Нина Артюхова - Избранные произведения в двух томах: том I
Ольгу Андреевну нельзя было не слушаться.
Был, впрочем, в начале этих уроков один толстый мальчишка, которого, по-видимому, очень избаловали дома.
Иногда он вдруг начинал хохотать, выходил из ряда, толкал других ребят, кривлялся, мешал заниматься.
Нужно было видеть, с каким спокойствием, не повышая голоса, делала ему замечания Ольга Андреевна.
Лена вздохнула.
Вместо белого зала с паркетом — дорожка, посыпанная песком, и четыре малыша, одетые по-разному, Коленька, пятый, не в счет, — смотрят на нее.
— Пятки вместе, носки врозь! — они были уже у всех вместе и врозь. — Руки на бедра! — Лена показала, как это нужно делать.
Обе Гали и Юрик, как могли лучше, повторили Ленино движение.
Коленька пошатнулся, подбоченился, но, посмотрев на Кука, опять спустил руки вниз.
— Что же ты, Кук? Руки на бедра!
— У нас с Коленькой их нет, — ответил Кук.
— То есть чего нет?!
— Ведер нет. Мама с ними на речку пошла.
Витя громко ржал, закатившись под липу. Кирюшка, боясь Лены, наполовину задохся от беззвучного смеха.
Зина фыркнула прямо в гитару, внутри инструмента даже загудело.
Томочка хихикала. Один Боба, из всех руководителей, сохранил невозмутимую серьезность.
Лена снисходительно улыбнулась — так улыбалась Ольга Андреевна, если на уроках случалось что-нибудь смешное.
— Не ведра, Кук, а бедра. Бедра вот здесь. Руки нужно положить сюда. И Коленька тоже. Вот так. Теперь поднимите правую ногу. Зина, играй шаг на месте! Правая нога вот здесь. Коленька, не поднимай, упадешь! Опустите правую ногу. Поднимите левую ногу. Левая нога вот здесь…
Урок продолжался.
После обеда было пение и прогулка до самого звонка.
Юрикова мама поджидала сынишку на своем крыльце.
Она еще издали услышала звонкие голоса. От сторожки, взявшись за руки, под присмотром двух руководителей, шагали Юрик и Кук, распевая во все горло.
Юрикова мама могла быть довольна: мрачных песен не было больше.
Юрик пел:
О ба-я-дер-ка!
Весь
я
твой!
Бунт начался в среду, перед обеденным перерывом.
На прогулке Кук не пожелал ходить парами.
— Кук, не разбегайся в разные стороны! — говорила Лена.
Но он разбегался в разные стороны, сам рвал землянику и даже щавель.
Обе Гали смотрели на него сначала с ужасом, потом с восхищением.
Юрик охотно бы дал себя разрезать пополам, чтобы идти парами, но для пары нужно не меньше двух человек. Он шел за Галями как виноватый.
Лена делала замечания, не повышая голоса, спокойно и даже немного шутливо, как сделала бы Ольга Андреевна на ее месте.
— Ничего, — говорила она, — капитан Кук любит путешествовать. Сейчас он вернется к нам и опять возьмет Юру за руку.
— А я не возьму.
— Ты подумай немножко, Кук, и сделаешь то, что я тебе говорю. Не рви щавель, от него живот заболит.
— А я буду.
Лена взяла Кука под мышки, вынесла его из травы и поставила рядом с Юриком.
— Ты возьмешь Юру за руку, и мы пойдем в лес. Становитесь, ребята, парами.
— А я не хочу парами!
И капитан Кук, нарушая порядок, отправился в новое, далекое путешествие.
Галя-старшая засмеялась и пошла вслед за ним.
— Что там разговаривать, Лена! Отшлепать его — и все! — предложил Витька.
Галя-старшая остановилась.
— Непедагогично, — решительно возразила Лена. — Детей нужно воспитывать, а не шлепать.
Через полчаса Лена начала думать, что, может быть, и Ольге Андреевне было не так просто говорить, не повышая голоса, там, в белом зале, с непослушным мальчишкой. Ребята были похожи на карты, из которых построили домик. Все очень хорошо и красиво.
Но вот выскочила одна карта — Кук, и равновесие нарушено: отлетает вслед за ним Галя-большая, колеблется Галя-маленькая.
Правда, остаются, так сказать, лежать на месте Коленька и Юрик, но это уже не имеет значения, никакой постройки уже нет, никакого порядка, все развалилось.
После обеденного перерыва предполагалось идти в овраг за земляникой.
— Давай лучше не пойдем, Лена, — шепнула Томочка, — ведь он опять не будет слушаться.
— Обязательно пойдем, — с твердостью ответила Лена. — Ребята, становитесь парами, мы пойдем в овраг и нарвем вам много земляники.
— А я буду рвать сам, — вызывающе ответил Кук.
Гали засмеялись.
— Становись, Юрик, бери Кука за руку.
— А я парами не хочу!
Кук отбежал в сторону. Юрик жалобно посмотрел на Лену.
До оврага Лена вела Кука за руку, а Боба шел с Юриком и очень страдал: было неясно, руководитель он или ребенок, не такая уж большая была между Бобой и Юриком разница.
Когда спустились по тропинке в овраг, Кук убежал куда-то совсем далеко, кричал, что парами не пойдет, рвал землянику сам, ел щавель и угостил маленькую Галю.
— Смотри, Кук! Чаша моего терпения лопнет! — сказала Лена.
Шлепать ребят, конечно, было непедагогично.
Но к концу дня Лена поняла, что не шлепать их бывает иногда очень трудно.
Лена устала так, как будто она прошла не полкилометра до оврага, а не меньше двадцати километров. У нее все кипело внутри.
Она поняла, что значит выражение: «руки чешутся».
У Лены чесались руки.
В ладонях у нее было такое ощущение, как будто она уже шлепнула непокорного мальчишку по мягким частям, — так крепко шлепнула, что по своей же руке мурашки пошли.
Может быть, если бы Лена не была директором детского сада, она и не удержалась бы.
Может быть, если бы директор остался один на один со своим воспитанником, и сам директор не удержался бы.
Но Лена чувствовала, что на нее смотрят все, что судьба детского сада зависит от ее выдержки.
И она делала замечания Куку, как Ольга Андреевна, даже не повышая голоса.
XIВ четверг Лена начала бояться Кука.
Она пришла утром в сторожку с унизительным чувством страха. Она знала, что этот крошечный мальчишка, даже очень симпатичный на вид, опять откажется повиноваться, будет говорить дерзости и мутить всех.
И опять развалится от грубых толчков с таким трудом и с такой любовью построенный красивый карточный домик.
Сначала играли в кубики, все как будто пошло хорошо. Лене даже стало казаться, что Кук забыл про вчерашнее и будет слушаться.
Но когда ребят построили на прогулку, Кук отбежал в сторону и крикнул:
— А я парами не пойду!
Лена подошла к нему.
— Ты пойдешь, Кук, пойдешь вместе с Юриком. Будь умницей, не задерживай всех.
Кук посмотрел на нее снизу вверх и сказал:
— А вот я тебе сейчас набью мойду! (то есть морду, — Кук картавил).
Он прибавил еще несколько слов и выражений, с которыми дедушка Николай иногда обращался к Белоглазке.
Если дедушка Николай при этом видел, что Ленина мама где-нибудь недалеко и могла слышать, он смущенно улыбался и деликатно говорил: «Извиняюсь!»
Кук не сказал: «Извиняюсь!» Он смотрел прямо Лене в глаза. Это был вызов.
Витька громко захохотал, Кирюшка тоже начал смеяться, но увидел негодующие лица девочек и притворился, что он просто кашляет.
Чаша Лениного терпения лопнула!
— Не уходите никуда без меня, — сказала Лена Томочке, — гулять будем после обеда. А сейчас я схожу домой и напишу записку родителям.
Сторожиха Маруся убрала печку, задернула пеструю занавеску, вымыла пол в кухне. И села у раскрытого окна, уронив на колени проворные, ловкие руки.
В доме было очень тихо. День был еще совсем длинный.
Она могла начать стирку или дошивать давно скроенные Бобины штанишки. Могла просто пойти погулять или даже подремать часок перед обедом.
А пока она будет спать, никто не упадет со ступенек, не побежит к речке, не выйдет за ворота. Это было совсем новое и очень странное ощущение. Тишина в доме. Можно спокойно делать что хочешь.
Для начала она решила наломать свежий веник и вышла на крыльцо.
— Здесь живет гражданка Серебрякова?
Маруся с удивлением обернулась.
— Вам письмо.
Перед ней стояли Кирюшка и Боба. Кирюшка задыхался, захлебывался и явно трусил. У Бобы был спокойный вид человека, исполняющего свои служебные обязанности, не опасаясь последствий.
— Какое письмо?
— От директора, — сказал Кирюшка.
— Пал Палыча? — еще больше удивилась Маруся.
— От директора детского сада, — с твердостью возразил Боба, — и не письмо, а записка родителям.
Он взял у Кирюшки сложенный, как аптечный порошок, лист бумаги и хладнокровно протянул его матери.
Маруся держала в руках записку и, боясь развернуть ее, ничего не понимала.
— Да от Лены же! — не выдержал характера Кирюшка и поспешно отступил на несколько шагов.
