. Ну, Нина, до свидания! Счастливого пути!»
«До свидания! — ответила Нина, вытирая слезы. — Я буду думать о вас и о муже».
«Не беспокойся. Василий скоро вернется к тебе».
Нина улыбнулась этим словам, и мы поехали дальше.
III. Нина и я
— Наступила чудесная осенняя ночь. Дул легкий теплый ветерок, в чистом небе ярко светила луна. Мы въехали в густой лес, перед нами вилась, чуть поблескивая в лунном свете, узкая тропка.
Поправив шапку, кисточки которой почти касались моих щек, я спросила Нину:
«Не устала? Может быть, спешимся, отдохнем?»
«Спешиться? Что ты! Лучше немного поедем шагом».
Мы натянули поводья и перешли с рыси на шаг. Потом Нина спросила (по голосу ее я поняла, что она волнуется):
«Кажется, эти проклятые беляки не преследуют нас?»
«Конечно, нет! Говорят, наши загнали их на самый северо-запад, в район Улясута́я».[39]
Мои слова, как видно, успокоили Нину. Она вытащила из кармана ватника платок и обтерла им свое вспотевшее от волнения лицо.
«Как там теперь мой Василий? — через некоторое время снова заговорила она. — Куда он убежит?»
«Ничего, как-нибудь догадается, куда надо бежать. На то он и мужчина».
«Говорят, таким, как он, сопутствует удача. Это правда?»
«Правда, правда. Твой Василий человек везучий, вот увидишь, он сумеет вырваться на свободу. Не надо расстраиваться!»
Нина, кажется, успокоилась. Во всяком случае, на рассвете, когда мы выехали на опушку леса, она оживилась, стала с интересом смотреть по сторонам. А смотреть было на что! Вокруг нас расстилался необозримый ковер из трав и цветов, впереди зеркальной чистотой переливались воды озера, а за ним поднимались высокие горы.
Нина задумчиво посмотрела на белоснежных лебедей, плывших друг за другом, и вдруг спросила:
«Почему это лебеди обязательно плавают парами?»
Я подумала, что сейчас самое время отвлечь Нину от грустных мыслей, и рассказала ей легенду о лебедях. Вот послушай.
Давным-давно жили двое влюбленных — прекрасный юноша и красавица девушка. Каждый день отправлялись они на берег реки, пели песни, танцевали и играли друг с другом. Но однажды к ним подкрался злодей с длинной бородой и налитыми кровью глазами. Он натянул тетиву своего лука, и стрела пронзила грудь юноши. Юноша упал на землю, обливаясь кровью. А злодей схватил девушку, перекинул через плечо и хотел унести прочь. Но юноша поднял голову и крикнул слабеющим голосом:
