Виктор Куликов - Первый из первых или Дорога с Лысой горы
Обзор книги Виктор Куликов - Первый из первых или Дорога с Лысой горы
Виктор Куликов
Первый из первых или Дорога с Лысой горы
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
«Кто прав: весь мир иль мой влюбленный взгляд?»
У. Шекспир, 148-й сонет.ГЛАВА 1
ГЕРОИ ВОЗВРАЩАЮТСЯ
На самом краю бесшабашного бабьего лета над Тверью всходил невозможный день.
Ядовитый рассвет его так зловеще вскипал подзлащенною кровью, что любой наблюдатель, с первого взгляда, оторопев, понял бы, что день наставал бессердечный, и никому не будет ни милости, ни прощения.
Только откуда же было взяться ему, наблюдателю, если в те предательски неуловимые окровавленные рассветом секунды Тверь спала. Вся.
Да, еще можно было хоть что-то понять, все почувствовать и попытаться забить тревогу, но во всем полумиллионном городе не оказалось тогда ни одного бодрствовавшего человека. Ни единого. Как забылась Тверь непонятным тревожным сном ровно в одиннадцать вечером накануне, так и… хоть спали ее всю, до последней скамейки. Она продолжала спать.
А потому и не видел никто, как городу явились двое…
Они возникли из зыбкого сизого облака, лишь на мгновенье коснувшегося стертых булыжников городского сада и тут же исчезнувшего. Но оставившего после себя Даму и Кавалера.
Одеты оба были престранно. Дорожные плащи ниспадали тяжелыми складками с плеч и до пят. Высокие ботфорты, перчатки с раструбами до локтей. Тугие кожаные пояса по бархату камзолов, кружевные воротники, смущенные собственной белизной.
Короче, явившиеся выглядели совершенно чужими. И городу этому, и времени, и вообще. Чужими.
Но, Господи-Боже ты мой, у скольких людей при взгляде на них радостная боль вонзилась бы в сердце! Сколько людей задохнулось бы от волненья, узнав их мгновенно!
И не ошиблись бы, нет, не ошиблись. Ибо за последние пятьдесят с лишним лет герои, придуманные не нами, не изменились ничуть.
Время не властно над теми, кто его не боится, запомните это. А уж они-то его не боялись. Они, давшие свободу пятому прокуратору Иудеи и обретшие вечный покой в старом доме с венецианским окном и вьющимся по стене виноградом. В доме, где по вечерам зажигаются свечи и звучит музыка Шуберта. В доме, вокруг которого цветут и никогда не отцветают грустные вишни.
Они, это были они! И да простит мне Всевышний, что вернул их назад.
Ну так вот… Осмотревшись, вдохнув глубоко и сладко, Дама и Кавалер неслышно прошли к парапету, отделявшему сад от обрыва, скользившего к Волге, и оказались у памятника самому непонятому из поэтов.
Застывшая перед ними река выглядела особенно загадочной и угрюмой. Еще бы! Она-то уж знала, что за день поднимался.
— Вот мы и вернулись, — голосом с хрипотцой заме тила Дама. — И это не сон. Мы снова здесь. Забавно!
Ее спутник кивнул и, обняв за талию, притянул Даму к себе:
— А мне почему-то грустно.
— Все правильно! Разве может быть весело, когда возвратишься в прошлое?
— Да, увы, но этот мир для нас — прошлое. — согласился Кавалер.
— В этом мире и нет ничего кроме прошлого.
Глядя на реку, Кавалер признался:
— Знаешь, а ведь я так толком и не понял, зачем мы вернулись.
— Ты слишком был занят работой, своей бесподобной трагедией, и не слушал меня, — нисколько не удивилась Дама.
— Так зачем же?
Дама ответила с озорною улыбкой: Нас пригласили на праздник!
— На праздник?
— На самый фантастический праздник из всех, какие здесь были.
Кавалер понимающе усмехнулся:
— Значит нас пригласил мессир.
— Не только…
— Что? — с изумлением на лице повернулся к ней Кавалер. — Уж не хочешь ли ты сказать, что нас пригласил и мессир, и… Он?
Дама восторженно рассмеялась. Чуть слышно.
Однако при первых же звуках ее приглушенного смеха птицы с деревьев сада брызнули в небо осатанело. А две замешкавшиеся вороны замертво свалились на землю.
— Именно так, мой любимый, мне было сказано, именно так!
Кавалер нахмурился:
— Но если они устраивают праздник вместе, то значит все уже предрешено? Значит круг замыкается?
— Конечно! И мы будем при этом присутствовать. Представляешь?
Кавалер нахмурился еще более:
— Вот этот час и настал? Круг замыкается… Рано или поздно он должен был замкнуться. Неизбежно. И тогда начнется круг новый. Так предначертано. Кончается все, но ничто не кончается навсегда. И удивляться тут глупо. Но присутствовать при этом? Не знаю, мне как-то не хочется.
— Однако мы уже здесь! — Даме не нравилось настроение спутника.
— Жаль.
— Наверное, на тебя угнетающе действует вид этой печальной реки, больше похожей сейчас на траурную ленту. Пойдем отсюда. Нам пора, — Дама взяла Кавалера под руку.
И зыбкое сизое облако мгновенно окутало их, и они растаяли в нем.
Тотчас же беззвучно растаяло и само облако, оставив на стертых булыжниках сада только пятно испарины. Которое, впрочем, серебрилось недолго. И пропало…
Зато чуть раньше в сводчатом окне башни, венчающей дом номер 20 на углу улиц, названных в честь двух великих отечественных литераторов, ранний прохожий мог бы заметить необъяснимое золотое свечение.
Архитектор, построивший этот дом, был, по нашему разумению, законченным и безнадежным романтиком. До мозга костей. Только так и можно объяснить, каким образом в центре города, взращенного Волгой, вдруг да и появилось строение с ужимками и замашками средневекового замка.
Если не брать в расчет проступавшие из стен его колонны и контуры арок, то в общем и целом интересующий нас дом, воздвигнутый буквой «Т», напоминал (исчезни окна) крепостную стену, по верху которой бежали самые настоящие зубцы с не менее настоящими бойницами и декоративными башенками по углам замысловатых изгибов стены.
А надо всем этим вздымалась башня со сводчатым окном — тем самым, за которым ранний прохожий и мог бы заметить необъяснимое золотое свечение.
Однако мы знаем, что прохожих в тот час на улицах не было.
Впрочем, и появись хоть один, и будь он самым наблюдательным в мире, превращения, которое случилось с захламленной, загаженной, черт знает чем провонявшей каморкой внутри башни, он не увидел бы. И не увидел бы, говоря между нами, себе же на пользу. В противном случае тут же, на месте, непременно свихнулся бы. Потому что превращение свершилось пониманию неподдающееся.
Из тесной и мерзкой каморка в результате необъяснимого золотого свечения преобразилась в просторную залу со стенами, отделанными мрамором, с судорожно разинутой пастью камина в правом углу от входной двери и потолком настолько высоким, что могло показаться, будто его нет и вовсе.
