Валерий Гусев - Мастер-класс по неприятностям
– Подарок, – мирно объяснил я. – От папы.
– От какого папы? – Лейтенант сильно волновался, так он боялся мне поверить. – Что ты врешь? От какого еще папы?
– От моего. У вас же мой паспорт. Там написано: Оболенский Дмитрий Сергеевич. А на визитке – Оболенский Сергей Александрович. Все сходится.
Дежурный неверной рукой нажал кнопку на пульте.
– Ну, что там у тебя? – послышался недовольный голос начальника.
– Неувязка, товарищ майор. Можно к вам зайти?
– Заходи.
Дежурный схватил мой паспорт, папину визитку и помчался к лестнице на второй этаж. В дежурке настала тишина, даже мухи примолкли, напугались. Старшина и сержант переглядывались. Наш Бонифаций злорадно улыбался в своей клетке. Парубки с черепами незаметно выскользнули за дверь.
На столе дежурного что-то затренькало на пульте. Сотрудник, который оформлял мой протокол, поднял голову и проговорил:
– В Москву звонят. Проверяют.
«Проверяйте, проверяйте, – мстительно подумалось мне. – Не повезло вам, менты-братаны».
Старшина и сержант бросили свои переглядки, приняли мудрое решение. Подошли ко мне. Один дал мне яблоко, другой горсть семечек. Они сейчас были похожи на первоклашек, которые сгоряча обозвали старшеклассника дураком, а потом спохватились. Но мне не было их жалко.
– Ты посиди пока, – вежливо предложил мне сотрудник, все с таким же вниманием рассматривая протокол.
Но посидеть я не успел. Спустился со второго этажа напуганный лейтенант и пригласил меня наверх, в кабинет начальника.
Начальник сидел за столом и держал в руке телефонную трубку.
– Возьмите, – сказал он мне. – Это полковник Оболенский.
– Дима? – услышал я папин голос. – Что там произошло?
– В милицию забрали, – спокойно ответил я. – Обыскали, деньги отобрали.
– Какие деньги?
– Пап, я тебе потом все расскажу. Без посторонних.
– Понял, – сказал папа. – Не делай глупостей. И не груби. Жду звонка.
Майор положил трубку и встал.
– Дмитрий Сергеевич, – сказал он, – я приношу вам свои извинения за неправильные действия моих сотрудников. Они будут строго наказаны.
– А Бонифаций? – напомнил я.
– И Бонифаций будет наказан… Не понял… Что за Бонифаций?
– Ихний учитель, – вставил лейтенант. – Выступал там… на рынке.
– Не выступал, а заступался, – уточнил я. – А ваши патрульные ему дубинку обещали в отделении. И за решетку посадили.
– Идиоты! – услышал я за спиной, когда закрывал за собой дверь кабинета. Алешка наверняка подслушал бы, о чем они говорят, но я и так об этом догадывался.
В дежурке народу прибавилось. Здесь уже «выступал» наш фермер Атаков при яростной поддержке Никиты.
– Свободу Бонифацию! – орал он. – Всех львов – на волю! В пампасы!
Бонифаций делал ему большие глаза и яростно шипел:
– Прекрати, Никитин! Ты не в школе! Ты в общественном месте!
Тут дробно простучали каблуками по лестнице дежурный и начальник. Дежурный был красен и приказал выпустить задержанного учителя. Начальник был бледен и извинился перед ним.
– Дело не в этом, – сказал Бонифаций. – Дело в том, что не у каждого ребенка – отец полковник милиции.
Майор скривился, как от кислого, и повернулся к патрульным, они съежились, переступили с ноги на ногу.
– Старшина Дыбенко? – Один кивнул согласно и нервно сглотнул, будто у него косточка от сливы в горле заблудилась. – Рядовой Дыбенко! Сержант Пилипюк? – обратился майор ко второму. – Рядовой Пилипюк!
Они стояли перед ним, вытянув руки по швам и хлопая глазами. Мне не было их жалко, мне было противно.
Мне вернули все отобранные вещи и все до копейки деньги, мамину фотографию и порвали протокол. И мы всей гурьбой вывалились из отделения. И ввалились в «газельку» фермера.
– Я этого дела так не оставлю! – кипятился дорóгой Бонифаций. – Я ихнему министру напишу. – Тут он спохватился: – Нет, лучше, Дима, пусть твой отец своему министру доложит.
– Мне нужно ему позвонить, – сказал я.
– Из конторы позвонишь, – сказал фермер Атаков. – Крайний случай. Небольшая малость.
Когда мы вернулись на ферму, вся наша команда окружила нас.
– А мы отделение собрались штурмовать! – обрадовал нас очкастый ботаник Мальков.
– Штурмовик! – фыркнул Никита. – Штурмовальщик!
– Честно! – загалдели все. – Мы уже и коней запрягли.
И точно – недалеко от конторы лениво щипал травку Голубок, запряженный в здоровенную фуру, полную кольев и дрючков.
– С ума сошли! – заорал Бонифаций. – Это вам не школа!
– Это вам общественное место! – поддержал его Никита.
– Далеко б не уехали, – спокойно сказал фермер. – Небольшая малость… Супони не затянуты, хомуты – вверх ногами, гужи болтаются… Не уехали б.
– Еще как! – возмутился ботаник Мальков и, неуклюже забравшись в фуру, выпрямился во весь свой малый рост, дернул вожжи. – Но, залетные!
«Залетный» шагнул вперед, пошел себе неторопко… Оглобли грохнулись на землю, телега осталась на месте. Мальков опрокинулся на спину, задрав ноги.
– Приехали, – усмехнулся Никита. – Штурмовики…
Мы перегрузили непроданную черешню в холодильники и пошли обедать. Атаков задержался в конторе, а потом присоединился к нам.
– Да, – вспомнил он и полез в карман, – Оболенский, тебе письмо.
– От жены? – сострил Никита.
– От детей, – сострил я.
Письмо было, конечно, от Алешки. Я не стал его читать за обедом, отложил на вечер. А после обеда пошел в контору, звонить папе.
Фермер Атаков помог мне соединиться с Москвой по коду и тактично вышел.
Я все рассказал папе. Не только то, что произошло со мной, а вообще о том, какие здесь порядки на местных рынках.
– И менты, пап, здесь неправильные.
Папа не обиделся, он сам говорил, что слово «мент» звучит по-разному. Мент может быть правильный – честно выполняющий свою работу. И неправильный, который не защищает честных граждан, а помогает жуликам, за деньги.
– Ладно, – сказал папа. – Я разберусь. Привет от мамы.
– И ей тоже. Как там Алешка?
Папа рассмеялся:
– Ты бы лучше спросил: как там Митек?
– Я ему сочувствую. Кстати, Лешка опять письмо прислал.
– Что пишет?
– Я еще не расшифровывал.
– Будет что-нибудь интересное – сообщи. Оставайся на связи. Если ты мне будешь нужен, позвоню сам.
– Пап, звони в контору, у нас мобильники на станции украли.
– А я тебе говорил: не зевать на Тихорецкой! Давай номер конторы. Да, я через пару дней могу в командировку уехать, так что не волнуйся. Я приму кое-какие меры.
Вечером, на сеновале, мы долго не могли угомониться.
Я не скажу, что мы ехали на Кубань, чтобы совершать там трудовые подвиги. Кто-то из ребят ехал просто из интереса, кому-то некуда было деться и не хотелось сидеть в горячей летней Москве, кто-то рассчитывал подзаработать – деньги лишними не бывают, особенно в пятнадцать лет. Я вот поехал только потому, что Бонифаций, формируя наш отряд, походя сказал мне: «Дима, я на тебя надеюсь». И куда тут денешься, когда на тебя надеется человек, которого ты уважаешь.
Да и работали мы в первое время без особой охоты и без умения. Больше в рот собирали ягоды, чем в корзины. И многие уже пожалели, что поехали. Уставали с непривычки, ленились иной раз, но как-то постепенно и незаметно втянулись. К тому же жалко стало эту самую черешню, которая вот-вот начнет осыпаться на землю и гнить без всякой пользы. А потом мы начали осваиваться и стали видеть, как работают другие люди. Особенно наш «хозяин» Атаков. А когда рядом с тобой работают хорошо, неловко работать плохо.
А вот сейчас мы вообще многое увидели другими глазами. Повзрослели, что ли?..
Особенно бушевал ботаник Малек.
– Мы должны нанести им всем отпор. Нас много, и у нас есть Никита. И Бонифаций.
– Ты, Малек, в школе очень умный, а здесь вовсе дурак.
После этих слов Мальков увял и долго помалкивал. Обиделся.
– Слушать сюда! – точно как наш Полковник рявкнул Никита. – Нас почти двадцать два человека, целый взвод. Делимся на два отряда. То есть на два отделения. Одно, во главе с Мальком, ставит рекорды по сбору урожая и торговле, а другое будет охранять работников прилавка.
– Правильно, – забыл про свою обиду Мальков. – Я буду командовать отделением охраны!
– Ты торговать будешь! – отрезал Никита. – Ты худой, мелкий, тебя покупатели жалеть будут. Сдачу не станут брать.
Мальков опять обиделся и замолчал.
Зато Бонифаций, который все слушал за воротами, не смолчал – выступил:
– Я отвечаю за вас перед вашими родителями и перед будущим нашей страны.
– Прикольно, – сказал Никита. – Я вам не завидую.
– Не перебивай старших, ты не в школе. Я запрещаю всю деятельность вашего ополчения до особого распоряжения.
– И сбор черешни тоже? – спросил Никита. С надеждой в голосе.
– А умываться? – спросил Мальков.
– А спать можно? – зачастили остальные. – А обедать?
