Рафаэль Михайлов - Тайной владеет пеон
— А что вам, молодой сеньор, угодно? — спросил рыжеватый продавец.
Он говорил, приятно улыбаясь, но Наранхо его улыбка не понравилась.
— Птицелов плел силок, — ответил он присказкой,— а птица-сплетница крутилась над его головой и спрашивала, что будет дальше. А дальше сплетница сунула голову в силок — там и осталась.
Продавец побагровел и вызвал хозяина.
— Ваша сеньорита, — важно сказал Наранхо, — обещала доставить моему хозяину корзину орхидей. Нет ни сеньориты, ни корзины.
— Адрес? — вмешался рыжеволосый.
— Боливара, пять.
— Сеньора заболела, — с грустью сказал хозяин. — Но мы доставим заказ.
— Не запоздайте, — сказал Наранхо, чувствуя, как продавец его простреливает глазами. — Сеньор Эбро, — он назвал имя своего соседа по Ливингстону, первое имя, пришедшее на память, — сеньор Эбро уходит ровно в три часа пополудни.
Вышел и только сейчас догадался, что Роситы уже не увидит. В лицо ему заглянул полнеющий прохожий с тростью в руках.
— Вы на Боливара пять? — сказал он. — Нам по дороге.
Бармен наблюдал эту сцену из окна ресторана и, хотя маленького кариба он не знал, но понял, что агент привязался не случайно. Вышел вслед за ними и нагнал кариба и агента на ближайшем перекрестке.
Агент не догадывался, что имеет дело с сильным и ловким рыбаком. Они проходили мимо универсального магазина с вертящейся дверью. Наранхо сказал:
— Мне сюда. Поручение.
— Зайдем, — согласился агент.
Наранхо прошел первым, но сделал не полкруга, а круг и, выскочив обратно на улицу, с такой силой толкнул вертящуюся дверь, что она ударила агента, бешено закрутила его и, пока он приходил в себя, кариб был за два квартала. «Сообразительный малый», — засмеялся про себя бармен.
Наранхо возвращался в табачную лавку. «Роситы нет, — в отчаянии размышлял он. — Кого предупредить?»
Но о нем не забыли. Третий раз брался за ручку двери Хосе Паса, и третий раз его останавливал спокойный голос Карлоса Вельесера:
— Подождем еще полчаса, Хосе.
— Команданте, меня не увидят.
— Если Ривера не отыщет другого связного, пойдешь ты.
Хосе был раздосадован, но ослушаться Вельесера не посмел. Он сидел в кресле, готовый по первому же звонку сорваться с места и побежать навстречу своему приятелю Наранхо. А пока наблюдал, как Вельесер с линейкой и циркулем вычерчивал план.
— Вот видишь ли, Хосе, — пояснил Карлос, — этой двери недостает пяти сантиметров для того, чтобы сквозь нее могли пройти носилки. Но я думаю, — наши люди справятся.
— Мой команданте, — прошептал Хосе, — разве Андрес будет на носилках?
— Не знаю, — Карлос был в раздумье, — от БочкиЖелчи чаще выносят на носилках.
Звонят. Это Ривера. Он входит, запыхавшийся, бледный.
— Росита уже на месте. Но я запоздал. Придется в табачную лавку сходить самому.
Не нужно.
Карлос проверяет костюм Хосе: брюки отутюжены, желтая рубашка аккуратно заправлена, волосы разделены посередине линией пробора. Это не вчерашний пеон Хосе Паса, не тот, что стоял в распахнутой блузе, взъерошенный, босой, дерзкий, перед свитой Армаса.
Хосе выходит. Карлос кладет перед собой на маленький столик часы и с тревогой говорит:
— Студенты и группа Габриэля, конечно, отобьют Андреса. Мне не нравится только, что сообщение исходит от Мигэля. Не выдаст ли он себя?
— В конце концов, Карлос, — возражает Ривера, — когда арестованного везут в загородную виллу Линареса, об этом знают и караульные, и начальник политической тюрьмы.
— Линарес хитер, как черт. Он вспомнит каждое свое слово... Впрочем, Мигэля пора забирать из этого гнезда.
Карлос бросает беглый взгляд на часы.
— Хосе должен быть в лавке.
Да, Хосе уже в лавке. Он принимает радиосводку у табачника и с надеждой спрашивает:
— Наранхо... далеко? Табачник мрачнеет.
— Передай своим, парень, — вяло говорит он, — промахнулся я. Тебя долго не было. И девчонки тоже. Я послал его на цветочную явку.
Хосе от неожиданности садится на пол.
— Ты послал его в клетку, — жестко режет Хосе, и глаза подростка становятся злыми. — Тебе нельзя доверять. Тебе нужно пойти к курам и кудахтать.
Табачник ошарашен этим взрывом чувств; он чуть не плачет.
— Ты объяснишь им, — жалобно говорит он, — двое суток никого не было. Тот парень извелся, почернел весь...
На пороге Наранхо: распаренный от солнца, беги, страха.
— Хосе! Ты пришел? Я знал, что ты придешь. Королевская Пальма обещает полиции подарок...
— Наши уже что-то прослышали.
Хосе на правах старшего усаживает Наранхо на скамеечку:
— Ты стал другой, Наранхо. До Сакапа ты был маленький, и рожица у тебя походила на бочонок. Сейчас ты выше меня, а от бочонка осталась одна бутылка.
— Мне очень трудно, Хосе, — зашептал Наранхо. — Совсем один. Никого нет рядом. Деда потерял. Команданте далеко. Ты далеко.
— Все мы рядом, — сказал Хосе. — Тебе кажется, что далеко. А мы — рядом. Разве не слышишь, как они нас боятся! Команданте, тебя, меня... Это потому, что мы все рядом, вместе.
Наранхо поднялся.
— Слышу, — сказал он. — Фоджер ревет, как пума в капкане. Ох, и получу же я взбучку! — Он вздохнул. — Я иду, Хосе. Не забудь про Наранхо.
Они разошлись, а табачник смотрел им вслед, и непрошеная слеза омочила его ус.
— Парни-то какие! — вырвалось у табачника. — А я... промахнулся.
Наранхо думал проскользнуть к себе незамеченным, но сержант окликнул Фоджера, и тот, злой и сонный, вылетел в коридор и схватил Наранхо за ухо.
— Где был? Кто и куда тебя посылал?
Распахнулась еще одна дверь, и карибка появилась на пороге.
— Я посылала Ческу к сестре, — крикнула она. — Оставь малого!
Наранхо вырвался и ласково сказал:
— Мама Мэри, уходи к себе. Я сам скажу. Он выпроводил ее и обернулся к Фоджеру.
— Если еще раз схватишь за ухо, — зло сказал он, сверкнув глазами, — камнем попаду в твое ухо. Если тронешь маму Мэри, — дом вместе с тобой подожгу. Не задевай нас, и мы тебя не заденем.
И закончил по-своему:
— Обезьяна запуталась в лиане и запищала. «А я тебя не просила на меня наступать», — засмеялась лиана.
Фоджер отлично понимал, что поджог дома и переброска его группы могли бы вызвать сомнение в его ловкости. Поэтому предпочел усилить слежку за мальчишкой, но открытого скандала избегать.
Чиклеросу он не очень доверял, как вообще всем гватемальцам, и хотел взамен его выпросить в посольстве радиста-американца. Но операцию возглавлял Линарес, и с ним нужно было согласовать этот пункт. Чиклерос дремал. Американец осторожно снял с аппарата трубку и набрал на диске несколько цифр. Мужской голос ответил, что если дело не срочное, то разговор лучше отложить, — у полковника важные гости.
Чиклерос приоткрыл глаза и снова закрыл их.
Гости у Линареса ожидались настолько важные, что перед их приходом он еще раз проверил работу шлангов с горячей и холодной водой. Задумчиво побарабанил пальцами по стеклу; от Ласаро вестей не было. Вышел в столовую, где Аида развлекала Мигэля и молодого офицера Барильяса из Сакапа. Он приехал, узнав о смерти брата, а Линаресу понадобился для очной ставки с Андресом: полковник полагал, что под видом друга Адальберто именно Андрес мог одурачить Барильясов. Разговор велся вялый и скучный. Аида восторгалась старинным обычаем индейцев при землетрясении падать на колени перед блюдом с маисом и просить маис не бояться и не покидать своих хозяев. Барильяс равнодушно заметил:
— Все эти обычаи мы сметем к дьяволу. Индейцы должны знать, что они рабочий скот, — и точка.
Он обратился к шефу полиции:
— Отец очень сдал. Мать совсем обезумела от горя. Я поклялся, что накажу убийцу. Вы обещали мне помочь, мой полковник.
Линарес сжал губы.
— Видите ли, мой друг. Важно найти не того, кто стрелял, а того, кто направлял.
— Но вы знаете и того, кто стрелял? — вполголоса спросил офицер.
— Возможно. Но этот человек полезен нам, и гнев ваш, искренний и благородный, разумнее направить в другую сторону. Стрелявший не виноват в случившемся.
Линарес вдруг оборвал себя и пытливо взглянул на мальчика. Мигэль в эту секунду с жаром начал рассказывать своей соседке о прелестях охоты в лесах поместья; и, поддаваясь его азарту, она громко смеялась.
— А ты как думаешь, Хусто? — спросил его Линарес. Мигэль ответил ему безукоризненно чистым и удивленным взглядом. Линарес успокоился, — значит, смысл его слов дошел только до Барильяса.
— Впрочем, продолжай свой рассказ, — добродушно предложил Линарес — а мы с гостем из Сакапа побеседуем в кабинете.
Как только они остались одни, с Мигэлем произошла перемена. Он отбросил салфетку, вскочил и к чему-то прислушался.
— Что случилось, Хусто? — с тревогой спросила Аида Линарес
