Евгений Осокин - Тайна Зыбуна
Не успел Хасан перекусить, примчался Санька. Сообщил, что спрятанные им сухари исчезли. Санька высказал предположение, что его приготовления заметила мать.
— А где прятал? Может, мыши, крысы? Они ведь доберутся — не столь съедят, сколь переносят.
— Н-не знаю. На чердаке прятал, — совсем приуныл Санька.
— День туда, день обратно. Там день, — загнул Хасан три пальца. — Ладно. Обойдемся! На мясо нажимать будем. Возьмем два ружья.
— Патроны вот только у меня заряжены давно, могут осечки быть.
— Ладно, я возьму про запас пистонов. Если что — перезарядим.
…Володька и впрямь выглядел, как заправский геолог: легкая кожанка на «молниях», непромокаемая с накомарником кепка, новые яловые сапоги. Настоящий брезентовый рюкзак с кармашками. На «кавказском» ремне болтались алюминиевая фляжка и кожаные ножны, из которых торчала самодельная ручка из цветного плексигласа.
Не было у него лишь ружья.
Хасан первым делом ухватился за нож.
— Покажи!
Володька попытался оттолкнуть Хасана, но тот уже выдернул нож, взмахнул и… вернул обратно. Нож оказался столовым, тупым. Хасан подумал было предложить ему охотничий нож деда, но по лицу понял: обидится.
— А что во фляжке? — булькнул Хасан.
— Да так… граммов двести, — подмигнул Володька.
— Водка?
— А что? Это для дезинфекции ран и царапин. Я и бинт, и иод взял.
Хасан стал еще раз проверять, не забыли ли чего.
Санька притих в сторонке, помрачнел: в мыслях он сейчас стоял перед отцом.
Вспомнилось обидное «леньтяк». И он тут же, пожалуй, впервые мысленно стал возражать отцу.
«…Пойдет тебе, ежели кто ленивый, на Зыбун! Ленивый, он и над книгой уснет. А я их перечитал — на коне не увезешь. И спросит — любую расскажу…»
— Ты чего, Сань? — начал было Володька и — осекся, понял состояние товарища: шутки — шутками, а когда впервые самостоятельно решился на такое — задумаешься. Мало ли.
До сих пор Володька особенно как-то и не задумывался, какие трудности и опасности ждут их на Зыбуне, просто плохо представлял, куда, где и как придется идти.
— Ребята, а не найдется ли ружья и для меня?
— Ты чо? — удивленно посмотрел на него Хасан. — Да мы и второе-то берем уж так.
Володька нахмурил брови, стал суетливо проверять карманы…
РАННИЙ ГОСТЬ
Чуть свет прибежал к Жуванже Нюролька.
— Наш не у тебя ночует? — И заметив, что Саньки тоже нет в избе, присел на край лавки. — На плесе где разве зорюют? Все с удочками возился…
— А чо имя? — потянулся невыспавшийся Жуванжа. — Запалят костер, напекут в золе окуней. Ночь не в ночь. Чо имя… А у меня спина к дождю, видно, ноет.
Жуванжа прожил нелегкую жизнь; не раз мяли ему бока медведи. Однажды он напоролся на двоих в одной берлоге. Раненая медведица содрала со спины кусок кожи с ладонь вместе с мясом. Спасли собаки, повисшие на медвежьем заду. Зверь, огрызаясь, обернулся, и это стоило ему жизни. Для верности три раза по самую рукоять всадил ему Жуванжа свой нож. Еле добрался до дому, долго лежал в больнице. С тех пор стал побаиваться медвежьей охоты в одиночку, и к перемене погоды побаливала спина.
— Дождь, обожди, пригонит! — говорит он о ребятах спокойно, с усмешкой.
Жуванже не было и шестидесяти, а выглядел он, пожалуй, не моложе Нюрольки, хотя тому шел семидесятый. Охотничье счастье ни разу не изменяло Нюрольке. Семьдесят медведей убил он за свою жизнь. А глухарей, охоту на которых особенно любил, бывало, добывал по сотне за зиму. В последнее время, однако, и он стал сдавать: поседел, хуже видели глаза.
— Это ладно, если так, — вздохнул Нюролька. — Да ведь с рекой не шути. Всяко может.
Волосы у Жуванжи редкие, и он расчесывает их только по большим праздникам. А в будни, умываясь, смочит водой, пригладит ладонью — и ладно. У Нюрольки — волос копна: и зимой, бывает, ходит без шапки. Тряхнув волосами, черными, как смоль, с проседью, он по привычке пропускает бороденку свою через кулак.
— Ладно, коли дождь… Обождем, буди.
И уходит.
А дома Нюрольку ждал гость — охотовед Степан Мажоров. Сообщил: собрался на пенсию и в последний отпуск надумал проехать по Чутыму, посмотреть места.
— Приглянется — годок-два поживу охотой. Чего без дела-то сидеть? Лодка моторная есть, купил.
Нюролька поддакивал, торопил жену. Льстило старику, что не к бригадиру Жуванже, а к нему завернул охотовед. Пропустив бороденку через кулак, хитровато скосил глаза на стол.
— Давай-кось, чем бог послал.
Когда выпили, Нюролька вспомнил о Жуванже: нехорошо — не пригласил, не известил о приезде начальства.
— Старуха, сходи-ка за ём.
— А где внук? — заинтересовался Степан.
— Пропал. Оба с Санькой, его, Жуванжи, сынишкой. Вторые сутки нету. И где пропадают — ума не приложу.
«На Зыбун ушли! — сообразил Степан. — Хитрит старик. Однако отчего же не пошел сам?»
— А что это, слыхал я, за письмо на бересте, где оно? — просто спросил Степан.
— А, — махнул рукой Нюролька. — Какое письмо, ежели без мала сорок лет прошло? Баловство одно.
— Интересно все-таки, писали люди…
— Писали да сгинули и косточек не найдешь. Не только что… Отец Жуванжи уходил с кем-то — мы у Пескарева озера были, — пояснил он. — Опять же двое наших догоняли какого-то полковника. Тоже никто не вернулся. Может, их письмо… Значит, с восемнадцатого года.
«Все ясно, все ясно, — твердил себе Степан. — Значит, на Зыбуне и шарятся ребятки!»
— Да-а, — протянул Степан. — Ушли от вас люди на Зыбун — обратно не вернулись. И никто палец о палец не ударил, не подумал поискать! Эх, вы!
Нюролька не подал виду, что его обидело обвинение Степана.
— Жуванжу медведь помял в те поры, — зажав бороду в кулак, ответил он.
— А ты что? Ведь не кто-то — единственный сосед пропал, товарищ.
— Ранен я был, — не сразу ответил Нюролька. Сердце старого таежника уловило фальшь в осуждении и необычный интерес к столь давнему прошлому. — Если б, как сейчас, — вертолеты были… — возбуждаясь, заговорил он громче.
— Что, так никто и не ходил на розыски? — прищурился Степан и отвел взгляд.
— Лежал я, — повторил Нюролька. — Оно, может, что и запамятовал. Однако кто мог? К Пескареву озеру-то я вел…
— Ну и без проводника бы можно. Люди ведь…
— Зыбун опять же. Зачем зря голова терять?
— Это ты прав, — миролюбиво закивал Степан. — Не до поисков мертвых в те годы было.
С приходом Жуванжи разговор пошел живее, но все на темы, мало интересующие Степана.
— Слушай, а ты не собирался с Хасаном на Зыбун? — вдруг спросил Жуванжа Нюрольку.
— Да я ополоумел — летом на Зыбун? — Только сейчас до него дошел смысл вопроса. — Неужто на Зыбун укатали? Вчера бы — настичь можно. А мне, старому дураку, и на ум не пришло.
Нюролька охал, качал головой. Жуванжа вспомнил о письме на бересте: «Разобрали-таки, наверно… А Санька-то, Санька — ну, варнак!»
Разговор с Нюролькой и Жуванжой окончательно убедил Степана: надо попытать счастья. И немедля!.. Тогда он уехал бы отсюда ко всем чертям. Поди, не меньше пуда унесли Куперины серебра и золотишка!
Многое из событий тех дней стерлось в памяти, но все до мелочей помнил Степан, как много суток подкарауливал он Купериных в Сухом болоте, да так и не дождался.
«Сцапали их, голубчиков, туземцы, — сокрушался он, услышав несколько выстрелов. — Гребанули золотишка!»
Были у Степана основания не попадаться на глаза «туземцам», и он тогда не вернулся в Рыльск. Три дня добирался из Сухого болота до жилых мест в соседнем крае. Сначала уехал на Амур, потом еще дальше — на Камчатку…
Грамотешка у Степана была так себе — «гимназия на дому», но торговать умел. Знал толк в мехах. И хотя охотоведом работал немного, директор Рыльской охотничье-промысловой станции говорил о нем с гордостью: «Степана у меня не проведешь». Жил безбедно, хотя все сорок лет мотался по стране — от Камчатки до Урала и от Тувы до факторий на Таймыре. Была у Степана и семья, да жена умерла, а дочь вышла замуж. Вот и потянуло в родные места. «Мало ли что было, — рассудил он. — Было, да быльем поросло…» Никто, однако, не помнил бывшего купеческого приказчика Степана Мажорова, никто не узнал. Он решил дотянуть до пенсии в Рыльске и тогда уж махнуть куда-нибудь на юг. И вдруг случайно узнает от Саньки, часто забегавшего в контору станции, что с Зыбуна никто не возвращался. «Значит, так и лежит золотишко сверкающими горками. Или, зачуяв погоню, господа Куперины сбросили мешавший груз в укромное место и начали отстреливаться. А мертвые, они молчали. Так золотишко и осталось где-нибудь в кустах неподалеку от скелетишков господ Купериных. Откуда было знать туземцам о золоте?» И, взяв отпуск, Степан Мажоров приехал в Юрты.
