Авром Суцкевер - Избранные поэмы и стихотворения

Он перевел одно мое стихотворение, но я его до сих пор так и не нашел. У меня было четыре встречи с Пастернаком…

Однако давайте закончим с Эренбургом. За все, что Эренбург для меня сделал, я не мог и десятой доли отплатить. Я перевел его «Стихи о войне». Что еще? Когда он приехал из Москвы в Вильну, после освобождения, первые слова, которые он мне сказал, были: «Если бы я мог, я бы на своих руках перенес Вильнюс в Россию». Он был восхищен городом, и еврейские партизаны приняли его с радостью.

Трогательная вещь. Когда он приехал в Вильну, его хотели арестовать, а кто были патрульными в Вильне? Еврейские юноши и девушки, бывшие партизаны. Когда они услышали, что это Эренбург, то расплакались от радости. Я был с ним очень близок и даже советовался с ним. Давайте я вам расскажу… секрет. Я где-то пишу об этом. Мне запала в голову сумасшедшая идея… Не единственная… Я хотел застрелить Геринга, когда меня сделали свидетелем на Нюрнбергском процессе… Это было ночью, я помню, как будто пришел ко мне ангел и сказал: «Застрели Геринга», и это вселилось в меня, как дибук. Я об этом никому не рассказал, никому. Я составил план, узнал кто где будет сидеть. Позднее я увидел, что они действительно сидели так, как у меня было нарисовано. Даже сейчас я смог бы с закрытыми глазами нарисовать где каждый из них сидел. У меня был револьвер, партизанский револьвер, мне хватило ума его не сдать, он остался у меня. Я его застрелю, так я решил. Что мне сделают? — так я самонадеянно думал.

— Вы искренне верили, что сможете это сделать?

— Да, что за вопрос? Я едва не сошел с ума, так был захвачен этой мыслью, как одержимый стал. Это действительно немецкое слово — «одержимость» [В оригинале «Базеснкайт» — одержимость (идиш)]. Я не могу это передать, это такое временное сумасшествие… Там будут стоять американские охранники, но я пройду, и между первым охранником и вторым я выпущу в него пулю, и всё… Меня схватят, меня расстреляют, это не имеет значения. Благодаря дружбе с Эренбургом, мне пришла в голову мысль проверить свой план на близком человеке и посмотреть, как это на него подействует. Лучшего выбора, чем Эренбург, нельзя было и представить, но открыто я ему всего не рас- сказал. Но у него была умная голова, он сразу понял, что я задумал. Я пришел к нему прощаться, я тогда часто к нему приходил, потому что его дочь Ирина меня рисовала, она была художницей [Суцкевер не точен. Дочь Эренбурга Ирина не была художницей. Вероятно, его портрет писала жена писателя Л. М. Козинцева-Эренбург]. (Служанке: Елена, подай что-нибудь вкусное к столу!)

— Спасибо, ничего не нужно.

— Пришел я к Эренбургу прощаться, посмотрел он так на меня, у него был необычный взгляд, по- верх очков, и как он взглянет на человека, так сразу узнаёт, что тот думает, такое у меня было чувство, и вот он мне говорит так: «Это для тебя сатисфакция, что ты можешь поехать в Нюрнберг». Между прочим, он был среди тех, кто меня в Нюрнберг рекомендовал, он, Палецкис и Михоэлс, возможно, еще кто-то — где я остановился, напомните мне…

— Вы разговаривали с Эренбургом.

— Я с ним расцеловался, и он мне говорит: «Это для тебя большая сатисфакция, что ты можешь отомстить убийцам нашего народа». Так он мне сказал. Я говорю ему: «Дорогой Илья Григорьевич, прежде всего я вас благодарю за ваши усилия, но что касается мести, я с вами не согласен, главная месть произойдет, когда у нас будет собственная земля — Эрец-Исраэль».

— Он поверил?

— Об этом можно долго говорить. Он не поверил, что это для меня самое главное. И он мне говорит: «Предположим, разговор ведь между нами, вы застрелили убийцу, — он почувствовал, что я задумал, поэтому я считаю его гениальным человеком, я ведь никому не рассказывал о своем плане, а он через приспущенные очки читал мои мысли, — давайте на секунду представим, что вам пришла в голову мысль застрелить убийц, — он даже сказал Геринга, — таких проницательных глаз я в своей жизни больше не встречал, — вы же этим ничего не добились». Я спрашиваю: «Почему?» Он отвечает: «Потому что русские не поверят, что вы это сделали по собственной воле, они будут считать, что вас послали американцы. И американцы вам не поверят, и будут считать, что вас послали русские». Неожиданная мысль! Но где-то он был прав. И это меня остановило. Это обезоружило мое геройство. Да позволено мне так будет сказать, не совершённый поступок не есть геройство. Короче говоря, он разрушил мою идею. И на этом эта глава кончается. Я хотел, чтобы вы об этой истории знали. Хотите о чем-то спросить?

— Разумеется, о Нюрнберге, о ваших свидетельских показаниях. Они были опубликованы?

— Конечно, были опубликованы. Я был там единственным, нет, нас было двое, кто не упомянул Сталина — я и еще один еврей. В гробу я Сталина видал, не из-за моего особого героизма — смерть выжгла мой страх. На антифашистском митинге перед тремя-четырьмя тысячами участников я так закончил свою речь: «От имени последних виленских евреев, что скрываются в лесах и пещерах, я призываю вас, евреи всего мира, отомстите». Так я закончил. Тут еще важен был тон, которым я это сказал. Я помню, что ко мне подошла моя родственница и сказала по-русски: «Как ты смел?» Единственный, кто остался доволен речью, был Дер Нистер — он не боялся. Он взял меня под руку и сказал: «Товарищ Суцкевер, вы знаете, когда вы закончили свою речь, вокруг переглянулись, и я подумал, что у меня не застегнуты брюки… Переглянулись, потому что вы не закончили святым именем…» Их ненависть нашла свое выражение в моей маленькой мести, если можно так сказать. Вы меня понимаете?

Из книги «Скрипичная роза» (1974)

Похожие книги на "Избранные поэмы и стихотворения", Авром Суцкевер читать полностью, без сокращений.

Кэтрин Коултер - Блондинка в

Кэтрин Коултер - Блондинка в

Айзек Азимов - Салли

Лесли Каген - Насвистывая в

И. Фринсел - Где ты, Салли?