Валерий Гусев - Мастер-класс по неприятностям
– Эх, скажи, Димон, как мы эту баррикаду строили? Трое суток это железо из степи тащили, на себе. Если бы не баррикада, сейчас над фермой летали бы черные вороны. И пепелище кругом.
– Да, заслон у вас важный. Его не обойдешь стороной… – Никите даже предложили сигарету, но он категорически отказался:
– Я спортсмен, веду здоровый образ жизни, а вот ребята у нас – городские, слабые. Сегодня будут всю ночь ворочаться на соломенных матрасах, завтра вечером у нас поезд. – Соврал, глазом не моргнув. – А до этого нам надо, нашими слабыми силами, разобрать баррикаду и все это железо отправить на свалку.
Атаков, хоть и сидел довольно далеко, подхватил тему:
– Ребята! Пора по койкам. Завтра у вас трудный день. Товарищ Оболенский, вы нас извините, но у нас дисциплина и распорядок дня. Ваш сын, кстати, распорядок дня частенько нарушает.
– Спасибо за информацию. Приму к сведению. Дима, пойдем-ка, побеседуем.
Мы пошли в степь. На самом ее краю уже совсем спряталось солнце. Небо внизу было золотым, а вверху зеленым. Мелькали в небе какие-то птицы, скромно зажигались прозрачные звезды. Потом, ночью, они засияют изо всех сил и застынут над землей, заслушавшись ее ночными звуками.
– Ну что? – спросил папа. – Повоевали?
– Даже уезжать не хочется. Как там Алешка?
– Где там?
– Ну… в этих… в Пеньках.
– Какие там Пеньки? Он здесь, в городе. Ждет тебя в гостинице.
– А мама?
– Мама в Пеньках. Поехала к Митьку наводить порядок. После Лешки. Да и Митька надо подкормить. Лешка его яичницей замучил.
«Это кто кого», – подумал я.
– Пап, а чего ты его с собой не взял?
– Да кто знал, что тут у вас? Встретили бы залпом из всех орудий главного калибра.
Ночь уже стемнела. Золотистая солнечная полоска на западе совсем опустилась за горизонт. И вдруг у нас за спиной вспыхнул яркий свет.
Я сначала подпрыгнул от страха, а потом понял – электричество включили.
– Ну вот и все, – сказал папа. – Пора домой.
Мне стало грустно. И домой хочется, и с ребятами расставаться жаль. Конечно, у нас одна школа, но у каждого свой дом. И никогда мы не будем такими близкими, как здесь, в труде и в бою. К тому же Атаков, его Оксана, поля и огороды, кузнечики и лягушки в овраге. Ночные разговоры на сене. Грустно…
Когда мы вернулись, то заметили, что кое-что изменилось. Бойцы уже сидели в автобусе. Но баррикады не было и следа. Дорога была свободна.
Кто убрал баррикаду, кто перетащил железо на свалку, можно было не спрашивать.
Я проводил папу до автобуса.
– Пап, а этот, Собко, вы его арестовали?
– Это не так просто. Он сейчас в Москве, ищет защиты у своих покровителей.
– Доберешься до него?
– Не знаю, это все не так легко. Но я буду стараться. Это ведь не какие-нибудь большие мелочи. – У Атакова, что ли, перехватил?
– А Жорик? – спросил я. – Это ведь тот самый? Ты надаешь ему по тыкве?
– Нет, – улыбнулся папа. – Хватит с него, Лешка ему надавал.
Настроение у наших ребят было не очень веселое. Почему-то никому не хотелось уезжать. Даже тем, кто сначала не хотел сюда ехать.
Но все хорошее кончается. Иногда, правда, за этим хорошим начинается и другое, нисколько не хуже. В это нужно верить. А сейчас мы грузимся в «газельку» и в фуру. И едем на станцию. Голубок все время оборачивается и смотрит на меня своим грустным взглядом. Я знаю, что бы он сказал, если бы мог. «Эх ты, – говорит он своим лиловым глазом. – Мы так подружились, а ты меня бросаешь. Ведь я тебя ни разу не укусил. И ты меня ни разу не шлепнул по попе вожжами. Зачем же нам расставаться? Скоро зима. Ты запряжешь меня в санки, и мы помчимся солнечной степью, вздымая порошу. А на краю поля мы остановимся, и ты дашь мне кусочек вкусного сахара. Оставайся, Дим?»
Как мне ему объяснить, что я остаюсь? Вместе с Лешкой и папой. Наверное, до самой осени.
Когда на станции ребята попрощались с Атаковым, когда они разбросали свои вещи по полкам, когда Бонифаций раздал всем мобильники, он пожал майору-фермеру руку и что-то сунул ему в карман. По-моему, ту самую рогатку, из которой разбил пуленепробиваемое стекло вражеского джипа. Потому что он сказал:
– Саша, это на всякий случай. Ведь ваше ружье не стреляет.
А потом он загнал наш боевой «взвод» в вагон и напомнил:
– А кстати, арбузов нашим девочкам мы так и не прикатим? А ведь обещали.
– Ничего, – сказал Никита, – это очень небольшая малость. В Москве прикатим, с рынка.
Поезд тронулся, мы с Атаковым помахали ему вслед и пошли к шоссе. Возле «газельки» уже стояли папа и Алешка.
В машине Алешка, конечно, не поехал, забрался в фуру и взял вожжи. Всю дорогу он рассказывал мне, как воевал с Митьком и с Папой Карло, а я рассказывал ему, как мы тут воевали без него. А Голубок всю дорогу оглядывался, будто хотел убедиться, что я не уехал, а остался с ним.
Папа это время жил в городе, а мы с Алешкой на сеновале, под дырявой крышей, под ясными звездами.
Папа в городе воевал, а мы с Алешкой на ферме работали. Скосили кукурузу, выкопали картошку, трудились на жатве.
Потом папа приехал за нами и по дороге в аэропорт рассказал нам все, что можно было, о своих делах. В общем, всю команду Чарлика развалили. Самого Собко сняли с работы, и сейчас он под следствием по делу о «Незамаевке». Тут мы не все поняли: то ли он незаконно приватизировал артезианские скважины, то ли что-то еще, но вся эта водичка лилась ему в карман в виде хороших денежек. Достанется ему по тыкве и за другие дела.
Скоро в районе опять будут выборы главы. Было бы здорово, если бы на эту должность выбрали Атакова. Или Бонифация. Да я думаю, что и Алешка справился бы с этой работой. Во всяком случае, сам бы воровать не стал и другим бы не позволил.
Вот и вся эта скверная история с хорошим концом. Добавлю только, что мы, с папой и с Алешкой, съездили в Пеньки за нашей мамой. Она недаром провела там время. Митек заметно поправился, а Ксюшка потолстела. Она вдруг очень подружилась со «стрикагузкой», и они частенько дремлют рядышком на Митьковом столе.
Когда мы уезжали, Митек заставил нас завернуть в деревню. Зайти к Максимкину, послушать его хвалу в Алешкин адрес, пострелять в тире.
Я стрелять не стал. Я это не люблю. Мне даже мишени жалко. Я вышел на крыльцо, посмотрел на заброшенный дом, из которого тянулся подземный ход в сортир милицейского здания. И вот что я увидел на фасаде. Потом я узнал, что это Алешка набрал большими буквами на Митьковом компьютере. И обтянул пленкой. Там был текст. «Здесь жил и трудился знатный шахтер П. Карло. Охраняется государством».
Мне стало смешно. Кто охраняется государством? Домик-развалюха? Или П. Карло? Последнее вернее.
Кстати, Папа Карло еще раз попытался удрать, когда его водили в «шахту» на следственный эксперимент. Никто, конечно, не ожидал от этого тюхи такой прыти. Когда его вели через дорогу обратно в милицию, он кого-то оттолкнул и вскочил в кузов проезжающего мимо грузовика. Бросились за ним в погоню, но когда грузовик догнали, Папы Карло в кузове уже не было.
Но в тот же вечер его привели в милицию парни из Олегова отряда. Он, оказывается, прокрался в самую большую палатку и спрятался под раскладушкой. И нагло там уснул, со страшным храпом, чем себя и выдал. По тыкве ему, конечно, тоже досталось.
На этой неприятной ноте не хотелось бы ставить точку. Поэтому добавлю: Алешка в сентябре написал письмо Атакову (понравилось ему письма писать). Я его не успел прочесть, Алешка его отправил. Через некоторое время пришел ответ на мое имя. Атаков писал: «Димон, я очень уважаю твоего брата. Я так рад, что он написал мне письмо. Я обязательно ему отвечу. Только ты, пожалуйста, расшифруй, что он написал. Я простой солдат, поэтому некоторые слова не совсем разобрал. Кто такой Вафторнег? Ваш родственник? А как понять: «никада нипаверью што ф поли шубершат снек с мителю»?
В конверт было вложено Алешкино письмо. Я переписал его и снова послал на Кубань. А потом сел и тоже написал Атакову письмо.
А вот кто такой Вафторнег, до сих пор не знаю. Алешка почему-то обиделся и не сказал.
И все, и больше пока ничего…
