Нэнси Фармер - Море Троллей
Из угрюмой, вечно всем недовольной упрямицы Торгиль прямо на глазах превратилась в существо вполне себе обаятельное. Может, это потому, что воительница впервые оказалась в центре всеобщего внимания, думал про себя Джек, наблюдая, как та играет в «Увернись от копья» с парой молоденьких увальней. Жены и дети Олафа ее терпели — но любить не любили. Никто ей не радовался, кроме Задиры, Волкобоя, Ведьмы и Кусаки — псов, с которыми девочка выросла. А здесь — впервые в жизни — у Торгиль появились друзья.
Глава 35
Иггдрасиль
Только не вздумайте заговорить, — предупредила Фонн, усаживая Джека и Торгиль в дальний уголок. В центре залы установили длинный стол. Вдоль стен, надежно закрепленные в металлических скобах, смоляно потрескивали факелы; неверный отсвет дрожал и переливался на золотых шахматных фигурах. В ферзе Джек узнал ту самую фигурку, что Фрит вручила им в качестве пропуска.
— А королева… то есть Мать… она тоже будет играть с норнами?
— Мама принимает гостей, — многозначительна пояснила Фонн. — С норнами не играет никто. Они играют друг с другом.
— Так это же скука смертная — просто сидеть и смотреть, как играют другие, — буркнула Торгиль.
Это очень серьезно, — возразила троллья дева. — Вы останетесь здесь, чтобы норны вас видели, но не вздумайте заговорить — до тех пор, пока к вам не обратятся. Я оставила вам кой-чего пожевать. Если вы полагаете, что испугаетесь, так сейчас самое время уйти.
— Мы не боимся, — возмущенно отрезала Торгиль. — Я — Торгиль дочь Олафа, а это — мой раб.
— Бывший раб, — поправил ее Джек.
— Норн боятся все, — возразила Фонн. — Тут уж ничего не поделаешь. Постарайтесь ничего не перевернуть и не удрать из залы.
Что такого ужасного может быть в существах, которые являются тебе в обличье женщин? — гадал про себя Джек. Ведь им с Торгиль довелось повидаться и с тролльим медведем, и даже с драконом! Фонн ушла; мальчик опасливо поглядел ей вслед. Они остались одни. На столе красовались вазы с фруктами и хлебом: стало быть, норны все-таки едят…
Торгиль взяла медовую коврижку. Воительница изо всех сил притворялась спокойной, но руки у нее заметно дрожали.
— Думаю, нам можно разговаривать, пока норны не пришли, — предположила она.
— А что ты знаешь о норнах? — спросил Джек.
— Руна рассказывал, будто норны решают, когда произойдет Рагнарёк.
— А что это?
— Последняя битва между богами и инеистыми великанами. В ней все погибнут, и мир будет уничтожен.
— Какой мрачный взгляд на будущее! — пробормотал Джек.
— Для этой последней войны Один отбирает храбрейших воинов. Они упражняются каждый день, до тех пор, пока не придет время погибнуть.
— Но они ведь оживут снова, верно? — спросил Джек, вспоминая рассказы Олафа о том, как в Вальхалле воины умирают, воскресают и вновь пируют всю ночь напролет.
— После битвы Рагнарёк не олсивет никто. Всё укроет тьма.
— И даже боги погибнут?
— Когда норны скажут свое слою — да, погибнут. — Торгиль не сводила глаз с двери в дальнем конце зала. Рука ее то и дело нащупывала висящий на поясе нож, но скорее в силу привычки.
— Но что может превосходить богов могуществом? — удивился Джек. Он тоже зорко наблюдал за дверью. Трещали факелы, ветер тщетно бился в плотные белые занавеси, закрывавшие окна.
— Время, — отозвалась Торгиль. — Руна говорит, что норны — это само Время. Он, впрочем, это не вполне понимает, равно как и я. Шшш!
Дверь приоткрылась, и Джек похолодел. Но то была лишь Горная Королева: она вошла в залу и поднялась на свой трон. На детей она даже не взглянула; а те отлично понимали, что заговаривать с ней не стоит. Все трое сидели, каждый на своем месте, и ждали.
Постепенно — Джек так и не смог точно определить, когда — почудилось, будто в дальнем конце залы кто-то есть. Целая толпа, а может быть, двое-трое. Короче, не разберешь. Занавеси всколыхнулись, факелы затрещали и померкли. Из далекой дали донеслись голоса — голоса, от которых у Джека по спине побежали мурашки. Что-то подобное ему доводилось слышать в ночных кошмарах. Голоса шептались обо всех когда-либо пережитых мальчиком страхах — о том, как он срывается со скалы, или теряет родителей, или плутает в темном подземелье, где ему суждено скитаться вечно, — ибо его так и не найдут.
Торгиль коснулась его плеча, и Джек осознал, что уже готов был сделать то, против чего его предостерегали: опрометью выбежать из залы. Торгиль побледнела как полотно. Наверняка воительнице тоже явились ее потаенные страхи.
Время шло, и перед Джеком и Торгиль открывался мир утрат, куда более страшный, нежели песни о потерянном Утгарде, и куда более ужасающий, нежели разоренная усадьба Гицура Пальцедробителя. То был мир под названием «Всё погибло». Голоса норн нашептывали о том, как сгинет все светлое, отважное и прекрасное. Сгинет и умрет на твоих глазах. А тебе останется лишь пасть, ибо удел твой — поражение и тьма.
Джек услышал легкий шорох. Он обернулся: Торгиль сжимала в руке нож. Что она хотела этим сказать, было понятно и без слов. Она храбро падет в этой битве, и если слава всё же не бессмертна, она всё равно бросится навстречу своей судьбе.
Джек стиснул в кулаке руну. Одна из норн вскинула глаза. Она — молодая и прекрасная — возглавляла бесконечно-длинное шествие, что медленно двигалось через залу. Вот процессия обошла стол кругом. Одна из норн простерла руку над вазой с фруктами, и плоды пожухли и иссохли. Норны расселись: теперь Джек разглядел, что их только трое, хотя позади них воздух трепетал и полнился шепотами. Норны расставили шахматные фигуры и приступили к игре.
Двое играли; третья наблюдала. Партия длилась долго, бесконечно долго. Джек недоуменно заморгал. Ему вдруг показалось, что шахматные фигурки передвигаются сами по себе. И находились они уже не на столе в полутемной зале, а у дверей собственных домов. Они занимались своими делами — пахали землю, стригли овец, — даже не подозревая о том, что за ними наблюдают безмолвные норны. То и дело к одной из фигурок протягивалась призрачная рука — и незримым движением смахивала ее с доски.
Игра продолжалась до тех пор, пока и на той, и на другой стороне доски не осталось лишь по нескольку фигур. Одна из норн — со ртом что пещера и запавшими глазами — сделала последний ход. — Мат, — беззвучно прошептала она. Ее противница, та, что была молода и красива, склонила голову, признавая поражение. Рассмотреть третью норну было куда труднее. Она переливалась, мерцала и то и дело меняла очертания, точно тень под колеблемым ветром деревом.
Затем все трое, как по команде, подняли глаза и поманили Джека.
Мальчик словно прирос к месту: ноги разом онемели, во рту пересохло. Торгиль пихнула его в бок. Но даже тогда Джек не нашел в себе сил подняться. Торгиль вскочила, взяла его за руку и вывела вперед. В другой руке девочка сжимала нож. В смутном свете факелов лицо ее казалось мертвенно-белым. Небеса милосердные, она что, намерена заколоть норну?!
Джек крепче стиснул руну. К вящему его изумлению, руна отозвалась: по всему телу разлилось живительное тепло. Он сжал руку Торгиль, усилием воли заставляя тепло перетечь и в нее тоже.
Неожиданно мальчик осознал, что они — отнюдь не пешки в игре, что завершается всеобщей гибелью. Путь норн — не единственный путь. Есть еще Бард, что сидит себе под деревом на Островах Блаженных и наигрывает на арфе. Есть женщина с горестным взглядом — та, которую Олаф убил во время шторма. Она, конечно же, на верном пути в Рай, вместе со своей утраченной дочуркой. А его, Джека, мать верила (хотя и тщательно скрывала это от отца), что души усопших возвращаются в мир вместе с солнцем и рождаются заново.
«Я служу жизненной силе, — подумал Длеек. — Я не верю в Рагнарёк».
Так они и шли, держась за руки, всё дальше и дальше — и с каждым новым шагом ледяные стены расступались, и таяли, опадая, шелестящие белые занавеси. В лицо Джеку повеял ласковый ветерок, по дну долинки с журчаньем заструился ручей. По обе его стороны росли кусты малины, тут же зрела сочная голубика. Повсюду алели сладкие жемчужинки горной земляники.
— Мы опять здесь! — воскликнула Торгиль. — Вот, значит, где прячется источник Мимира!
Из зарослей выступила глухарка с десятью цыплятами. Птица наклонила голову и тихонько заквохтала.
— Похоже на то, — неуверенно протянул Джек — Я что-то такое чувствовал и прежде, да только искать побоялся..
Глухарка величественно удалилась. Дети проводили ее взглядом.
— Одно по крайней мере осталось неизменным, — вздохнула Торгиль. — Эти дурацкие пичуги по-прежнему треплются не умолкая о своем занудном житье-бытье.
Джек шел впереди, указывая путь. Он провел Торгиль мимо поля, где некогда лежали ослабевшие снежные совы. Отыскал рощу яблоневых и грушевых деревьев, грецких орехов и лещины.
