Нина Артюхова - Избранные произведения в двух томах: том I
Он усмехнулся.
— Просто так — это тоже неплохо! — и подумал: «А ведь правда, четыре с половиною человека у нас малышей. Для детского сада маловато, но хоть просто так что-нибудь придется для них изобретать!..»
Пал Палыч постоял, все молчали, он почувствовал, что мешает им, и пошел, поскрипывая костылями, к заводу. И всем Сразу вдруг стало жалко, что они прогнали его своим молчанием и что он не услышит такой хорошей сказки.
XIX— А теперь без всяких разговоров спать!
Лена нерешительно сняла с подушки пышную кружевную накидку.
По совести говоря, было страшно укладывать малышей в эти неестественно беленькие кровати, приготовленные как будто для нарядных кукол. Правда, Куку вымыли руки и даже ноги, но все-таки запачкает, обязательно помнет и запачкает! Было жалко новеньких тканьевых одеял, Марусиных трудов и мыла.
— Что ты делаешь? — удивился Боба.
— Как что? Хочу вам кровати стелить.
— Да мы же с кроватей упадем, мы же здесь спим, на матрацах.
Лене стало смешно. Ну, разумеется! Какая она недогадливая! Не может Маруся, уходя на ночное дежурство, оставить свой народец на такой опасной высоте.
— Где матрацы? Давайте их сюда!
И вот Боба подает с печки три полосатеньких матраца, один побольше и два совсем маленьких.
За матрацами полетели одеяла, простыни и подушонки, будничные, без кружев, на каждый день. Лена и Кук ловили их внизу.
Матрацы положили на полу в большой комнате.
Был еще среди постельного белья один предмет, назначение которого Лена угадала не сразу: белая мягкая клеенка.
Клеенка была длинная, Лена, поколебавшись, растянула ее вдоль большого матраца.
Боба усмехнулся.
— Мне она не нужна.
Он положил ее на оба маленьких матраца поперек.
Коленька невинно смотрел на Лену голубыми, с косинкой, глазами.
Кук отвернулся с виноватым видом.
И сразу перестал быть для Лены грозным и непокорным путешественником, капитаном Куком.
«До чего же они похожи друг на друга! — подумала Лена. — И на цыплят похожи: эти двое маленькие и пушистые, а Боба перерос и уже не такой уютный…»
— Нет, — сказала она вдруг совсем громко. — Вы не цыплята! Я знаю теперь, кто вы: вы белые байковые зайчики. Даже косите немножко!
Она сгребла байковых зайчиков в одну кучку и повалила их на матрац.
— Ну! Кто спит в середине?
Коленька веселым галопцем прополз на четвереньках на середину матраца.
Лена старательно укрывала их, подсовывала одеяла под спинки. Ребята перед сном хотели еще побаловаться немножко, но не успели. Не прошло и минуты, как все трое задышали ровно.
Лена глубоко вздохнула, прибрала разбросанные одежки и подошла к окну. Хлопотливый день был окончен. Хороший получился день, Лена была довольна собой.
Впрочем, было сегодня одно неприятное, что вдруг вспомнилось только сейчас и кольнуло, как заноза, которую не вынули сразу: разговор с мамой на крыльце.
Лена села к окну и положила подбородок на руки.
«А что, если пойти завтра на огород с ребятишками? Бобка может даже помочь, да и Кук тоже… будет относить траву. А Коленьку посадим в тени у забора, и он будет гулять. Так и сделаю, — думала Лена. — Прополю завтра морковь и лук. А потом прополю какую-нибудь Марусину грядку… И почему Марусину грядку веселее полоть, чем свою? Потому что не обязательно. А свою — обязательно».
Мимо окна проехал дедушка Николай. Белоглазка без понуканий трусила к скотному двору, зная, что трудовой день окончен.
Все-таки молодец старушка! Сколько обязательных дел приходится на ее долю.
И дедушка Николай — ему бы давно на печке лежать, а когда-то он еще вернется к своей бабке!
Васенька Мышкин прошел мимо с охапкой сена, устало наморщив маленький лоб. И ему Лена посочувствовала.
Вечер был тихий и ясный, хотелось быть доброй и пожалеть всех. Даже Витька, неистово загоняющий в сарай запоздалого куренка, не вызвал в ней привычного раздражения.
Даже завод, освещенный розоватым вечерним светом, показался не таким скучным, как всегда.
У стены справа зашуршала трава.
К окну подошла мама и заглянула в темную уже комнату.
— Ну, как твои подначальные? Спят?
— Спят, — ответила Лена.
— Когда будешь ложиться, не забудь закрыть окно, а дверь на задвижку запри.
Мама говорила про задвижку, но Лена прекрасно слышала за этими словами другие слова:
«Я на тебя не сержусь, дочка, я знаю, что ты у меня хорошая!»
Лена ответила:
— Запру, запру. Посмотри, как они смешно спят.
И мама прекрасно поняла, что Лена хотела сказать:
«Я тебя люблю, ты лучшая из всех мам!»
— Может быть, мне к вам прийти для компании? Не страшно тебе, Лена, будет одной?
— Конечно, страшно! То-то и хорошо!
Мама улыбнулась:
— Ну, спокойной ночи!
Лена вытянулась из окна и поцеловала маму сверху.
— Спокойной ночи!
Потом сказала совсем тихо:
— Мамочка, я завтра все-все сделаю!
Мамины шаги прошуршали, удаляясь.
Слева по дорожке, обнявшись, подходили Томочка и Зина.
— Лена, не спишь?
— Нет еще.
— Мы тоже к тебе ночевать придем, — сказала Томочка. — Мы все на Марусиной кровати поперек поместимся. Интересно-то как будет!..
Еще бы не интересно!..
— Нет, — сказала Лена решительно. — Мне одной таинственнее. И потом здесь вполне одного человека хватит. Мне уже Саша говорил, что у нас в детском саду были слишком раздуты штаты. А вы в другой раз. Занимайтесь пока своими домашними делами. А то мы проболтаем, не скоро ляжем, — опять Зинка проспит, и ее папа без завтрака останется.
Девочки отошли от окна. Небо становилось темно-синим, как-то вдруг вспыхнули и замерцали на небе звезды. В особенности одна была яркая, она казалась приткнутой к острой верхушке далекой елочки, как новогоднее украшение.
На дороге зафыркал и затарахтел грузовик.
Лене вспомнилась морозная бесснежная ноябрьская ночь.
Вот так же заработал где-то вдалеке мотор — трактор или грузовик, а они с Томочкой решили, что это немецкие танки прорвались и идут к заводу.
Ничего невероятного в этом тогда не было, говорили, что фронт был в каких-нибудь ста километрах.
А теперь немецкие танки далеко, не пустили их сюда и к Москве не пустили.
Тарахтит грузовик, везет сушеную картошку для армии. Папа писал, что она вкусная… с салом…
Значит, все-таки нужен завод, хотя и неинтересный.
Нужен мастер Матвей Кириллыч, нужна сторожиха Маруся, нужны дедушка Николай и Белоглазка. Даже Федор Максимыч со своими стихами и гитарой, одиноко заглатывающий охалелую картошку, тоже очень нужен, — какой же завод без бухгалтера?
Звезда съехала с верхушки елочки и висела теперь в небе сама по себе.
Между деревьями за баней остался узкий кусочек света. Лена знала, что в этой стороне — немножко полевее — Москва.
— Спокойной ночи, милая Москва! — сказала она шепотом.
Потом закрыла окно, проверила все щеколды, посмотрела, хорошо ли спят белые зайчики.
Марусина пружинная кровать показалась особенно мягкой после домашнего сенника.
Теперь никто не мог ее слышать и можно было сказать совсем громко:
— Спокойной ночи, папа! Спокойной ночи, мама! Спокойной ночи, Саша! Спокойной ночи, зайчики! Спокойной ночи всем!
И Лена заснула, забыв о том, что в квартире никого нет, кроме ребят, и что ей должно быть страшно.
1944
Леля
Мама учила дочку:
— Скажи: лампа.
— Вампа!
— Да не вампа, а лампа — л, л! Лампа!
— Лямпа!
Папа смеялся:
— Оставь, зачем ты ее учишь? Мне очень нравится, как она выговаривает «л». Она будет хорошо говорить по-английски, у нее вместо «л» получается «w».
Но мама не считала, что это хорошо, и продолжала настаивать:
— Скажи: лом! Ллом!
— Ввом!
Зато букву «р» девочка научилась говорить очень рано.
— Скажи: рама! — просил папа.
— Ррама!
— Скажи: аэродром!
— Ррадром!
— Скажи: чайник.
Это была ловушка.
— Чрряйник! — старательно рычала дочка.
Папа смеялся, подхватывал ее на руки и целовал так, как будто хотел задушить ее.
Потом вдруг делался очень серьезным, ставил дочку перед собой и говорил деловым тоном:
— Так-с. Необходимо выяснить, на кого она похожа.
Дочка упиралась локтями о его колени и поднимала маленькое лицо.
— В общем и целом — ни на кого, — решал папа, — но если разобрать по деталям… фамильное сходство все-таки есть. Чей лоб? — Он трогал пальцем лоб и сам отвечал: — Мамин. Чей нос? Папин. Чей рот? Мамин. Чей подбородок?
— Папин, с ямочкой, — говорила мама.
