Рафаэль Михайлов - Тайной владеет пеон
— Заседание, товарищи, будем считать открытым. Рассматривается жалоба на члена комитета адвоката Ласаро.
— Протестую! — выкрикивает Ласаро. — Вы меня видите, а я вас нет. Это одностороннее рассмотрение.
— Долго было наоборот, — строго говорит Карлос Вельесер. — Вы нас видели, сеньор адвокат, а мы вас — нет. Справедливо будет хотя бы один раз поменяться местами.
— Я требую голосования!
— Хорошо. Кто желает показаться сеньору адвокату, осветит свое лицо спичкой.
Пауза. Ни одного вспыхнувшего огонька.
— Может быть, у кого-нибудь сырые спички? — спрашивает Карлос.
Смех.
— Сеньор Ласаро, голосование не в вашу пользу, — заключает Карлос.
Адвокат старается изобразить спокойствие.
— Я вправе знать, кто участвует в инсценированном вами суде?
— Все члены комитета. Сеньор адвокат, вы обвиняетесь в измене нашему делу и клятве.
— Не признаю.
Он ожидал, что его начнут допекать вопросами, выпытывать подробности. Он начал лихорадочно искать лазеек, но тот, кто вел заседание, ошеломил его.
— Тогда слово предоставляется свидетелям. Предупреждаю, в нашем распоряжении минуты. Ничего лишнего. Адвокат Ласаро, вы помните секретаря ячейки, который принимал вас в партию?
— Отлично помню. Но, кажется, он погиб.
— Нет, я жив, Ласаро, — раздался из темного угла голос человека, который адвокат не мог не помнить. — Но я чуть не подох из-за тебя, облезлый пес. Только трое наших да ты знали список районной ячейки. В первые дни интервенции ты передал его армасовцам. А может, и раньше. Мы смекнули это на допросах, а потом в концлагере. Всё.
— Ложь! — крикнул Ласаро.
— Товарищ Андрес, тебе слово!
— Андреса здесь нет, он в тюрьме! Вы подставляете ложных свидетелей! — бесновался Ласаро, но знакомый голос студента остановил его:
— Дело было так. Сеньор Ласаро за несколько дней до истории в кафе «Гватемала» рекомендовал нам нападать на армасовцев втроем, вдвоем, в одиночку. Это не мои слова. Это его слова. На заседании комитета он быстро, переметнулся. Он вел двойную игру. Уверен в этом.
— Отвергаю!
— Тогда и я скажу, — раздался голос тореро Габриэля Эспада. — Вспомните, сеньор адвокат, я предлагал вам своих людей. Почему вы ответили мне, что комитет отказывается от нашей помощи?
— Я был рядовым членом комитета. Я не мог решать вопрос о привлечении...
— А об отстранении могли? А соврать могли?
— Довольно, Габриэль, — остановил его Карлос. — Рина Мартинес, скажи ты.
— Ласаро прибегал ко мне на днях — взволнованный, растерянный... Искал ваши адреса... Он говорил, что может освободить Андреса.
Ласаро завизжал, будто его резали:
И вы верите девчонке, помешанной на своем Андресе? Я узнал, что его переводят в другую тюрьму. Что из того, если я хотел вас найти?
Вельесер сухо сказал:
— У вас были свои поручения, Ласаро.
Ривера напомнил:
— Мы просили тебя публично осрамить армасовские законы. Что ты сделал для этого в день приезда мистера Лайкстона?
— Меня поздно предупредили. Я ничего не мог успеть сделать!
— Поздно? Наранхо, напомни ему, что он успел сделать — очень поздно, в тот самый день...
— Он передал: «Через два — три дня готовлю подарок».
— Что это за подарок, Ласаро? — спросил в упор Карлос.
Адвокат прижался к стене.
— Какая-то чушь, я ничего не понимаю.
— Перестаньте юлить, — с досадой сказал Карлос. — Мигэль, что говорил тебе полковник Линарес об убийце Адальберто?
— «Этот человек полезен нам», — вот что сказал Линарес.
Карлос снова обратился к адвокату:
— Чем вы были полезны Бочке Желчи?
— Я не отвечаю за слова жандармов.
— Наранхо, — предложил Карлос, — повтори его сегодняшнюю передачу:
Юный кариб сказал:
— Не знаю — он или другой передал. Я слышал, как кричал Фоджер: «У парка Аврора в восемь пятьдесят. Королевскую Пальму известили только что».
— Ага! Вы слышите? — торжествовал Ласаро. — Даже ваш свидетель не знает, я это или другой.
— А если радист сейчас скажет, что он узнаёт ваш голос, Ласаро? — насмешливо бросил Карлос.
— Нет! — закричал Ласаро. — Не надо... Не хочу... Эфир меняет голоса.
— Вы можете успокоиться, — печально сказал Карлос. — Радиста уже нет. Чудесного умного парня убили благодаря вам, Ласаро.
— Не признаю!
— Тогда я признаю, Ласаро, — вырвалось у Карлоса, — что из всех нас явку у парка Аврора получили от меня только вы. Только вы один, Королевская Пальма!
Водворилось молчание.
— Предложение членов комитета?
Сказал Роб:
— Выгнать из комитета. Выгнать из партии. Смерть.
Раздались голоса:
— Смерть!
— Присоединяюсь!
— Согласен!
Другого никто не предложил. Ласаро крикнул:
— Я молод и хочу жить. Я готов уйти от политической борьбы.
— Вы готовы изложить на бумаге о своих связях с Линаресом? — вдруг спросил Карлос. — Обо всем, что он требовал, обо всем, что вы сообщали.
— Хоть сейчас, — заторопился Ласаро. — Если это нужно и меня помилуют... Дайте бумагу, я все напишу!
— Роб отведет его в соседнюю комнату, — приказал Карлос, — и проследит, чтобы предатель ничего не забыл. Все подробности, все связи, всех запроданных...
Ласаро вернулся через час и, запинаясь, подвывая, прочитал исповедь предательства. Он не забыл ни одной детали. Ни того, как его покупали, ни тех, кого выдал.
Карлос брезгливо принял из его рук несколько листков и коротко сказал:
— Комитет объявляет адвоката Ласаро, провокатора и предателя, вне закона. Его может убить любой гватемалец и свершит благое дело. Вероятнее всего, с ним покончит сам Линарес — особенно после того, как исповедь Королевской Пальмы будет напечатана.
Сообразив, что сам обрек себя на гибель, Ласаро бросился на голос Вельесера, надеясь забрать свою исповедь обратно, но Карлос его оттолкнул и спокойно сказал:
— Ты уже не страшен нам, убирайся прочь, человек вне закона.
Так закончился суд над предателем.
Но он прожил еще несколько часов. Он долго плутал по городу и, наконец, очутился у вокзальной камеры хранения.
Адвоката пристрелили здесь же — на цементном полу, между двумя скамейками. Он лежал вцепившись в свой чемоданчик, куда успел засунуть вместе с деньгами карту туристских маршрутов по странам Европы. Линарес платил хорошо своим людям.
Но Линарес опоздал. Исповедь предателя была отпечатана и размножена. Снова столица потешалась над Бочкой Желчи.
— Мой милый Линарес, — заметил Армас, собрав своих советников, — вы быстро состарились и подбираете себе в помощники таких же стариков. А мне нужны люди молодые и горячие.
Он с насмешкой перевел взгляд на Аугусто Чако.
— Да, горячие. Вроде вашего подопечного Аррьоса. Я слышал, что семья его улизнула. Уж его-то самого вы не выпустите, дон Аугусто.
— Нет, мой президент, — поклонился Чако. — Его я не выпущу, — он секунду помедлил, — когда поймаю.
— Хорошо работаете, сеньоры советники. Дармоеды! — выкрикнул вдруг Армас и устало опустился в кресло. — Прочтите это...
Он протянул записку. Крупными детскими буквами, в которых полковник Леон узнал каракули своего Хусто, было выведено:
«Возвращаю вам кольцо-пропуск, президент-убийца, — писал Мигэль. — Теперь я и без него могу свободно передвигаться по стране. Имя Хусто тоже возьмите себе. У меня есть свое, рабочее имя. И вот что, сеньоришка, я вам скажу: никогда я за вас ни в кого не стрелял и ни одному гватемальскому мальчишке вы не нужны. Так что бросьте свои фокусы. А лучше соберите-ка чемоданчик да сматывайтесь, пока вас не пристрелили. И пусть я сгорю в огне вулкана, если будет не так! Спросите Чако — пусть вспомнит, кто ему так крикнул в Пуэрто»,
— Кто вам это крикнул? — шепотом спросил Армас.
Кто знает, — может быть, он увидел в эту секунду свой скорый конец: он лежит на пороге кабинета, а солдат дворцовой охраны погружает в него нож — острый, холодный металл, и нет рядом чрезвычайного посла, и архиепископа, и пушек...
Чако вспомнил: слова его сына, его Руфино, катились за ним по лестнице телеграфа, преследовали его в поездках по стране, будили ночью. Да, он пристрелил Руфино — потому, что тот многое знал. И вот другой мальчишка бросает ему в лицо странную и страшную клятву, а третий напомнил о Руфино на площади. Сколько же можно убегать, скрываться, прятаться от прошлого?
— Вы упустили не мальчишку, — с горечью сказал Армас, — вы упустили Кондора, — и истерично закричал: — Вас можно приравнять к предателям. Свиньи и воры! Я желаю быть президентом, а не объектом выстрелов вашего Кондора!
Но Кондор не стрелял, стреляли другие. В городе вспыхнуло восстание армейских офицеров. На улицах происходили побоища. Стало известно, что во главе заговора стоят полковник Пинеда и капитан Фернандо Дуке. Армас воспользовался случаем и объявил облаву на красных.
