Глория Му - Детская книга для девочек
Камень и в самом деле походил на крупное райское яблочко – совершенно круглый, гладкий, нежно-розовый. Или нет? Казалось, даже в полумраке он мягко светится всеми цветами сразу, как застывшая музыка. Геля не могла отвести от него глаз. Весь ее страх куда-то испарился, она улыбнулась и нежно погладила алмаз. Но стоило тронуть его пальцем, как цвет камня переменился, стал зеленовато-синим, а по пальцу словно прошел слабый разряд тока.
Геля отдернула руку. Да что это с ней? Медлить нельзя.
Поспешно вытащила из кармана оба пузырька, смешала жидкости в деревянной ложке и плеснула на алмаз. Камень полыхнул глубоким фиолетовым, будто рассердился, но постепенно стал принимать прежний, спокойный, желтовато-розовый цвет.
– Ну, прости. Это для того, чтобы тебя защитить, – прошептала Геля на прощание. Закрыла коробочку, захлопнула ларчик, впихнула его обратно в сейф.
Самым трудным оказалось повесить картину, да еще и ровно. Когда Геля почти уже справилась, ей показалось, что по коридору кто-то идет.
Прежний страх охватил ее, Геля заметалась – что делать? Куда спрятаться? Стул! Надо поставить на прежнее место! Ложка, пузырьки – а, черт с ними, задвинула ногой под шкаф. Сама же нырнула под низкий столик с гнутыми ножками.
Шаги прозвучали ближе, дверь кабинета распахнулась, вспыхнуло электричество.
Геля увидела ноги в штанах с лампасами, проследовавшие к сейфу.
Вдруг ноги остановились у столика, сделали пару шагов назад. Послышалось пыхтенье, и на Гелю удивленно уставился сам хозяин кабинета.
– Мадемуазель… эээ… Рыбникова?! А что вы здесь…
Суперагент Фандорина выбралась из-под стола, пригладила волосы, сделала книксен.
– Рындина, ваше превосходительство. Поля Рындина. Я ищу свою кошку.
– Кошку?! – Генерал выпучил глаза. – Ах, да… Ваша кошка… Липочка мне что-то такое говорила. Но у меня в кабинете?!
– Аркадий Лаврович позволил мне осмотреть дом. – Геля потупилась и всхлипнула (без всякого притворства, ей было ужасно страшно!). – Я везде искала, везде… Но ее нет.
– Ну-ну, – сказал Брянчанинов и брезгливо похлопал девочку по макушке. Геля всхлипнула еще горше (как раз заметила, что из-под шкафа предательски торчит черенок ложки). – Будет вам. Я сейчас позову слуг и прикажу им найти вашу… эээ… Да. Кошку эту вашу.
– Не стоит беспокоиться, ваше превосходительство, – кротко сказала Геля, – я думаю, она испугалась шума и убежала домой. Кошки слишком нервные и впечатлительные создания, поэтому…
– Хорошо, хорошо! – замахал руками Лавр Львович. – Я прикажу доставить вас домой.
– О нет, благодарю вас! Я прекрасно доберусь сама. – Геля присела в глубоком реверансе (ну, просто у нее от облегчения подогнулись колени). – Передайте, пожалуйста, Липочке, что мне очень жаль покидать ваш чудесный дом так рано! Однако я должна убедиться, что с моей любимой кошечкой все в порядке.
– Да-да, очень жаль! Непременно передам, – забормотал генерал, но, судя по взгляду, которым он проводил девочку, ему было ни чуточки не жаль. Пожалуй, он счел Полю Рындину помешанной.
Геля бочком просеменила к двери, выскочила из кабинета и, стараясь не бежать, направилась к выходу.
О Силах Зла не тревожилась. Даже если кошка и прикорнула где-то в генеральских хоромах, отоспавшись, непременно вернется домой. Такая уж она.
Геля сбежала по парадной лестнице и выпорхнула через услужливо распахнутые двумя лакеями двери.
Сад встретил ее ароматом жасмина и магнолий. Ветер с бульвара принес тонкий, медовый запах цветущих лип. От крыльца вела усыпанная гравием дорожка, и Геля побежала к воротам, на волю.
Но ворот она так и не достигла. Кусты жасмина, обрамляющие дорожку, вдруг сомкнулись над ней, ухватили цепкими, корявыми лапами и поволокли в благоухающие заросли. Колючие ветки хлестали по лицу, Геля брыкалась изо всех сил, но не могла ни вздохнуть, ни вырваться.
Запах цветов сменился отвратительной, удушливой вонью – пахло псиной, какой-то кислой гнилью и мерзким, дешевым табаком. Геля выворачивала голову, стараясь избавиться от гнусной пакости, залепившей ей рот. У длинного, приземистого строения – гаража, а может, конюшни – в самой глубине сада хватка немного ослабла, и девочка смогла дышать. И только собралась заорать, как над ней склонилась ужасная рожа с черной нашлепкой вместо носа, и знакомый голос просипел:
– А я тя упреждал – ходи да оглядывайся, лахудра.
Маз! Шайка Калиныча! Так вот кто ее схватил!
Забившись еще отчаянней, похищенная закричала.
– Штырь! Хайло ей заткни! – бросил Маз.
Гелин рот тут же зажали какой-то вонючей тряпкой, а Маз странно затрясся и забулькал горлом.
«Хохочет, гад!» – поняла Геля и замычала от беспомощной злости.
Вдруг откуда-то сверху прямо на голову смеющемуся злодею обрушился маленький, темный, завывающий комок. Маз по-бабьи взвизгнул и завертелся на месте, пытаясь отодрать от себя крошечную, взбешенную кошку, полосующую когтями его лицо.
– Силы Зла! – отчаянно выкрикнула Геля, но получилось у нее только: – Мммумммыы ммаа!
Бандит ухватил зверька двумя руками и с силой бросил об стену гаража.
Геля взвизгнула, горбун обернулся, наотмашь ударил ее в висок, и сад, качнувшись, окончательно уплыл в черноту.
Глава 32
Очнувшись, девочка долго не могла понять, где находится. Судя по малюсенькому окошку, прорубленному под самым потолком, это был подвал. Но подвал чистый и сухой. Пол покрыт толстым слоем песка – поэтому лежать было мягко, только холодно. Геля попробовала подняться, но сперва у нее ничего не вышло – руки были стянуты за спиной, да не веревкой, а цепью и ужасно затекли.
Цепь тянулась от вколоченного в стену кольца и в несколько витков крепко охватывала запястья. Закреплял всю конструкцию тяжелый амбарный замок.
Геля повозилась, подергала цепь, доползла до стены и привалилась к ней плечом. Осмотрелась.
Сквозь окошко лился сероватый свет. Значит, еще не очень поздний вечер, и она тут недолго. Или, наоборот, уже раннее утро, и она провалялась здесь всю ночь. Родители, то есть предки, должно быть, с ума сходят.
Метрах в полутора от нее лежал непонятный круглый предмет, а чуть поодаль – еще какой-то мусор.
От нечего делать Геля подползла к нему, насколько пускала цепь, и страх совсем прошел.
Это был человеческий череп и грудная клетка – гладкие, цвета топленых сливок, совсем как у них в кабинете биологии. В песке угадывались очертания других костей – совсем мелких и покрупнее.
Нет, конечно, быть похищенной – это ужасно. Но цепь, черепа и скелеты – это уже, извините, немножко слишком. Отдает малобюджетным триллером какой-нибудь страны третьего мира.
Геля отползла от скелета, снова скукожилась у стены и закрыла глаза. Где-то наверху, в отдалении, стукнула дверь, послышались шаркающие шаги, но сразу стихли.
В темном стенном провале замерцало, покачиваясь, пятнышко света. Оно приближалось, становилось все ярче, и девочка невольно зажмурилась.
– Так что, пожалуй, Мелания Афанасьевна. Вот она, девка. Теперь что хошь с ней, то и делай. Не моя забота. – Голос Калиныча прозвучал совсем рядом.
Геля приоткрыла глаза.
Над ней нависали Калиныч и Павловская – с клюкой и в лохмотьях. Их лица, подсвеченные снизу красноватым пламенем фонаря, выглядели пугающе. Упыри, иначе и не скажешь.
– Что, птичка певчая, попалась? – Старуха склонилась к Геле и гнусно захихикала. – Ничего, теперь уж много не напоешь! – резко выпрямилась и обратилась к Калинычу: – Кончай ее, друг любезный. Надоела мне эта дрянь.
– Те-те-те! – Старик погрозил ведьме пальцем. – Мокрое дело? Да господь с тобой, не возьму я такой грех на душу. Тем паче за бесплатно.
– Ах ты, кровосос! – возмутилась Павловская. – Мало ты у меня серебришка вытянул?!
– Погубит тебя жадность, ох, погубит. Попомни мои слова, – насмешливо попенял ей Калиныч. – Детишечки мои весь день девку пасли, трудились. Упаковали и доставили в лучшем виде. А за душегубство изволь втрое заплатить, а то и пальцем не шевельну.
– Так ведь опасна она! Донесет на нас, и оба пропадем! – раздраженно повысила голос старуха, размахивая фонарем. По стенам заметались кровавые отблески и жуткое эхо.
– Ты мне теплое с мягким тут не путай! – прикрикнул на Павловскую Калиныч. – До меня не дотянутся, руки коротки. Уж сколько раз старались, ан шиш! Чистый я перед законом. А твоя спектакля – другой разговор. Ежели откроется – пойдешь ты, милая, с сумой без всякого притворства. А то и на каторгу сосватают. – И Калиныч зашуршал по песку обратно к проему в стене. У самого выхода обернулся:
– Последнее мое слово будет такое – тебе надо, ты девку и кончай. А не хочешь ручки пачкать – раскошеливайся.
