Евгений Осокин - Тайна Зыбуна
— Перекусим? — предложил Санька. — Я почищусь и обсушусь.
— Уже? Быстро ты оголодал! — усмехнулся Володька, хотя у самого тоже посасывало под ложечкой.
Хасан молча достал сухари и банку консервов. Санька выудил из кармана луковицу, Володька — запылившийся кусок сахару. Все разделили, съели.
— Пойдем напрямую? — спросил Санька у Хасана.
— Давай! Где наша не пропадала! — разошелся заморивший червячка Володька и ткнул Хасана в бок. — Ты что все отмалчиваешься? Думаешь, все пооткрыто до нас?
Хасан кисло улыбнулся и принялся вырубать из ствола черемухи палки.
— Мне и своих двоих хватит, — и тут не удержался от искушения поострить Володька. Но уже через минуту он пожалел о свей опрометчивости. Мох прогибался, сквозь него быстро проступала вода; шумно бурлили, вырываясь из-под ног, пузырьки воздуха.
— Са! Ха! — Володька помахал над головой руками, будто ловил невидимые сучья и шлепнулся на бок. Левая нога его провалилась в трясину. Хасан скинул рюкзак, положил на него ружье.
— Крек-с! Крек-с! — вдруг где-то совсем рядом раздался скрипучий деревянный голос. Володька вздрогнул и уже не сводил немигающих глаз с лица Хасана. Он боялся прорвать слой торфяника, лежал неподвижно, ожидая помощи. На свою палку Хасан оперся коленом, а Володьке протянул Санькину.
— Держись!
Оправившись от испуга, Володька ждал, что вот-вот Хасан начнет высмеивать его («Чего же сейчас не отказался от палки?»), но и Хасан, и Санька, казалось, уже забыли об этом. Хасан насвистывал, подражая какой-то птице, Санька жевал серу. А идти Володьке стало намного тяжелей: в сапогах хлюпала грязная вода. Он крепился, старался не подавать вида, но солнце уже припекло по-настоящему, и лицо будто обрызгалось соленой росой. И ноги заплетаются.
— Уже расписался? — искренне удивился Санька.
Несмотря на добродушный тон, слова Саньки кажутся Володьке жестокими, ранят его обидчивое сердце, но он только сопит и время от времени начинает моргать: часто-часто.
— Черт его… пот одолел. Как в Африке.
— А, знаешь дергач пешком из Африки к нам придрапал, — вдруг говорит Санька, и Володька пытается понять по тону голоса: сказано это просто так, без задней мысли, или в укор ему, Володьке?
— Не бреши хоть! — угрюмо тянет Хасан. Видимо, и он устал.
— Голову наотрез! — неожиданно горячится Санька. — У самого Бианки читал. Летает он вроде курицы, а бегает — на коне не догонишь. Понял?
— Крекс-крекс! — раздалось где-то совсем рядом. «Ага, это и есть дергач», — понял Володька.
— Слышишь? А попробуй найди его?
Говорить не хочется и ему. Во рту сухо, в горле першит. Но болотная вода кишмя кишит всякой тварью.
— Сдохнуть лучше!
Чем, мол, пить такую жижу.
Солнце почти над головой. Ни облачка. Мелкой рябью ввысь медленно уходит теплый воздух. И хоть бы одна былинка дрогнула! Бодрый голос дергача (или тут много их?) преследует, звучит как вызов.
— Крекс-крекс…
— Хлюп-с, хлюп-с, — несется в ответ. Из каждого следа, бурля, вырывается болотный газ. Володька безучастно смотрит, как лопаются пузырьки, Санька про себя считает шаги.
Хасан молчит. И, не оборачиваясь, идет вперед.
Володька вдруг чувствует, что ему легче, он усваивает какой-то ритм ходьбы Начинает втягиваться.
Из травы вылетел кулик. Санька, несший ружье в руке, выстрелил ему вдогонку, и кулик перекувыркнулся в воздухе и упал. Санька метнулся к нему. Крылья его, как два надломленных ветром паруса, взлетали вверх и тихо падали; очевидно, он пытался взлететь и не мог. Санька на бегу выстрелил еще раз и промазал. А до кулика оставалось три-четыре шага. Санька в азарте (не до перезаряжения!) рванулся к нему, надеясь добить стволом ружья, и с разлету провалился в трясину. Хочет Санька вскрикнуть и не может; раскинув руки, он запрокидывает назад голову, надеясь увидеть ребят, но трава скрывает от него горизонт до самых облаков. Трава и небо — спокойное, равнодушное. А ноги сковало холодом: вода внизу ледяная. Санька раскрывает рот, хватает воздух.
— Ой! ой! ой!..
* * *Поиски ребят начались на следующий день. Накануне вечером У Нюрольки снова появился Мажоров; вызвал его из избы, где мать Хасана, Фатима, стряпала, на улицу.
— Смотри, на Чутыме нашел. Прибило к берегу, в кустики.
Нюролька не сразу узнал кепку Хасана. Вертел в руках, словно надеялся: вдруг окажется не его? Но нет, внукова кепка. Фатиме он сказал, что сходят на рыбалку, а сам с Жуванжой проехали у берегов Чутыма вниз по реке, но никаких признаков гибели ребят не обнаружили. Тогда они поднялись выше по течению и встретили Володькиного отца, ехавшего в Юрты. После разговора с ним сомнений не осталось: ребята ушли на Зыбун. И втроем. Отец Володьки вернулся к палаткам, а Нюролька с Жуванжой стали собираться на Зыбун пешком.
— А где же Степан? — хватился Нюролька.
— Сказал, к Пескареву озеру схожу, может, там они, — сообщила плачущая Фатима. — Просил обождать. Ребята, мол, не без припасов пошли, да и с ружьем — не оголодают. Да что-то не верю я ему. Уж шли бы сами.
— «Не верю!» — хмыкнул Нюролька. — А какой ему резон врать-то. Раз искать обещал, значит, искать и станет. Что ему ищо-то в тайге делать?
Но больше всего он, конечно, надеялся на самих ребят, на Хасана. Не маленькие! А и хлебнут горького — поделом. Вперед наука!
Но успокоение не приходило. Мужики-охотники не возвращались с Зыбуна, а что ребятишки? Если шестов хороших не вырубили, то перетонут в первой же трясине. Будут спасать друг друга и все утонут…
Не прошло и получаса — Нюролька собрался и вышел из дому. Но сначала он решил завернуть к Пескаревому озеру, обойти его: вдруг и в самом деле ребята там? На худой конец — найдет Мажорова, вдвоем и на Зыбун идти сподручней.
А Мажоров в это время уже шел по свежим следам ребят…
* * *Саньку спасло ружье. Орудуя им, как палкой, он держался, пока Хасан не кинул ему свой шест. Выбираясь, Санька извалялся в грязи и вымок по самую шею, а главное, когда вылез, — обнаружил, что патронташа на поясе нет. И сколько потом ни шарились, не нашли. Кулик же, придя в себя, так и уполз куда-то в траву.
— Лучше б сразу промазать! — сокрушался Санька, стряхивая с рук и ног ошметки тины Ружье Санька передал Володьке, а сам на ходу отжимал свитер. Лицо и руки его расписали ржавые подтеки.
— Как вождь из племени фур-фур, — снова донимал его насмешками Володька. — Не хватает только кольца в носу…
…Вечером Володька «возлежал» на ложе из срезанных ножом кочек, обсасывал косточки бедного дергача, подстреленного Хасаном и сваренного Санькой, и философствовал:
— А он это правильно, что сюда, в Азию, притопал. В Африке разве его съели бы с таким почетом? Для пигмеев[5] это и не дичь вовсе. Им подавай гиппопотама…
Никто ему не ответил.
…Рядом дотлевали хилые талинки.
«Ук! Ук!» — услышал Володька. Но увлекшись, он не обратил на это внимания. Но вот звук повторился: «Ук!» Поначалу Володька, не задумываясь, решил: Санькин отец колет дрова. И только спустя минут пять сообразил: до Юрт не меньше десяти километров. А лес сильно заглушает звуки. Рубили километрах в двух, не больше. Володька попытался сориентироваться: в какой стороне деревня? Получалось, Юрты на северо-западе, а рубили на юго-западе, совсем в другой стороне. Он разбудил задремавших было Хасана и Саньку, и ребята долго прислушивались к звукам ночи. Володька прижал, залил водой дымившие остатки костра и по просьбе ребят повторил, что за звуки и через какие промежутки он слышал. Хасан взял топор, взмахнул: «Ук!» Ук!» И пояснил: «Это кто-то с двух сторон подрубил деревцо». «Ук!» — это обрубил ветку. Значит, решил Хасан, кто-то вырубил шест. Но зачем это понадобилось делать ночью? Не пойдет же разумный человек по Зыбуну сейчас!
— Вырубали таганок — варить ужин, — заключил свои предположения Хасан.
Но кто? Значит, на гряде живут люди!
— Постой, — ввязался в разговор Санька. — Если там уже гряда, то зачем им таганок? У них же дома или юрты есть…
— Ну мало ли! — отмахнулся от Саньки Хасан. — Рубили и не на гряде. У какого-нибудь озера рыбаки ночуют. Поняли?
КОГДА ЕСТЬ БУЛАВКА
Долго не спал в эту ночь Хасан. Оказалось, просчитались во многом. Не учли, что аппетит будет зверским, а во-вторых, гряду ребята надеялись найти в первый же день к вечеру. Но вот кончился второй, а грядой и не пахнет. Сухари таяли на глазах: добавить хотя бы хлеба на Володьку впопыхах забыли. Правда, он захватил три банки консервов и полукилограммовую пачку сахару, но из них — свиного печеночного паштета — создали, как полагается, НЗ[6].
— А, настреляю завтра куликов! — неожиданно для себя вслух произнес Хасан.
