Идиллия Дедусенко - Приключения Альки Руднева
— Кто? — спросил Алька, торопливо запихивая в рот кусок пирожка.
— Ну, эти… парочка…
Алька почувствовал, как заливается краской.
— Да не смущайся ты, — сказала женщина. — Я же видела, что ты у них случайный… Всех я тут знаю. Целый день стою, все вижу… Но я не осуждаю, особенно таких, как ты. Не сами же вы сюда попадаете, жизнь на улицу выбрасывает. Меня тоже жизнь «кинула». Я вот сметчиком в стройуправлении была… Одни благодарности… А теперь пирожками торгую, потому что двое детей. Работы по специальности нет. Мужа нет. Вот так-то… Ну, ладно, пошла я. Если что, подходи завтра, дам пирожок.
Алька долго смотрел вслед женщине, и слезы медленно сползали по его щекам: он все еще не умел сдерживать их, когда его откровенно жалели. Две женщины суетливо прошли мимо него в здание автовокзала, вернулись и долго оглядывали площадку, переговариваясь.
— Ведь обещал! — возмущалась та, что постарше. — Этому Казимирычу совсем нельзя верить. Все они, чехи, такие.
— Он поляк, мама.
— Какая разница? Время уходит, конец октября, мне край надо грядки вскопать. Не могу же я сама… Ведь обещал… И не пришел.
— И почему ты адрес его не возьмешь?
— Да всегда он мне сам звонит, и мы с ним в эту пору на вокзале встречаемся. Зачем мне его адрес?
— А ты одна поедешь на дачу, не побоишься там одна ночевать? Или смысла нет без Казимирыча?
Альку осенило: есть работа! Он быстро подошел к женщинам и спросил:
— Вы Казимирыча ждете?
— Да-а-а…
— Ему срочно пришлось уехать, — соврал Алька, не знавший никакого Казимирыча. — Но он меня прислал вместо себя.
— Как это… вместо? — растерянно протянула старшая, оглядывая тощенького мальчишку в полном недоумении.
— Я хорошо копаю! Я старательный! И… и сильный! Вы не смотрите, что я худой. Это я так, чуть приболел.
Алька торопливо сыпал словами, со страхом думая только об одном: а вдруг этот самый Казимирыч сейчас объявится! Ему очень хотелось «произвести впечатление» на женщин, у которых есть работа. Но младшая молча разглядывала его, а старшая не сдавалась:
— Вот еще что придумал! Я от Казимирыча такого не ожидала — детей посылать вместо себя. Ты внук ему, что ли? Никогда не говорил.
— Нет, я сосед, — сказал Алька, боясь запутаться в родственных связях неизвестного Казимирыча. — Я хорошо копаю!
— А зачем тебе деньги? — вдруг с подозрением спросила младшая.
— На хлеб, — Алька опустил голову. — Маме… на лекарства.
При упоминании о матери Алька не удержал слезы, и они медленно поползли по щекам. Это сразу решило дело. Обе женщины расчувствовались и дружно заявили:
— Ну, пошли в машину.
— Только надо же твоей маме сказать, что мы едем на дачу, забираем тебя на два дня, — сказала младшая, садясь за руль старенького «Запорожца». — Говори, где живешь.
— Не надо! — поспешно отозвался Алька. — Мама знает. Я же, когда с Казимирычем договорился, сказал ей.
— Тогда едем скорее, а то мне еще на дежурство.
Дача оказалась не слишком далеко от города и представляла собой небольшой домик с застекленной верандой, стоявший в конце сада, а перед садом от ворот тянулась довольно внушительная полоса земли, поделенная на грядки. Алька, никогда не имевший дела с сельхозработами, даже испугался: сможет ли вскопать за два дня? Но копать придется, у него не было другого выхода. Владелица «иномарки» высадила мать с «работником» и, пообещав приехать за ними в субботу утром, укатила, а дачница, пригласив Альку в дом, сказала:
— Давай знакомиться. Меня зовут Елизаветой Федоровной. А тебя?
— Алька…
— Александр, что ли? Тогда лучше Шурик.
Алька не стал уточнять: Шурик так Шурик. Он устал от скитаний, ему хотелось есть и спать, но он терпеливо ждал распоряжений от Елизаветы Федоровны, которая, поставив на электрическую плитку чайник, вытащила из шкафчика два электрообогревателя и включила один в комнате, второй — на веранде. Не прошло и полчаса, как в домике стало тепло, а на столе стоял только что закипевший чайник. Елизавета Федоровна не пожалела заварки, и запах чая вдруг напомнил мальчишке о родном доме, когда там было хорошо и уютно, когда мама по праздникам пекла большой пирог с вареньем.
— Ты ешь, ешь, — услышал Алька голос Елизаветы Федоровны. — Если мать в больнице, так чем же ты питаешься? А у меня все домашнее.
Действительно, из привезенной коробки женщина вытащила жареные окорочка и вареную картошку, которые разогрела на плитке, соленые огурчики, пирожки с печенкой, а к чаю был домашний бисквит.
— Ляжешь здесь на раскладушке, — говорила хозяйка дачи. — Казимирыч всегда на веранде спит. Вставать-то рано, а сюда ничем не доедешь, только на своей машине. Казимирыч посмеивается над нашей «иномаркой», а зря. Ей уже больше двадцати лет, а она на ходу! Ну, правда, дочь аккуратно ездит и следит за ней хорошо. А Казимирыч не говорил, когда вернется?
— Не-а, не говорил, — вяло промямлил Алька.
— Да ты совсем спишь! Ну, давай ложись, завтра вставать рано.
Алька рухнул на раскладушку, едва укрывшись стареньким ватным одеялом. В эту ночь он не видел снов.
Потеря
Проснувшись, Алька обнаружил, что Елизаветы Федоровны в домике уже нет, а солнце поднялось довольно высоко. Он вскочил, испугавшись, что хозяйка дачи посчитает его лентяем и откажет в работе. Наспех одевшись, Алька выскочил на воздух и увидел Елизавету Федоровну, которая уже вскапывала грядку. Алька подбежал и испуганно закричал:
— Дайте! Дайте лопату! Я сам! Я сейчас!
— Да не кричи так, — тихо сказала Елизавета Федоровна. — Это я просто попробовала… Земля вроде податливая… Умылся?
Алька отрицательно покачал головой.
— Тогда умойся. Да пойдем позавтракаем, а тогда уж и за работу.
Алька старался изо всех сил и к концу дня перекопал половину участка.
— Вроде и небольшой участок, а сил надо много, — рассуждала Елизавета Федоровна. — Когда брали эту землю восемнадцать лет назад, думали, что будем здесь отдыхать, шашлыки жарить. Так и было поначалу… Потом эти перемены… в стране и в жизни. Я на химкомбинате старшим инженером работала… До пенсии дожила — не нужна стала. А тут и муж умер. Остались мы с Танюшей, с дочкой, вдвоем. Она в больнице работает. Да какая зарплата у врача? Вот и приходится подкармливаться с участка. Да и люблю я пожить здесь, на природе. А твоя мама кто по специальности?
— Медсестра, — ответил Алька, и глаза его предательски заблестели.
— Ну, вот, сейчас опять заплачешь, — сказала Елизавета Федоровна. — Ладно, ладно, не буду больше расспрашивать. Но, может, ей какие-то лекарства нужны? Моя соседка в аптеке работает…
— Нет, спасибо, — прервал Алька. — Мы сами…
Доброта Елизаветы Федоровны даже пугала его. Еще захочет больную навестить или что-то в этом роде… Как он будет выкручиваться? Предупреждала мама не раз: одна ложь за собой другую тянет… Ему бы вскопать грядки да получить деньги, а потом забрать заработанные за уборку подъезда семьдесят пять рублей — и он богач!
Второй день тоже прошел в беседах и работе. И хотя Елизавета Федоровна иной раз сама бралась за лопату, устраивала чаепития в перерывах, все-таки к тому времени, когда Алька перевернул последний комок земли, тело у него гудело, ладони саднило от водянок — не помогли и перчатки, которые его заставила надеть хозяйка. Но почему-то именно теперь, когда он, совершенно разбитый, растянулся на раскладушке, к нему пришло осознание того, что он готов к неизвестной жизни, в которой может случиться все, что угодно. Он был уверен, что все выдержит.
Утром в субботу приехала Татьяна, привезла деньги. Елизавета Федоровна отсчитала четыре купюры по пятьдесят рублей, глянула на Альку и прибавила еще одну, сказав:
— Молодец, хорошо работал, добросовестно.
Алька от счастья онемел: на такую сумму он даже и не рассчитывал. А Елизавета Федоровна еще совала ему в руки пакет с едой, приговаривая:
— Сам поешь и маму угости. Люди должны друг другу помогать. Я в Отечественную войну девочкой была, но помню, как все друг друга поддерживали. Потому и выжили, и врага одолели.
С пакетом и деньгами Альку высадили из «Запорожца» около автовокзала, куда он просил его подвезти, сказав, что ему еще надо зайти к знакомым, потом в магазин и к маме в больницу. Он смело направился ко второму подъезду того дома, где его уже ждали «орудия труда» — веник, ведро и тряпка, а также семьдесят пять рублей. Напоследок он и здесь вместе с деньгами получил угощение — большой кусок еще теплого пирога с вареньем.
Алька почти бежал к автовокзалу, так ему не терпелось соединить обе заработанные суммы и сосчитать. А впрочем, что тут считать? И так ясно: 250 плюс 75 — это же 325 рублей! 250 плюс 75 — 325 рублей! Несметное богатство! Он даже может вернуться домой, хватит на билет, еще и останется. Он представил, как положит деньги на стол, и удивленная Катя спросит:
