Ричард Блэкмор - Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун
И все же я поцеловал ее, маленькую девочку лет восьми, и она, чувствуя и свое, и мое смущение, устремила пристальный взгляд туда, где Беджворти срывалась с гранитной стремнины, образуя горный водопад.
Я не знал, что сказать, а она и не пыталась прийти ко мне на помощь. Почувствовав обиду, я начал собирать вещи, стараясь делать это шумно, чтобы она, наконец, очнулась и поняла, что я ухожу. Я надеялся, что она станет отговаривать меня, но она не делала этого, а я, глядя в черный, как ночь, поток, знал, что обратная дорога по только что пройденному пути для меня — почти верная гибель.
Я обернулся к девочке и тихо позвал:
— Лорна!
— А я думала, ты уже ушел. Зачем ты пришел сюда? Разве ты не знаешь, что с нами сделают Дуны, если застанут тебя со мной?
— Вздуют обоих как следует или всыпят мне одному: тебя-то навряд ли посмеют бить всерьез.
— Нет, они убьют нас обоих и сбросят сюда, в эту реку. Я часто смотрю на воду, и она предсказывает, что я буду похоронена в ней.
— Но за что им меня убивать?
— За то, что ты нашел дорогу сюда. А сейчас уходи — пожалуйста, уходи! Они могут убить нас в любой момент. И еще... Ты мне очень понравился (здесь мне захотелось сказать ей то же самое),— правда, очень понравился, и я буду звать тебя просто Джоном, если ты не против. Но сейчас ты уходи, уходи, Джон, пожалуйста. А когда твои ноги заживут, ты сможешь прийти сюда и рассказать, как ты себя чувствуешь.
— И я тебе скажу, Лорна... Ты мне тоже очень понравилась: ты мне нравишься совсем как сестренка Анни и куда больше, чем Лиззи. Я еще никогда не встречал такой девочки, как ты, и я приду сюда завтра, и ты приходи. Я принесу тебе яблок и птичку, которую нашел, когда у нее была сломана лапка... Ты знаешь, у нашей собаки такие славные щенки...
— Не надо. Джон, Дуны не позволят мне держать щенка. В нашей долине нет ни одной собаки. Дуны говорят, что от собак столько шума...
— Да что ты, Лорна, щенки совсем крохотные! Дай мне руку, я покажу, какие. Я принесу тебе самого хорошенького.
— Тихо! — внезапно сказала она. В долине раздался чей-то крик, сердце мое громко застучало, а личико Лорны исказилось от ужаса. Она прижалась ко мне и взглянула на меня так, что я решил про себя: либо спасу ее, либо умру, и ужасно пожалел, что не взял с собой отцовского ружья. Моя храбрость передалась девочке, и щеки у нее стали такими же розовыми, как у меня.
— Пойдем со мной вниз, к водопаду, — сказал я, — Я унесу тебя отсюда, а матушка позаботится о тебе.
— Нет, нет, — сказала она и снова заплакала, когда я взял ее за руку. — Я скажу тебе, что делать. Дуны сейчас разыскивают меня, а ты — ты видишь вон ту пещеру в скале?
Ярдах в пятидесяти от нас я увидел то, о чем говорила Лорна. В вечерних сумерках я едва разглядел пещеру.
— Да, вижу. Но Дуны заметят меня, когда я побегу туда через луг.
— Там... там... — Лорна едва могла говорить, — есть выход из долины. Боже, они все ближе и ближе... я уже вижу их...
Посмотрев на реку, а потом на меня, девочка побелела, как снег.
— Боже, боже, — повторила она и, не в силах сдержаться, горько заплакала. Я повел ее за кустарник, что рос около реки — там нас не было видно — и, живо подхватив свой мешок и острогу, спрятал их в птичье гнездо, пустовавшее рядом, у кромки воды.
Вдалеке, вверх по течению, я увидел дюжину здоровенных мужчин, спускавшихся к воде с другого берега. Огнестрельного оружия при них не было, и они шли, веселые и беззаботные, как на праздник.
— Королева, королева! — закричали они издалека. И снова: — Королева, королева! Куда же подевалась наша маленькая королева?
- Они всегда зовут меня «королевой». Пройдет некоторое время, и я должна буду ею стать, — шепнула Лорна, и я почувствовал, как ее нежная щечка коснулась моей обветренной щеки. — Их королевой, — добавила она. Я услышал, как рядом с моим сердцем бьется ее маленькое сердечко. — Ой, посмотри, они уже спускают в реку ствол дерева и скоро будут на этом берегу. Еще немного, и они нас заметят.
— Погоди, — осенило меня.— Кажется, я знаю, что делать. Я спрячусь в воде, а ты сделай вид, что спишь.
— Да-да, вон там, на лугу, — поняла она с полуслова. — Бедный, как, должно быть, тебе сейчас станет холодно! И не вздумай больше сюда приходить, — шепнула она через плечо, отправляясь вверх по косогору. — Только я буду приходить па это место — иногда. Ой, вот они!
Едва успев взглянуть туда, куда она указала, я мигом очутился в воде, выставив голову на поверхность между двух больших камней. Тьма сгущалась между холмами, и белый туман опустился на реку, но я, затаившись в воде, видел все, как на ладони, потому что страх сделал меня зорким: мне все казалось, что разбойники вот-вот обнаружат и схватят меня.
Все это время Дуны шумели и ругались на чем свет стоит, и эхо, вторя им, наполняло долину их голосами. Я был в отчаянии, но когда я увидел ярдах в тридцати-сорока от себя Лорну, прилегшую у скалы и притворившуюся спящей, и увидел, как ее прекрасные волосы, словно две темные волны, упали на ее личико и маленькое светлое платьице, я успокоился и стал ждать, что будет дальше.
А дальше было вот что. Дуны высадились на берег, и один верзила, завернув за скалу, обнаружил Лорну. С минуту он постоял рядом, любуясь ею, а потом взял на руки и поцеловал так звонко, что даже мне стало слышно. Будь у меня с собою отцовское ружье или, на худой конец, бландербасс, я бы, ей-Богу, выпустил бы хороший заряд в этого подлеца!
— Вот она, наша королева! Вот королева, дочь нашего капитана! — закричал верзила своим товарищам.— Возвращайтесь к своей бутылке, пьяницы! Я нашел девочку, я ее и привезу. Никто не смей касаться!
Он посадил Лорну на могучее плечо, и, заграбастав ручищей ее крохотные ножки, с триумфом ушел восвояси. Глядя на это, я так разозлился, что даже высунулся из воды, и Дуны непременно заметили бы меня, если бы не торопились вернуться к своей бутылке. Когда разбойники подошли к краю луга, быстро темневшего в вечерних сумерках, Лорна обернулась и помахала мне рукой, а я помахал ей в ответ.
Вот она и ушла от меня, дорогая моя девочка. Волнение мое улеглось, и мне снова захотелось ее увидеть. Но сейчас об этом нечего было и думать, нужно было поскорее выбраться отсюда, чтобы успеть к ужину.
Я заполз под куст, чтобы согреться и растереть свои дрожащие ноги. И когда окончательно стемнело, я понял, что сейчас самое время уходить.
Я выжал штаны, а затем пополз к пещере, на которую мне указала Лорна. Я добрался до входа и с опаской вошел внутрь, боясь, как бы мне навстречу не прогремел разбойничий выстрел. Но в пещере не было никого. Я заметил несколько выбоин, грубо вырубленных в скале вместо ступеней. Но выбоины были узкими, отстояли друг от друга далеко, а утес был таким крутым, что все эти открытия не слишком меня порадовали. Вцепившись в скалу и обломав ногти, я ухитрился сползти на животе до первой ступеньки, затем, помогая себе острогой, прыгнул на вторую ступеньку, а добраться до третьей оказалось труднее всего, и я нипочем бы не добрался, если бы не заметил в тени скалы подвешенную веревку. Я крепко ухватился за нее, и мало- помалу спустился до самого низа. Не помню, как мне удалось найти дорогу домой, пробираясь через лес Беджворти, но знаю, что заслужил в тот вечер хорошую трепку за то, что вел себя так неосмотрительно — Дуны ведь могли оставить от меня мокрое место — и за то, что извозил в грязи добрую пару шерстяных штанов.
Когда я вернулся домой, все работники с нашей фермы уже сидели за столом. Анни и Лиззи уговаривали мужчин приступить к ужину, матушка, ожидая меня, беспокойно поглядывала на двери, а Бетти хлопотала у огня, ворча, готовя и пробуя кушанье одновременно. Я заглянул за дверь с видом побитой собаки, не решаясь войти в дом, потому что знал, что мне полагается за все, что я нынче натворил. Но добрый взгляд моей матушки, а также запах колбасы, которую поджаривали на огне, придали мне храбрости, и я переступил порог.
Все хотели узнать, что я делал весь день и весь вечер, но я не сказал никому ни словечка, больше всего опасаясь сварливого языка Бетти. Я с аппетитом поужинал, отделавшись от расспросов окружающих ничего не значащими фразами.
После этого дня, полного всевозможных приключений, я стал относиться к своим занятиям стрельбой еще серьезнее. Не то чтобы я надеялся перестрелять всех Дунов одного за другим или мечтал устроить это,— я по натуре вообще не мстителен,— нет, мне просто захотелось овладеть оружием по-настоящему и научиться пользоваться им, как плугом, молотком или рыбацким неводом.
Я попадал теперь в амбарную дверь не только из отцовского ружья испанской работы, но даже из коротенького бландербасса Джона Фрая, и начал уже мечтать о новом, более совершенном ружье, чтобы шума от него было поменьше, а точности при стрельбе — побольше. Но потом наступило время стрижки овец, затем сенокос, затем уборка зерновых и копание овоща под названием «батат» (в наших местах его только начали выращивать, но он уже всем пришелся по вкусу) [25], затем мы начали делать сидр и готовиться к приходу зимы.
