Анатолий Рыбаков - Выстрел
Заиграл оркестр.
Юра и Люда поднялись и смешались с толпой танцующих.
Навроцкий вынул из кармана пиджака конверт, положил на стол, прикрыл карточкой меню, щелкнул затвором портсигара, размял папиросу, закурил, бросил спичку в пепельницу, откинулся на спинку кресла, глубоко затянулся и даже не повернул головы, когда к столику подсел Красавцев.
Навроцкий придвинул ему портсигар, приподнял карточку меню. Красавцев достал папиросу, вынул из-под меню конверт, опустил в карман.
– Здесь вся сумма?
– Можете не пересчитывать. Когда я получу следующую партию?
На помятом, красном от водки лице Красавцева появилось обычное для взяточника выражение неприступности.
– Через неделю, не раньше, и без скидки на брак и третий сорт.
– Почему?
– Зимин собирается лично проверить брак и сорт, беспокоится, что его слишком много.
– С ним нельзя поладить?
– Из старых спецов, трусит. Хотел задержать вашу партию, но я успел ее отправить.
– Я успел ее отправить, – хладнокровно возразил Навроцкий.
Красавцев покосился на него.
– Если бы я не предупредил Панфилова…
Навроцкий перебил его:
– Если бы я не успел за полчаса погрузиться, вы бы попались на фиктивном браке и пошли под суд.
Красавцев опять покосился на него – пижона следует осадить.
– Зимин требует документы по вашей отправке.
– Пожалуйста, документы в порядке, – ответил Валентин Валентинович.
– Если в них особенно не ковыряться.
– Документы в полном порядке, – повторил Валентин Валентинович. – Можете спокойно их передать. Пусть изучает. Даже у себя дома. Вот именно, пусть возьмет домой и тщательно ознакомится.
Оркестр смолк.
– Значит, договорились? – Навроцкий давал понять, что Красавцев может удалиться.
Вставая, Красавцев ухмыльнулся:
– Вы здесь с дочкой Зимина, если не ошибаюсь?
– Не ошибаетесь. Можете спокойно передать документы Зимину в личное пользование.
Вернулись Юра и Люда. Люда села, оправила платье, осмотрелась.
– Ну как? – спросил Валентин Валентинович.
– Прекрасно!
Люда впервые в ресторане. Когда она шла сюда, волновалась, смущалась, ей казалось, что она прикоснется к опасной, запретной, но заманчивой стороне жизни. Папа и мама будут огорчены, узнав, что она была здесь, но она хотела посмотреть, хотела знать, что это такое, узнала, посмотрела и, может быть, больше не придет сюда. Ничего особенного – пьют, едят, танцуют. Пьют и едят очень вкусно, вкуснее, чем дома, и совсем иначе. Она так честно и скажет: хотела посмотреть – посмотрела; папе и маме всегда важно понять мотивы, она им объяснит мотивы: было интересно посмотреть. Правда, ей приятно, что и на нее смотрят. Дома существовала эта тема – Люда кокетка, ее за это высмеивали, папа часто говорил: «Люда опять смотрится в самовар». В конце концов, у каждого есть и должны быть недостатки. В общем, Люда мысленно договорилась сама с собой, мысленно договорилась с родителями.
– У вас знакомые в оркестре? – спросил Валентин Валентинович.
– Мальчик из нашего дома, Славка Эльдаров. Очень талантливый.
– Не без дарования, – снисходительно согласился Юра.
– Нет, очень талантливый! – возразила Люда. – Но у них дома неприятности, родители разошлись, и он вынужден играть в ресторане.
– Это пойдет ему на пользу, – сказал Валентин Валентинович.
– Да? Почему? – спросила Люда.
– Трудно объяснить… На ум приходят банальные слова: невзгоды закаляют, характер вырабатывается в горниле испытаний и тому подобное. Но в этих стертых выражениях заложены никогда не стареющие истины.
– Итак, да здравствуют сложности! – провозгласил Юра. – А если их нет?
– Их не может не быть, – ответил Валентин Валентинович.
– Почему вы не танцуете? – спросила Люда.
– Не умею.
– Фокстрот – это очень просто.
– Мне поздно учиться.
– Вам? Вы себя считаете стариком?
Валентин Валентинович улыбнулся:
– Скажите лучше, как вам работается на фабрике?
– Стою с хронометром, очень стараюсь, тем более что я дочь инженера, но работницы на меня косятся: я им, по видимому, не нравлюсь.
– Всюду рабочие не любят хронометражистов, – сказал Валентин Валентинович, – а то, что вы дочь инженера… Разве вашего отца на фабрике не уважают? Ведь он крупный специалист.
– Вот именно специалист, – подхватил Юра, – буржуазный спец, учился в Англии, служил на фабрике еще до революции, у хозяев капиталистов, и, значит, сам капиталист. А Люда – дочь буржуазного спеца. У нас обожают наклеивать ярлыки: интеллигент, спец… Я, например, упадочник, у меня, видите ли, упадочные настроения. Почему, отчего – никто не знает, и что значит упадочные, тоже никто толком не знает. Представляю, что бы творилось, если бы узнали, что мы сидим в ресторане, да еще танцуем фокстрот и чарльстон. Нас бы объявили белогвардейцами.
– Вот видишь, – засмеялся Валентин Валентинович, – а ты говоришь, что у тебя нет сложностей.
6
Когда Юра, Люда и Валентин Валентинович подошли к дому, они увидели Витьку Бурова. Он стоял в калитке, вырезанной в воротах, в своей обычной ленивой позе, загораживая проход и не проявляя намерения сдвинуться с места.
Юра оказался позади Валентина Валентиновича. Впрочем, у него все всегда получалось естественно, а значит, и достойно.
– Молодой человек, – холодно произнес Валентин Валентинович, – будьте добры посторониться.
– Места вам мало? – Витька продолжал загораживать калитку широкими плечами.
– Витя, перестань! – поморщилась Люда. Она не боялась Витьки.
– Или вы посторонитесь, или я помогу вам это сделать, – сказал Валентин Валентинович.
Витька лениво подвинулся.
– Чешите, не вы мне сейчас нужны.
– Так будет, пожалуй, разумнее, – оставил за собой последнее слово Валентин Валентинович.
Во дворе, на скамейке, виднелась еще одна фигура – Шаринец.
– Мне сюда, спокойной ночи! – Юра вошел в свой подъезд, оставив Валентина Валентиновича один на один с Витькой и Шаринцом.
Прощаясь с Навроцким, Люда сказала:
– Витька опять к вам привяжется.
– Переживу как-нибудь, – улыбнулся Валентин Валентинович. – Вы довольны сегодняшним вечером?
– Очень.
– Я рад, что Юра нас познакомил, – сказал Валентин Валентинович.
– Да, спасибо ему.
– Ваши уже, наверно, спят.
– У меня свои ключи.
Навроцкий скользнул взглядом по ключам, которые она вынула из сумочки.
– Ну что ж, спокойной ночи, привет вашей очаровательной матушке.
Люда поднялась по лестнице, осторожно повернула ключ в замке, открыла, потом тихо закрыла дверь, сняла туфли, в одних чулках прошла по темному коридору, вошла в свою комнату…
Послышались шаги, и вслед за ней в комнату вошел Николай Львович.
– Ты не спишь, папочка?
– Ты тоже не спишь.
– Сказать тебе, где я была?
– Пожалуйста.
– В ресторане… Да, да представь себе… И мне там понравилось: музыка, танцы… Но если ты не хочешь, то больше не пойду, обещаю.
– Ничего страшного в ресторанах нет… Но мне кажется, туда ходят одни спекулянты. И, может быть, тебе еще несколько рановато… Впрочем, если ты захочешь ходить, никто тебя не удержит…
– Нет, папочка, я тебе сказала: если ты не хочешь этого, я больше ни разу не пойду.
– Но ведь ты пошла, захотела и пошла, и нам ничего не сказала… Конечно, потом призналась, так сказать, постфактум, и на том спасибо, не стала ничего выдумывать и придумывать, это очень хорошо… Но ведь мы не знали, где ты.
– Ты не ложился из-за меня? И мама?
– Ты спрашиваешь об этом?
– Я думала, что вы… Я понимала, что огорчу вас… Но если бы я знала, что вы не спите из-за меня…
Вошла Ольга Дмитриевна.
– Доченька, господи, как я волновалась, чего я не передумала! Ну, слава богу, ты дома! Я уже одевалась, чтобы пойти тебя искать!
В халате, розовая, румяная, Ольга Дмитриевна выглядела свежо, моложаво, казалась не матерью, а старшей сестрой Люды – такое же нежное лицо, такие же каштановые кудряшки, такие же тонкие стрелочки бровей и зеленоватые глаза.
– Ну, мама, – только вздохнула Люда, – я не понимаю, чего ты боялась?
Ольга Дмитриевна смешалась при этом вопросе, Люда поняла ее смущение и, выручая мать, сказала:
– Я ведь не маленькая, и я никого не боюсь – ни бандитов, ни жуликов.
– А я боюсь, – подхватила Ольга Дмитриевна, – боюсь нашего двора, боюсь Витьку Бурова. Он бандит.
– Мы, кстати, как раз его встретили, он вел себя, как паинька.
– Ну да, потому, что его проучили… Но не в нем дело… Где ты была?
– Мамочка, я уже сказала папе…
– Да, я информирован, – заметил Николай Львович.
– Но обещай мне, – продолжала Люда, – что не будешь сердиться и ругать меня. Обещаешь? Ну, так вот, я была в ресторане, была с Юрой и с его приятелем Валентином Валентиновичем, ты его знаешь – это тот молодой человек, который тогда во дворе вступился за Андрея и за Мишу Полякова, помнишь?
