Евгений Титаренко - Четверо с базарной площади
— А Гвардейца мы нашли? — мрачно спросил Фат.
— А если Купец удерет — тогда что? — вопросом на вопрос ответил Толячий.
Но в общем-то, участие в предстоящем задержании бандитов пришлось по душе и Генке, и Фату — чуток попротестовали они лишь для виду.
Слива уже наделил их тянучками и совал подержать в руках часы.
Разведчики последний раз оглянулись на перекресток, тихонько вздохнули и зашагали к базару.
Они обошли его со стороны коровьего рынка и через дыру в загоне пробрались к Фату, за сарайку.
Мать его в этот день собиралась заняться приборкой, поэтому никто их не мог потревожить. Но, если говорить честно, Слива не случайно прежде всего назвал Аркаше сарайку, а уж потом монастырь, хотя они могли бы пробраться незаметно и в котельную. Под навесом, за сарайкой, у Фата лежало душистое сено для козы. И после целого дня беготни, после дня огромного нервного напряжения гораздо приятней было отдыхать на сене, чем, согнувшись в три погибели, сидеть на кирпиче.
Толячий и Слива еще раз рассказали, как ходил в магазин Купец, как явился к нему Арсеньич, как их «забрал» Аркаша…
Потом, когда обсудили все возможные повороты предстоящего дела, загрустили. Толячий предложил даже рассказать, кто что помнит из завтрашних уроков…
Немножко грустно было потому, что долгое напряжение кончилось, что не надо больше, затаив дыхание, пробираться темными улицами выселков и татарки, не надо волноваться от каждого мышиного шороха в траве… И было немножко обидно, что после того, как затрачено столько усилий, после того, как осталось выяснить самое последнее в истории гибели полковника, — они вдруг оказались не у дел… А кто-то другой продолжает начатое ими расследование.
Слива сидел, привалившись к стене сарайки, Генка и Фат лежали, заложив руки за голову, Толячий вертелся — то сидел, то вставал, то ложился…
А ждать было еще около трех часов.
— У меня есть вопрос, — неожиданно объявил Генка.
— Говори, — разрешил из-под челки Слива.
— Ведь завтра об этом деле уже все будут знать? — спросил Генка.
— Ну, ясно… — проворчал Фат.
— А что, если один человек знает, что у меня есть тайна и я обещал, что скажу ему первому, когда можно будет?
— А зачем обещал? — спросил Слива.
— А если уж никак нельзя было?
— Кто это? — спросил Толячий.
— Это я потом скажу… — увильнул Генка. — Надо же предупредить, что скажу. Вас же я предупреждаю?
— А человек верный? — мрачно спросил Фаг, недовольный тем, что у Генки был какой-то еще свой секрет.
— Верный! — с готовностью заявил Генка. — Вот так! — Сел и показал над макушкой.
— А мы Аркадию Антоновичу обещали, что никому не скажем… — напомнил Слива.
— Дак то вы обещали, а я обещал раньше! — сказал Генка. — Если бы я был с вами, я бы ему сказал, что уже обещал кому-то.
— Конечно, он же раньше обещал, — неожиданно поддержал Фат, не чтобы отомстить, но чтобы чуточку напомнить Сливе и Толячему о жизненной несправедливости, в результате которой первым досталось говорить об операции Толячему и Сливе, тогда как честно было бы сделать это вчетвером.
Слива понял его.
— Ну, если раньше… — сказал Слива. — А нам ты еще раньше говорил, что никому не будешь рассказывать!
— Так я же объяснил! Нельзя было! Раз уж попался, так…
Фат оглядел друга с нескрываемым сожалением. Он понял, о ком идет речь.
— Смотри только, чтобы тихо все… — проворчал Фат.
— Это не сомневайтесь, — заверил Генка, стараясь быть абсолютно спокойным и даже озабоченным: он вовсе не стремится похвастаться перед кем-то, просто обещал — вот и все, тут уж ничего не поделаешь.
Его старание да и весь спор оказались напрасными.
Генка должен был опять пробраться через коровий рынок. Но, выйдя из-за сарайки, он уже по привычке сначала выглянул через щелку в заборе на базарную площадь, потом одним глазом осмотрел монастырский двор и увидел Катю.
Она сидела на кирпичах возле ворот, как делала это всегда, если хотела о чем-нибудь предупредить Генку.
Например: возвратился отец, была учительница или кто-то наябедничал на него…
Генка сберег для Кати всю свою долю тянучек и решил порадовать ее до того, как отправится в ближние выселки.
Незаметно перевалился через забор.
— Катя! — поманил ее.
Катя поднялась и, всхлипывая отчего-то, подошла.
— Пропадаешь весь день! — сказала она голосом матери.
— А что случилось?
— Ничего! — сказала Катя. — Вот скажу папе — он ему щелкнет!
— Подожди, — остановил ее Генка. — Кому ему?
— А ему! Которого надо подслушивать!
— К-кому? — Генка даже заикнулся. — За что?
— За то, что щелкает, — рассердилась Катя. — По носу! Понятно?
Генка быстро достал тянучки.
— Ничего не понимаю. Катя… Бери, бери! Это все тебе. Кого он щелкает? За что щелкает?
Катя сунула одну тянучку в рот и пожевала ее.
— Ну, ты ж говорил, что надо его подслушивать?
— Кого его?
— Ну, того, который в тир ходит! Сказал, что он плохой.
Генка догадался наконец, о чем речь.
— Ну… — сказал Генка.
— Я всегда смотрела. А сегодня он идет.
— Так-так, Катя… — заволновался Генка. — И что же дальше?
— Что! Я пошла к нему!
— К тиру?
— Ну да!
— И что ж он говорил?
— А он ничего не говорил!
— За что же щелкнул тебя?
— А мне стало смешно.
Генка вздохнул.
— Катя, что-то непонятное у тебя: никто ничего не говорил, а тебе стало смешно…
— Да это тот сказал ему, который без волос! Я даже назло запомнила!
— Что он сказал? — спросил Генка.
— Тот взял ружье, а который без волос говорит: в восемь, говорит, у Толстого. Сейчас закрою, говорит, эту лавочку. А мне стало смешно. А он меня не видел. Наклонился потом через стенку и говорит: «Ты откуда?» А я говорю: «Это совсем не лавка — это тир». А тот, которого надо слушать, как щелкнет меня в нос! Я так и заплакала… — Катя всхлипнула опять.
— Ладно, Кать, это мы ему отомстим… А дальше что?
— Дальше я стала там у зелененького киоска и плакала, а тот ушел.
— Хорошо, Катя, это было уже давно, а ты все плачешь.
— Да! А ты не идешь и не идешь!
Генка понял, что визит к Тосе придется отложить
Гвардеец
Генкино известие произвело сильное впечатление на друзей. Все повскакивали на ноги.
Слива достал часы, пустил их по рукам. Каждый убедился, что уже пятнадцать минут восьмого.
— Надо бежать кому-нибудь за Аркашей… — неуверенно предложил Толячий, справедливо побаиваясь, что могут послать его.
— Что они, дураки, что ли, — не следят? — возмутился Фат. — А если дураки — нечего было нас сюда загонять…
Помолчали в растерянности. Слива отдал остатки своих тянучек Генке. Толячий и Фат тоже — для Кати.
— Так ты не побежишь куда хотел? — спросил Слива.
— Куда теперь, — сказал Генка. — Объясню потом.
— Ну, правильно… — отозвался Фат, шевеля в раздумье сдвинутыми к переносице бровями.
— Надо проследить за Толстым, — сказал Генка.
Фат кивнул, разглядывая монастырь.
— А мы обещали до полдевятого… — сказал Слива.
— А если они упустили их? — ответил Генка.
— Откуда следить? — сам у себя спросил Фат. — С улицы? Засекут, если догадались уже. Из амбразуры вашей…
— Матери погонят, — решительно заявил Слива, чью совесть уже успокоил единственный Генкин довод.
— С крыши! — сказал Генка.
Через несколько минут все было продумано до точки.
Фат захватил с собой длинную веревку на случай, если придется кому-нибудь спуститься в сад к Толстому.
Кати на улице уже не было.
Сумеречная базарная площадь, пустынная и грязная, отдыхала. Где-то шаркали метлы дворников.
Один за другим перебрались, как недавно сделал это Генка, в монастырский двор, нырнули в котельную, неслышно вскарабкались на третий этаж.
Отдышались.
Железо на Генкиной крыше, если ступать по нему ногами, грохотало, как минометная батарея. К тому же на крутом скате можно было не удержаться и головой вниз нырнуть прямо на кирпичный завал в саду Толстого.
Решили, что наблюдать будет кто-нибудь один, остальные подстраховывают.
Генка и Фат были уверены, что выяснят, кому спускаться, между собой. Но Толячий вдруг так убедительно заканючил предоставить это право ему, что и более сильные натуры не выдержали бы.
Толячий доказал, что они уже слишком много сделали без него, что первый пост у него сгорел, а на втором его тут же арестовали…
— Ну, это все равно, — сказал Генка. — Мы не делили: кто что. Хочешь ты — давай ты.
— Но замри, и чтобы — ни скрипу! — сердито напомнил Фат.
Сразу пригодилась веревка. Они крепко обвязали одним ее концом правую ногу Толячего, и он стал медленно выползать через пролом на крышу. Толячий прижимался к железу всем телом и скользил неслышно. Ему и усилий-то почти не надо было делать: если бы не веревка, на которой удерживали его, он через минуту уже спикировал бы в сад к Толстому.
