Павел Шуф - Тайна Лысой горы
— Смотри… Смотри, бабушка, на своего хилого ягненка!
С этими словами я поднатужился и, видать, столько слепой ярости вложил в свое движение, что два ближайших ко мне столбика, надежно врытых в землю, поднялись, ломая притоптанную вокруг них землю, и повисли в воздухе. Бабушка одной рукой схватилась за сердце, а другой привалилась к Ваське. А Васька, вот черт, восторженно глядя на мое лихое молодечество, вдруг ловко представил дело так, будто я на стол поднимал, а штангу на соревнованиях. Потому что он стал отсчитывать, как судья:
— Один… Два… Три…
А потом махнул рукой — опускай, дескать — и радостно завопил:
— Вес взят! Есть мировой рекорд по поднятию свадебных столов для открытых помещений!
Бабушка, охая, бросилась ощупывать мою спину, голову и плечи — цел ли я. Я был цел.
— Вот видите, — снисходительно заметил Васька, — это же не ягненок, а бык!
Я торжественно и неторопливо возвращался из дружественной галактики домой. Через черную дыру, через гравитацию и через бесследно исчезающую обиду. Возвращаться было далеко, но к началу свадьбы я успел.
Еще раз о пользе наглядной агитации
Телеграмму, которую мы послали Акраму, попала в орготдел пароходства, там ее превратили в радиоволны и они быстро добежали до корабля. Акрам прислал радиограмму: «Поздравляю. Подробности посылкой».
Посылка пришла через три недели. В ней был японский магнитофон с дарственной гравировкой и почему-то бадминтон. Тоже японский. Мы сразу догадались в каких краях нашла Акрама телеграмма. В приложенном к посылке письме Акрам писал: «Думаю, вы догадались, в чем тут дело… В бадминтон играют двое, а воланчик между ними мечется один. Вот я и желаю чтобы у вас, Алишер и Айгуль, и счастье было одно на двоих». Бабушка вытирала глаза, когда Айгуль читала вслух письмо. Потом я отозвал Айгуль в сторонку и шепнул:
— Давай по-честному. Письмо тебе, а бадминтон мне
— Вот еще! — вспыхнула Айгуль. — Это ведь свадебный подарок.
— Что с того, что свадебный! — убеждал я. — В сундуке, что ли, будешь хранить до пенсии? Дай поиграть — будь человеком.
— Ладно, бери, — сдалась сестра. — Но только — поиграть.
Я схватил бадминтон и выбежал на улицу.
— Видали? — показал я опешившим друзьям коробку, густо испещренную непонятными иероглифами.
Сразу образовалась очередь охотников испытать в деле японский бадминтон. Мы, как очумелые, носились по проселочной дороге, размахивая ракеткой, не давая воланчику плюхнуться в дорожную пыль. Зато мы скоро стали похожи на поросят. Первым опомнился Сервер. Оглядывая жутко измаранные сандалии и брюки, он вздохнул:
— Мамка мне сегодня задаст — это точно!
Я складывал бадминтон обратно в коробку, чувствуя вину за то, что из-за меня ребята вернутся домой небывало чумазые, мыть и стирать их сегодня понадобиться с головы до ног. Сервер сходу завелся и стал размышлять вслух.
— Бадминтон — вещь, конечно, хорошая. Но играть в этой грязи — я извиняюсь… Сколько времени спортивную площадку шефы обещают сделать, а все нет.
— Через десять дней в школу идти — и опять будем без площадки.
И тут Ваську осенило.
— Ребята! — он заговорщицки понизил голос. — Айда к молодежному секретарю рудника! Именно сегодня, сейчас.
— Посмотри на себя в зеркало — тебя же мать родная не опознает, — возразил я.
— Вот и отлично! — радостно подхватил Васька, будто всю жизнь мечтал, чтобы его не узнавали. — Пусть увидят, каково нам без площадки. Может, быстрее поверят, что надо бы наконец вспомнить о нас.
Васькина идея теперь уже не казалась нам такой безрассудной, как вначале.
— Наглядная агитация — вещь хорошая! — солидно подтвердил я.
— Так идем, что ли? — обрадовался Васька, чувствуя, что мы вот-вот сдадимся.
Я махнул рукой:
— Веди нас к шефам, главный архитектор! Была не была.
Васька на радостях зачерпнул с дороги пригоршни пыли и круто посолил ею брюки.
— Чтоб еще нагляднее было! — доверительно сообщил нам он. — И вам советую.
— И так сойдет, — отклонил я Васькино предложение. — Держись, ребята, сейчас они все попадают от испуга.
Нам крупно повезло — у заводоуправления стоял у машины сам секретарь. У него вытянулось лицо, когда мы решительно подошли к нему. Мы курились пылью, что осела на нас на дороге во время игры.
— Что это значит, ребята? — растерянно спросил секретарь. — Может, у нас в поселке снимается исторический фильм о жизни беспризорников и вас пригласили на главные роли? Что за вид — не понимаю.
— Смотрите, — показал я коробку с бадминтоном. — На дороге играли. Играть нам больше негде, вот и измазались, как поросята — домой стыдно пойти.
Подключился Сервер:
— Сколько можно нас завтраками кормить? Каждый раз откладывают строительство спортплощадки.
Секретарь решительно захлопнул дверцу машины, бросив шоферу:
— В райком поедем только через час. Оказывается, есть неотложное дело и дома…
Скоро все комитетчики высыпали во двор — оглядывать нас. Заведующий спортивным сектором явно нервничал, понимая, что отдуваться первым делом придется ему. Так оно и случилось.
— Ну, Юлдаш, что скажешь, — спросил его секретарь. — Нравятся тебе ребята?
Юлдаш сказал упавшим голосом:
— Вы насчет спортплощадки?.. Сделаем, Усман Сафарович. Завтра и начнем.
Васька протянул недовольно:
— Я же говорил — завтраками будут кормить!
— Погодите, ребята! — властно остановил Ваську секретарь и вновь повернулся к Юлдашу.
— Договоримся, что это «завтра» будет в последний раз. — Он усмехнулся и продолжил — Иначе на послезавтра я назначу товарищескую встречу по бадминтону между ребятами и тобой. И знаешь где — тоже на дороге! Сам буду судить матч… Идет?
Юлдаш с готовностью кивнул:
— Сделаем… Почему не сделать. Обязательно можно.
Я выступил вперед и сказал:
— Усман Сафарович, вы не думайте, мы не маленькие. Мы и сами можем сделать площадку — у нас ведь своя АДУ есть… То есть Академия Добрых Услуг. Только там ямы очень большие и бугры жуткие — их ломом не расковыряешь. Бульдозер нужен. А так мы и сами могли бы. Уже два раза нам говорили — мол, тракториста лишнего нет.
— Ясно, Юлдаш? — повторил Усман Сафарович. — Бульдозер сможешь достать?
— Достану! — торопливо ответил Юлдаш. — У Балтабаева попрошу. Гафур Рахимович не откажет…
— И учти, — продолжал секретарь. — Если Гафур Рахимович скажет, что бульдозер дать может, а тракториста свободного нет под рукой — все равно соглашайся.
— Как же так? — растерялся Юлдаш.
— Не пропадем, Юлдаш! — улыбнулся Усман Сафарович. — Я сам в кабину сяду. Думаешь, забыл, чему меня в техникуме учили? Сомневаешься? Думаешь, твой секретарь только и годится, что бумажки подсовывать?
— Вы сядете за трактор?! — изумился Юлдаш. — Сами?
— Можем поспорить, если сомневаешься, — рассмеялся секретарь.
Вечер воспоминаний
Все бы ничего. Но вот незадача — пристали ко мне Сервер, Юрка да и другие ребята с расспросами — что это за история с пугалом огородным?.. Расскажи да расскажи… Вот ведь угораздило бабушку вспоминать уже полузабытое прошлогоднее мое приключение. Было бы что припоминать, чем гордиться, а то ведь стыд один да и только. Я было отнекивался:
— Да что вы, ребята, это ведь такая история — целый год вспоминать и рассказывать надо.
Но ребята не отступили, пришлось выкладывать все начистоту.
А получилось вот что. Прошлым летом родители спровадили меня на две недели к бабушке, уступив жарким зазывным письмам. И началась для меня веселенькая жизнь. Бабушка целыми днями не давала себе отдыха — пекла, варила, парила, жарила, фаршировала, таскала с базара тучные кошелки и, громоздя на стол горы съестного, с умилением глядела, как я все это уплетаю. За столом я чувствовал себя, как альпинист, который стоит у пока не покоренной вершины, и задрав голову, силится увидеть ее — сияющую и недоступную.
— Бабуль! — в отчаянии говорил я каждый раз. Ну, зачем такая прорва еды? Столько мы и всем классом не одолели бы. Сюда целую школу на трудовой десант приводить надо…
Бабушка неподдельно серьезно обижались, и приходилось мириться со своей участью, терпеливо укладывая в себя, как в бездонный сундук, самсу и лепешку, виноград и лагман, плов и фисташки. Те дни превратились для меня в жуткое испытание.
А бабушка, знай, умиленно оглядывала меня и дыхала:
— Худой-то какой! Совсем заморили моего ягненка. Уж я им напишу! Видано ли — один скелет на мальчишке болтается. Заморыш, а не ребенок…
Она гладила меня по голове и приговаривала:
— Ешь, мой ягненочек… Не жалей, я еще приготовлю.
Я давился и ел, чувствуя, что ширюсь не по дням, а по часам. Спорить с бабушкой бесполезно — она вела праведную заочную войну с моими родителями, и в этом бою должна была победить ее уверенность в том, что при желании можно за неделю прибавить во мне двадцать кило живого веса. Полем, боя был, ясное дело, я. Театром военных действий…
