Марк Твен - Принц и нищий
Но вот в глубине среднего придела показался лорд Сент-Джон. Волнение и любопытство ожидающих достигли крайних пределов; тихий говор разом смолк, и наступила глубокая, могильная тишина, среди которой лишь гулко раздавались приближающиеся шаги царедворца. Все глаза были прикованы к нему, когда он подходил. Он поднялся на эстраду, приостановился на один миг и затем решительным шагом двинулся к Тому Канти.
– Государь, печати там нет, – сказал он с низким поклоном.
Толпа невежественной черни не отскочила бы так стремительно от зачумленного, как отскочила эта испуганная толпа царедворцев от маленького оборванца-претендента. В один миг он остался один, без друга, без поддержки; в один миг он сделался мишенью для перекрестного огня презрительных, яростных взглядов.
– Вышвырнуть бродягу на улицу и прогнать плетьми по всему городу! – приказал разгневанный лорд-протектор. – Это будет ему вполне по заслугам!
Телохранители бросились было исполнять приказание, но Том Канти остановил их быстрым движением руки.
– Назад! – крикнул он. – Кто тронет его, поплатится жизнью!
Лорд-протектор был в полном недоумении, как ему поступить.
– Хорошо ли вы искали? – спросил он лорда Сент-Джона. – Впрочем, бесполезно и спрашивать. Все это странно, в высшей степени странно… Маленькие вещи, безделки часто теряются, и это никого не удивляет, – оно и понятно; но каким образом могла пропасть такая объемистая вещь, как государственная печать, – массивный золотой кружок…
– Стойте! Довольно! – закричал со сверкающими глазами Том Канти, бросаясь к лорду-протектору. – Вы говорите – кружок? Золотой и тяжелый? – и на нем еще выгравированы какие-то буквы и девизы? Да? Ну, теперь я понимаю, что за штука эта ваша государственная печать, из-за которой было столько переполоха. Так бы давно и сказали; я бы вам ее отдал три недели назад. Я знаю, где она, но не я первый туда ее положил.
– Так кто же, государь? – спросил лорд-протектор.
– Законный король Англии, – тот, кто стоит перед вами. Пусть он сам вам скажет, где лежит печать; тогда вы поверите, что он настоящий король. Подумайте, государь, постарайтесь припомнить: это было последнее – самое последнее, что вы сделали перед тем, как выбежали из дворца в моем платье, чтобы наказать часового, который обидел меня.
Настала мертвая тишина; под высокими сводами храма не слышно было ни звука, ни шороха; все глаза впились в лицо пришельца, который стоял, понурив голову, и, наморщив лоб, перебирал в памяти всю массу своих впечатлений того дня, силясь припомнить один крохотный факт, как назло, ускользавший. От успеха его усилий зависело, возвратит ли он себе отцовский престол или останется тем, чем он был теперь, – нищим и презренным отверженцем. Время шло, секунды превращались в минуты, а мальчик все стоял в глубоком раздумье. Наконец он вздохнул, покачал головой и дрожащим голосом, с отчаянием, произнес:
– Я старался припомнить и, кажется, вспомнил все до мельчайших подробностей, но они не имеют никакого отношения к печати. – Он помолчал, посмотрел на присутствующих и добавил с кротким достоинством:
– Милорды и джентльмены, если вы хотите отнять у вашего государя его законные права только потому, что он не может представить вам этого доказательства, – я не могу бороться с вами, я тут бессилен. Но…
– Это невозможно! Это безумие, государь! – воскликнул в ужасе Том Канти. – Подождите! Подумайте! Не сдавайтесь! Дело еще не потеряно. Вы наверное вспомните… Слушайте, что я буду говорить, – вслушивайтесь в каждое слово, я постараюсь напомнить вам то утро, расскажу по порядку все, как было… Мы с вами разговорились; я рассказывал вам о своих сестрах Бетти и Нани… я вижу, это вы помните. Потом я говорил о своей бабушке, об играх моих оффаль-кордских друзей… Вот видите, вы помните и это. Отлично, слушайте же внимательно, и вы непременно вспомните все. Вы накормили и напоили меня, затем с истинно царским великодушием выслали слуг, чтоб я не стыдился перед ними своей невоспитанности… И это вы помните?
Пока Том перечислял все эти подробности, а другой мальчик в ответ ему кивал головой, блестящее собрание смотрело на них в полном недоумении. Рассказ звучал так правдиво… А между тем каким образом могло произойти это невероятное стечение обстоятельств? Как и где мог сблизиться наследный принц с маленьким нищим? Никогда еще, кажется, ни одно собрание не было до такой степени поражено и заинтересовано.
– Вам вздумалось ради шутки поменяться со мною платьем, государь. И когда мы с вами стали перед зеркалом, мы были до того похожи, точно и не переодевались совсем. И вы, и я сказали это тогда в один голос, помните? Тут вы заметили мою ушибленную руку… Смотрите: синяк и теперь еще виден; я до сих пор не могу писать: пальцы не гнутся… Пылая благородным негодованием, Ваше Величество вскочили, крича, что вы накажете бесчеловечного солдата, бросились к двери и, пробегая мимо стола, захватили вот эту самую вещь, которая зовется государственной печатью (она лежала на столе). Вы схватили ее и стали нетерпеливо осматриваться, отыскивая глазами, куда ее положить. Тут вы увидели…
– Довольно! Я вспомнил! Слава и благодарение Богу! – воскликнул в страшном волнении оборвыш-претендент. – Ступайте, мой добрый Сент-Джон; в рукавице моей миланской брони, что висит на стене, вы найдете печать.
– Так, так, государь! – радостно воскликнул Том Канти. – Теперь скипетр Англии опять ваш по праву, и лучше бы тому не родиться на свет, кто вздумает у вас его оспаривать. Идите же, милорд Сент-Джон, бегите, летите и возвращайтесь скорей!
Все собрание было теперь на ногах и потеряло голову от беспокойства и волнения. В воздухе стоял глухой гул голосов; некоторое время никто ничего не понимал, никто ничего не слышал и не слушал; все говорили – сразу, крича и перебивая друг друга. Никто не замечал, как летит время. Но вдруг опять все смолкло: на эстраде показался Сент-Джон. В поднятой над головой руке он держал государственную печать.
– Да здравствует король! – прокатился оглушительный крик.
Минут пять воздух дрожал от восторженных криков и грома оркестра и колыхался белыми волнами от неистово машущих платков, и среди этой бури восторга, в центре широкой эстрады, окруженный толпою коленопреклоненных вассалов, счастливый, гордый, раскрасневшийся и сияющий, стоял маленький оборвыш – король Англии.
Наконец все поднялись на ноги, и Том Канти воскликнул:
– А теперь, государь, возьмите назад ваши царские одежды и отдайте бедному Тому, вашему верному слуге, его лохмотья.
– Взять маленького негодяя, наказать его плетьми и заключить в Тауэр! – приказал лорд-протектор.
Но новый король – настоящий король – сказал:
– Нет, я этого не допущу. Если бы не он, мне никогда бы больше не видеть моей короны, и я никому не дам обидеть его. А от тебя, мой добрый дядя, милорд-протектор, я не ожидал такой неблагодарности. Говорят, этот бедный мальчик пожаловал тебя герцогом (протектор покраснел). Но ведь он не был королем: чего же теперь сто́ит твой титул? Завтра же ты будешь ходатайствовать у меня об утверждении тебя в твоем новом звании и ходатайствовать через посредство этого мальчика, иначе тебе придется распрощаться с твоим герцогством и ты останешься, как был, – просто графом.
После такого нагоняя его светлости герцогу Сомерсету оставалось только ретироваться в задние ряды. А король повернулся к Тому и ласково сказал:
– Как это ты вспомнил, милый мальчик, куда я засунул печать, когда я не мог вспомнить и сам?
– Тут нет ничего удивительного, государь: я часто ею пользовался все эти дни.
– Часто пользовался государственной печатью? Но в таком случае, как же ты не знал, где она?
– Я только не знал, что именно ее они ищут. Я не знал, что это государственная печать, государь.
– Но тогда что же ты с нею делал?
Все лицо Тома залило ярким румянцем; он потупил глаза и молчал.
– Отвечай же, не бойся, дружок, – промолвил король. – Как ты пользовался государственной печатью Англии?
Том колебался с минуту, но наконец, собравшись с духом, отвечал едва слышно:
– Я колол ею орехи!
Бедный мальчик! Дружный взрыв хохота, бывший ответом на эти слова, чуть не сшиб его с ног, – до того он был сконфужен. Зато если в ком еще оставалось сомнение, действительно ли Том Канти не настоящий король, – этот наивный ответ разом его уничтожил.
Тем временем с Тома сняли королевскую мантию накинули ее на плечи королю, и она скрыла его лохмотья. Обряд коронации начался заново. На голову законного короля торжественно возложили корону, и оглушительные пушечные залпы возвестили ликующему Лондону о великом событии.
Глава XXXIII
Эдуард – король
Наружность Майльса Гендона была достаточно живописна еще до свалки на Лондонском мосту; теперь она стала еще живописнее. И раньше денег у него было немного – теперь не оставалось ни гроша. Карманные воришки обчистили его до последнего фартинга.
![Марк Твен - Принц и нищий [Издание 1941 г.]](/uploads/posts/books/215714/215714.jpg)