Сергей Заяицкий - Шестьдесят братьев
— Три червонца, — сказал он.
Примус Газолинович поглядел ассигнацию на свет.
— Так, — произнес он, положил ее на стол и долго еще разглядывал. — Вот что, Стромин, хотим мы поужинать. Поди-ка, друг, на угол, лавка тут есть, и купи нам там фунт ветчины, ну, хлеба один батон. Понял?
Немножко жутко было Андрюше опять одному выходить на улицу, но пошел. Лавка к тому же оказалась вовсе близко.
Чтоб не ошибиться квартирой, поставил на двери отколупанной штукатуркой маленький крестик.
— Фунт ветчины и хлеба… как его… бидон.
— Батон.
Приказчики в белых фартуках с любопытством выглянули из-за колбас и консервов.
— Ишь ты, смычка приехала.
Кассирша, улыбаясь, взяла деньги, два раза оглядела бумажку, потом дала сдачу.
Андрюша, красный от смущения, бросился к двери.
— Покупки-то возьми. Ха-ха-ха.
Когда он снова вошел в комнату, оба приятеля с некоторым как бы удивлением посмотрели на него.
Примус Газолинович курил трубку, на которой, очевидно, для красоты, была прилажена маленькая серебряная черепаха.
Андрюша покосился на трубку. У отца была попроще.
— Вот сдача, — сказал Андрюша.
— Молодчага. А ведь это я тебя, гражданин Стромин, испытать хотел. Думал, не вернешься.
— Ну, как же так.
— Садись, чайку выпьем.
Пожилой человек вид имел весьма довольный.
Они молча выпили по чашке чаю, закусывая ветчиной.
У Андрюши глаза стали мало-помалу слипаться.
Он уже раза два пронес кусок мимо носа, а потом чуть не вывернул чашку.
— Что, носом заклевал?
— Разморило.
— Ложись. Вон на сундуке ложись, а там за шкафом сенник возьми. Небось в деревне-то не на пуховиках спал?
— Куды тут.
— То-то и оно-то. Покойной ночи.
Андрюша с удовольствием вытянулся на сундуке. Вот уж верно: свет не без добрых людей. Шум улицы, врывавшийся в окно, теперь уже не пугал его, а приятно укачивал. Все чудилось ему, что он едет на машине.
— Ту-ту-ту…
Не то машина, не то говорит кто-то или спорит…
— Ту-ту-ту. Бац!
Андрюша приоткрыл глаза.
Лицо у старого человека было совсем сердито. На столе лежал его крепкий кулак. Должно быть, это он им по столу бацнул.
— Ту-ту-ту…
По степям, по лесам несется машина — быстро-быстро…
— Ту-ту-ту…
Все скорее, скорее…
— Я тебе покажу, чорт.
Примус Газолинович сидел совсем бледный.
Старик в шляпе стоял у двери.
— Ладно уж, проваливай…
Машина теперь шла тихо, тихо, совсем бесшумно.
На миг еще в тумане мелькнул гражданин Чортов, он сидел за столом, рисовал что-то на бумажке и думал.
Потом, когда Андрюша еще раз открыл глаза, было совсем темно. Только в окне все небо так и сияло звездной пылью. Шум на улице затих.
Андрюша повернулся на другой бок, свернулся калачиком и заснул, как убитый.
V. ДАЧА ПРИМУСА ГАЗОЛИНОВИЧА
Утром Андрюша проснулся поздно: никогда так поздно не просыпался.
Примус Газолинович собирал какой-то узел. Он приэтом тихонько посвистывал и поглядывал на Андрюшу.
— Проснулся? — сказал он, — пора, пора.
Солнце в самом деле уже высоко сидело над городом.
Улица опять шумела и гудела.
На небе не было ни единого облачка. В дымке тонула даль.
— Сегодня за город съездим, на дачу, — сказал Примус Газолинович, — чайку попьем и поедем. В такую погоду нечего в городе торчать.
— А как же должность-то?
— Какая должность?
— Ну, мне работа, то-есть.
— Не убежит. Погоди, садись чай пить, небось поспел чайник-то.
Он пошел в кухню.
Часа через два они вышли из дому, купили на базаре хлеба и колбасы, сели в трамвай и поехали к вокзалу.
Здесь улицы были хоть широкие, а не такие шумные и людные, и местами похоже было на Алексеевск.
Бревенчатые двухэтажные дома, низенькие косолапые домики, большие дворы и дровяные склады.
— Сейчас билет возьмем и поедем.
Ждать пришлось около часа.
Наконец, фыркая и шипя, сердито откатил поезд.
— Ту-ту-ту-ту.
Покатил по полям и лесочкам.
— Далеко ехать-то? — спросил Андрюша.
— Часа полтора.
Андрюша с любопытством глядел в окно.
В одном месте железную дорогу пересекало широкое пыльное шоссе.
Перед закрытым шлагбаумом, трясясь на одном месте, стоял большой грузовик, весь набитый ребятами в серых костюмах и в красных галстуках. Из этой веселой груды торчал красный флажок.
— А-а-а! — донеслось, когда поезд проносился мимо.
Ребята размахивали картузами.
— Это кто? — спросил Андрюша.
— Это пионеры в лагерь едут, — сказал Примус Газолинович. Он приэтом внимательно оглядывал вагон, словно ища кого-то.
— Ну, вылезать! — произнес он, когда поезд остановился у какой-то станции.
Здесь была совсем деревня.
Пахло не погородскому.
Примус Газолинович оглядел всех, кто вылез на этой станции. Правда, вылезло всего трое. Старый крестьянин, да две бабы-молочницы.
Они пошли по дорожке, вьющейся между частым кустарником.
День был чудесный.
Паровоз свистнул, и поезд, грянув цепями, загромыхал дальше.
— Где ж дача-то?
— Еще версты три.
Андрюша был рад пройтись по зеленому лесочку.
Пройдя с полверсты, Чортов заявил, что торопиться некуда и что можно немножко полежать на траве.
Они сошли с дороги, углубились в кусты и легли под березами.
Примус Газолинович как будто заснул.
Андрюша решил не спать, чтоб не украл кто их вещи, но мало-помалу его одолела дремота.
Он заснул.
Проснулся он от далекого свистка локомотива.
Должно быть проспал он больше часа, ибо солнце уже сильно склонилось к западу.
Чортов сидел на корточках, к нему спиной, и, раздвинув кусты, словно кого-то высматривал.
Андрюша приподнялся на локте.
По тропинке шел тот самый седой человек, который вчера был у Примуса Газолиновича.
— Эна, знакомый! — сказал Андрюша.
Чортов мгновенно обернулся с перекошенным лицом и так махнул рукой, что Андрюша осекся.
Когда старик исчез за кустами, он усмехнулся и сказал Андрюше:
— Мы с ним на одной даче живем. Я ему хочу сюрприз сделать, он не ждет меня нынче.
— Сурприз?
— Ну, да, это неожиданное удовольствие. Вот он меня не ждет, а я вдруг приеду. Ну, идем, что ли.
Вершины берез стали ярко-оранжевые. Солнце садилось, и уже в воздухе пахло предвечернею сыростью.
Они шли по травянистому проселку — видно, по дороге не много ездили — и наконец вышли на берег небольшой реки, за которой вдали видно было село.
Уже огоньки зажглись в избах. Ночь наступала.
Спиною к лесу стояла серая деревянная дача.
Примус Газолинович вдруг снова уселся возле дороги и сказал, что хочет немного еще подышать воздухом.
В одном окне дачи горел огонек, и двигалась какая-то тень.
— Вот что, Стромин, — сказал Чортов, когда вовсе стемнело, — мне хочется, как я уж тебе сказал, настоящий сюрприз сделать. Видишь вон то окошко. Возле него жолоб проходит. Влезь-ка, брат, по этому жолобу в окно… Там увидишь лестницу вниз. Сойди по этой лестнице тихонько и мне дверь отопри, она на засове. То-то старик удивится, когда я вдруг к нему ввалюсь… А? Занятно?
Андрюша молчал.
— Ну, что ж ты?
— Не полезу! — отвечал Андрюша решительно и брови нахмурил.
— То-есть, как это не полезешь?
— А вот так, очень просто.
— Нет, полезешь.
— Не полезу.
— Слушай, дурова голова, ведь это я ж хочу над приятелем посмеяться…
Андрюша молчал.
— Ну, я тебе за это десять целковых заплачу… Хочешь?.. Ну, что у тебя язык, что ли, отнялся?
— Не полезу.
— „Не полезу“. Заладила сорока… Да почему не полезешь-то?
— А вот так.
Наступило молчанье.
Примус Газолинович словно что-то обдумывал.
— Так полезешь? — спросил он, наконец, еще раз.
Андрюша отрицательно покачал головой. Потом он сразу отпрянул — такое страшное лицо сделалось вдруг у Примуса Газолиновича.
— Я тебя, бездомную собаку, приютил, а ты не полезешь! Скотина этакая! Видал это!.. Полезешь!
Одною рукою схватил он Андрюшу за горло, а другою приставил ему к шее холодный нож.
— Полезешь?
У Андрюши захолонуло сердце. Однако он молчал и, выпучив глаза, смотрел на своего спутника.
Вдруг, неожиданно для себя, Андрюша нырнул ему под руку и, отлетев словно мячик, помчался в лес.
— Все равно убью… — донесся до него негромкий оклик. Примус Газолинович мчался за ним.
Андрюша метался с быстротою летучей мыши, кидаясь то влево, то вправо.
Вдруг Чортов оступился и с проклятьем полетел на землю.
Андрюша между тем схоронился в густом кустарнике и сидел там, затаив дыхание: „Так вот он кто“ — думал он.
