Крепкий орешек Джонс и нарисованный город - Биддальф Роб

– МЕЙКЕР, ШТРИХШ, ЕСТОЙЭ, ТКАМЕР, АДВАДЦ, АТЬДВА. И где в этом смысл?

– Запиши! Давай, ты же у нас считаешься самым умным.

Роквелл взял карандаш.

И тогда до него дошло:

– Мейкерштрих. Шестой эт. Камера двадцать два. Эт – видимо, этаж.

Роквелл взглянул на Лялябет, покачал головой и поднял вверх руку.

– Однако. Сообразительно. Признаю. Ты гений, Лялябет. Дай пять!

– Всего лишь по головоломке в день, – весело сказала она, хлопнув Роквелла по ладошке. – А теперь давайте выясним, как попасть на шестой этаж в камеру двадцать два.

60. Спасение

Рисунки отняли у неё много времени. Орешек хотела, чтобы всё было изображено верно – в конце концов, для успеха дела важна каждая мелочь. Но рисовать, полагаясь на память, было непросто.

– Нет, они точно выше, – заметила Лялябет.

– Она права, – согласился Роквелл. – И эти горящие глаза у них чуть побольше.

Орешку пришлось воспользоваться всем, что она припасла в патронташе, чтобы нарисовать двоих ГАРПУНов. На туловище ушло несколько слоёв акварели, набросок рук она выполнила углём, а все подробности дорисовала Хвостиком.

– И сделай, чтобы глаза были зелёные, – попросила Лялябет. – Мне так нравилось, когда у 72-го были зелёные глаза.

Наконец она закончила рисовать и отступила на шаг назад полюбоваться работой.

– Орешек, ты такая талантливая! – восхитился Роквелл.

– Самый лучший художник на свете! – согласилась с ним Лялябет. – Они такие здоровские!

– Да, неплохие, – кивнула Орешек. – Будем надеяться, фокус удастся.

Орешек и Роквелл забрались в нижние половинки костюмов ГАРПУНов, подхватили Штришка и Лялябет, усадили на плечи и надели верхние половинки.

– Надеюсь, никто не заметит, что у нас ноги, – озабоченно сказал Роквелл.

– Обойдётся. Главное – двигаться быстро и ровненько.

Орешек прошаркала к двери лифта и нажала на кнопку. Когда лифт подъехал, Лялябет вытянула руку в нарисованную пройму и нажала на кнопку с цифрой «6». Двери плавно закрылись, и лифт поехал вверх.

Через несколько секунд он остановился, открылась дверь, и перед ними возник длинный, изогнутый дугой коридор с совершенно одинаковыми дверями по обе стороны, расположенными метра через два друг от друга. Коридор напомнил Орешку мамин офис. На каждую дверь с помощью трафарета был нанесён чёрной краской номер: нечётные слева, чётные справа.

Орешек и Роквелл направились по коридору, стараясь передвигаться насколько возможно плавно. Это легче сказать, чем сделать, когда: а) у тебя на плечах ребёнок / собака и б) глазницы в костюме не совпадают с глазами.

– Лялябет, – прошептал Роквелл, – ты видишь номера на дверях?

– Да, – шепнула она в ответ. – Идём дальше. Это номер четыре.

Через минуту-другую они прибыли на место.

– Вот она, – шепнула им Лялябет. – На горизонте чисто.

Лялябет шустро откинула голову костюма и спрыгнула с плеч Роквелла. Тот помог освободиться от костюма Орешку и Штришку. Орешек выхватила из патронташа маркер и нарисовала на двери маленькую замочную скважину. Потом тем же маркером нарисовала в воздухе прямо перед собой ключ. Схватив ключ, она вставила его в замочную скважину и повернула. Дверь распахнулась.

И действительно: в камере двадцать два стоял человек, которого она тут же узнала, – человек с фотографии в золочёной рамке в гостиной у миссис М. Малькольм Мейкерштрих. Однако, к несчастью для Орешка и её друзей, он был не один.

Часть 4

…в которой Орешек попадает в передрягу

(вернее, в несколько передряг)

61. Алан

Орешек открыла глаза и поняла, что лежит в полной темноте на чём-то холодном и жёстком. Она села.

Что-то разглядеть было невозможно, но она слышала чьё-то дыхание. В помещении, кроме неё, находился кто-то ещё.

– Роквелл? Эль-Би? Штришок?

– Боюсь, их здесь нет, – ответил неприятный глубокий голос.

Тогда-то она и вспомнила.

Открыв дверь в камеру мистера Мейкерштриха, они увидели, что рядом с ним стоит очень высокий, очень мускулистый человек с бледным лицом, усеянным рыжими веснушками – под цвет таких же рыжих волос. Увидев их, он натянул маску, закрывая нос и рот, и брызнул в них чем-то из баллончика. А дальше она помнила только то, как очнулась в темноте.

– Вы кто? – спросила она.

– Тебе незачем знать моё имя, – ответил он. – Тебе надо просто ответить на мои вопросы.

– Где я? Где остальные?

– Ни тебе, ни твоим друзьям ничего не грозит. Пока.

– Вы мистер Бел?

– Нет. Но я первый после него. Я его самый доверенный помощник.

В его голосе Орешек слышала гордость.

– Это не ты тот огромный рыжий чувак, который торчал в камере мистера М?

– Мои волосы, вообще-то, золотисто-каштановые. Однако… да.

– И тебя зовут…?

– Что ты так интересуешься моим именем? – послышалась в его голосе слабая нотка раздражения.

– А тебе что, трудно сказать? Стесняешься? – не унималась Орешек. – Конопатый или ещё как?

– Нет! Я… я… ну, я Алан, если тебе так хочется знать.

Орешек услышала, что он встал.

– И вообще, здесь я задаю вопросы!

– Ну, пока что все вопросы здесь задаю я. Не заметил?

– А тебе не положено!

– Это почему? – удивилась Орешек.

– Это другой вопрос!

– Да ну?

– ХВАТИТ!

Орешек услышала, как Алан сел.

– Мисс Джонс, – заговорил он, – как вы оказались в Хроме?

– О, это целая история!

– Мы обнаружили у вас контрабандные принадлежности для рисования. Вы не сумели бы пронести их без нашего ведома через любые известные нам порталы. Значит, вы прибыли каким-то другим путём.

Рука Орешка невольно потянулась к правой ноге. Перед тем как выйти из технического помещения в костюмах ГАРПУНов, она нарисовала у себя на комбинезоне кармашек и спрятала туда Хвостик. Она готова была потерять всё что угодно, только не карандаш. Рано или поздно ей всё же хотелось вернуться домой.

Щёлк.

Внезапно помещение залило ослепительным белым светом. Орешек закрыла лицо руками и крепко зажмурилась. Через несколько секунд она открыла глаза и увидела лицо Алана в нескольких сантиметрах от себя.

– Может быть, ты ещё что-то утаиваешь от нас… деточка? – прорычал он, сдабривая последнее слово особенно сильным ядом.

– Нет, Алан! – ответила Орешек не менее ядовитым голосом.

Алан отступил назад и потеребил на голове гарнитуру с наушниками и микрофоном.

Орешек воспользовалась случаем и быстро огляделась по сторонам. Помещение было крохотным – три метра в длину, два в ширину. Она сидела на бетонной скамье с одного края. Над головой было маленькое зарешёченное оконце, открытое всем ветрам; за оконцем в тёмном фиолетовом небе ярко мерцали звёзды. У стены напротив стоял стул, за которым находилась тяжёлая бронированная дверь. Прямо над дверью висел маленький телевизор. Помещение было полностью лишено всяческих излишеств, если не считать больших чёрных букв, напечатанных на стене справа: Э99-К42.

«Этаж девяносто девять, камера сорок два», – догадалась Орешек.

Неожиданно экран телевизора ожил яркой вспышкой белого цвета, и, потихонечку затухая, вспышка превратилась в незнакомый силуэт – голова и плечи. На незнакомце была белая шляпа, низко надвинутая на глаза.