Сергей Голицын - За березовыми книгами
Обзор книги Сергей Голицын - За березовыми книгами
Сергей Михайлович Голицын
За березовыми книгами
Всем непоседливым ребятам-изыскателям, с которыми много лет подряд я бродил и еще буду бродить по бесконечно прекрасным просторам нашей родины, эту книгу посвящаю!
АвторГлава первая
Начинается разговор о березовых книгах
Я еще не помню такого нашествия московских школьников в нашу поликлинику, как этой весной. Никогда работа не казалась мне столь напряженной.
Ежедневно приходя на работу, я с ужасом оглядывал нетерпеливую толпу ребят, ожидавших меня. С каждым днем их являлось все больше и больше…
Я надевал белый халат и начинал прием. То мальчики, то девочки появлялись в моем кабинете, смущенно раздевались, складывали кучкой одежду и нерешительно подходили ко мне.
Румяные щеки, налитые мускулы, крепкие грудные клетки неоспоримо доказывали, что все эти непоседы абсолютно здоровы, однако им нужны были справки о здоровье…
Куда же все они стремятся?
Раздавая десятками справки, я наслушался столько волнующих, интересных рассказов о будущих путешествиях на Волгу, на Кавказ, на раскопки курганов, об экспедициях за редкими минералами, что не выдержал и начал остро завидовать счастливцам.
А те, получив желанные бумажки, выскакивали на улицу и, наверное, тут же забывали обо мне.
Сын мой, Миша, улетал в вулканологическую экспедицию на Курильские острова, а дочка, шестиклассница Соня, собиралась в туристский поход в Крым.
И никому не было никакого дела, где я, пожилой детский врач, проведу свой летний отпуск. Неужели придется отправиться в подмосковный Дом отдыха? Это значит: с утра до вечера стучать в домино с чересчур болтливыми соседями или дремать с удочкой у заросшего тиной пруда…
Я поделился своими грустными мыслями с соседом по квартире, работником исторического архива Тычинкой.
Так его прозвал Миша за малый рост и небывалую худобу.
Пытливые глазки Тычинки ласково засветились сквозь толстые очки.
— Я вам давно хотел предложить одно дельце, — чуть улыбаясь, сказал он и тотчас же скрылся за дверью, а через десять минут легонько постучал в мою комнату.
— Не угодно ли взглянуть на сию статеечку? — Он показал тускло-зеленый журнал «Библиограф» за 1889 год. Полистав пожелтевшие от времени, пахучие страницы, он ткнул пальцем.
— «Об остатках библиотеки тринадцатого века», — прочел я заглавие.
Статья была о найденных автором в башне одного монастыря четырех рукописных книгах на пергаменте. На заглавных листах удалось прочесть, что эти книги принадлежали князю Василько Ростовскому.
— А кто такой был Василько? — робко спросил я.
— Василько был сыном Константина Мудрого — владельца самой богатой библиотеки того времени. В ней, кроме книг на пергаменте, несомненно, имелись также березовые книги.
— Ах, березовые книги!.. — подхватил я, тут же смолк и еще более робко спросил: — А кто такой был Константин, которому принадлежали эти… — я запнулся, — книги?
— Константин был старшим сыном Всеволода Большое Гнездо — великого князя Владимирского, внуком Юрия Долгорукого. А о березовых книгах, точнее, о книгах, не напечатанных в типографии, не переписанных от руки на пергаменте, а процарапанных на бересте, я вам расскажу впоследствии, — снисходительно улыбнулся Тычинка.
Из всего услышанного мне были хорошо знакомы только одно имя и одно событие: «Юрий Долгорукий построил в Москве первый дом», как сказала однажды моя дочка Соня, когда еще не поступила в школу. Пришлось мне признаться, что я ничегошеньки не знаю.
За несколько вечеров Тычинка прочитал мне целый курс русской истории.
Засунув руки в карманы брюк, он поднимал седую взъерошенную голову и, шагая между газовой плитой и холодильником, вел свой рассказ. Он с такими подробностями говорил о летописях, о мирных переговорах, о бесконечных битвах, об основании городов, о страшном татарском нашествии, точно сам жил в те давние времена и со всеми теми бесчисленными князьями воевал, пировал и считал их своими закадычными друзьями.
Однажды он принес несколько книг в желтых переплетах о раскопках в Новгороде и начал рассказывать:
— В этом древнем городе под толстым слоем насыпной земли, на старых пожарищах, в щелях между бревнами древней деревянной мостовой археологи стали находить странные трубочки из бересты. Когда эти трубочки распарили и с величайшей осторожностью развернули, на них увидели надписи.
Тычинка показал мне многочисленные фотографии этих замечательных находок: темных, с оборванными краями полосок, с нацарапанными на них вкривь и вкось каракулями. Оказывается, на этих берестяных полосках новгородцы писали друг другу письма и записки самого разнообразного содержания.
— Раньше историки считали, — пояснил Тычинка, — что в древней Руси только духовенство было грамотным. А эти ничтожные обрывки березовой коры неоспоримо доказывали существование высокой культуры тогдашнего Новгорода: там даже простые посадские люди и ремесленники, даже их жены, даже ребятишки умели читать и писать! Замечательное, потрясающее открытие — грамоты на бересте! — Тычинка поднял очки на лоб, закрутил тонкие усики и прищурил подслеповатые, но вдохновенные глаза.
— Что мы знаем о литературе, созданной до татарского нашествия? Почти ничего не знаем. «Слово о полку Игореве» — величайшее творение безвестного древнерусского поэта, и только оно одно не забыто в наше время. Но, несомненно, имелись у «Слова» и братья, и сестры, жила и процветала прекрасная литература двенадцатого столетия. Долгими зимними вечерами русские люди собирались вместе и слушали дивные поэмы, славные сказания о богатырях Илье Муромце, Добрыне Никитиче, Алеше Поповиче, Садко… Церковные книги писались на дорогом пергаменте из телячьей кожи. Эти поэмы и сказания считались произведениями как бы второго сорта. Их процарапывали острыми тетеревиными косточками на содранной с берез бересте. Из таких берестяных листов сшивались березовые книги. Самая богатая библиотека была в городе Ростове Великом, у князя Константина Мудрого. Константин считался, несомненно, выдающимся ученым. Он знал несколько языков, основал первое на северной Руси училище.
— Куда же делась та знаменитая библиотека? — спрашивал, горестно вздыхая, Тычинка и сам же себе отвечал: — Страшные пожары то и дело сплошь опустошали города: ведь деревянные избушки и землянки лепились одна к другой. А нашествие татар варварски уничтожило последние сокровища.
— По правде говоря, я никогда не слышал о березовых книгах, — признался я.
— Не все ученые верят в их существование: ведь до сегодняшнего дня никто никогда их не находил, — печально ответил Тычинка. — «И самые книги не на хартиях писаху, но на берестях», — торжественно произнес он. — Вот единственное, вполне достоверное упоминание в старинных источниках о березовых книгах! Но я убежден: не все сгорело, хранятся в укромных тайниках, в подземельях спрятанные рукописи, быть может, остатки библиотеки Константина. Надо их только разыскать… — Вдруг Тычинка схватил меня за руку и страстно зашептал: — Милейший доктор, вы захотели путешествовать — вот вам великолепная цель туристского похода: ищите березовые книги. Познакомьтесь с пионерами из какой-нибудь московской школы и отправляйтесь бродить по Владимирской и Ярославской областям. В старинных городах вы всегда найдете ученых-археологов, которые с радостью возьмутся вам помочь, а возможно, будут руководить раскопками.
И с тех пор каждую ночь мне снились прелестные березовые рощи. Мелкие листочки трепетали от ветерка, белые стволы деревьев так ярко сверкали, что на них было даже больно смотреть. А шагая по утрам в свою поликлинику, я все повторял про себя: «Березовые книги! Березовые книги!»
* * *
Однажды, придя утром на работу, я заметил белокурую, кудрявую девочку лет тринадцати. Все сидели на скамьях, а эта девочка стояла, притом у самой двери в мой кабинет.
Я невольно натыкался на нее каждый раз, когда выходил в приемную. Я успел заметить ее длинные-предлинные, густые ресницы и выжидающие большие серые глаза.
Казалось, девочка вот-вот должна была войти ко мне на прием. Но нет — она не шла и продолжала покорно стоять у двери. А на мой вызов: «Кто следующий?» — вскакивали и торопились другие ребята.
В конце концов я не вытерпел и спросил ее:
— Что ты тут стоишь с самого утра?
