Эдуард Успенский - Каникулы в Простоквашино (Дядя Федор и лето в Простоквашино)
У Матроскина в голове сразу сверкнуло:
— Телёночек? Да?
Печкин на колени встал:
— Телёночек. Дайте мне телёночка.
Матроскин задумался. С одной стороны, телёночек — это хорошо. А с другой — у них один телёнок уже и так есть. Он спрашивает:
— А что вы нам дадите?
— Козлёночка?
— А у вас есть?
— Есть два.
— Козлёночек — это мало, — говорит Матроскин.
— А я вам ещё цыплят дам.
— Сколько?
— Целую шапку. У меня недавно вывелись.
Матроскин очень рад, но делает вид, что недоволен.
— Ладно, уж так и быть. Только мы ваших цыплят вместе с шапкой возьмём, а козлёночка вместе с тележкой.
Дядя Фёдор кота отвёл и спрашивает потихоньку:
— Матроскин, а зачем нам шапка и тележка?
— Эти шапка и тележка — наши шапка и тележка. Это мы их Печкину в день рождения дали, когда козочку дарили и курочек. Вот пусть теперь и возвращает.
И ещё он сказал:
— Только имейте в виду, почтальон Печкин, что козлёночка я сам выбирать буду.
И они с дядей Фёдором немедленно за козлёночком к почтальону Печкину пошли.
— Если это мальчик, — говорит Матроскин, — я его Васей назову. А если это девочка, я её Нюшей буду звать.
Ну, Нюша так Нюша.
Глава седьмая. ВЫСОКАЯ ПОЭЗИЯ ШАРИКА
Шарик по-настоящему поэзией заразился. Его уже не строчки и деньги интересовали, ему захотелось свои чувства через стихи выразить. Он решил большую поэму написать о собаках "Щенок Горбунок".
Он начал потихоньку её сочинять:
Один чел-век имел собаку,
И очень он любил собаку.
Правильно было написать "один человек имел собаку", но тогда получалось нескладно. А с "чел-веком" вышло лучше. Кому надо, поймёт, что "чел-век" — это "человек". Итак:
Один чел-век имел собаку,
И очень он любил собаку.
И без собаки жить не мог.
И к ней бежал он со всех ног.
Но вот отец сказал ему:
— Тебе собака ни к чему.
Зачем мы заводили пса,
Чтоб педагогой заняться,
Чтоб ты его кормил, поил
И в летний сад гулять водил.
"Педагога" тоже была неправильным словом, но "педагогика" никак не влезала. Пришлось оставить "педагогу".
Дальше поехало веселее и без неправильных слов:
А ты забросил, сын, Дружка,
И лишь кусочек пирожка
Вручаешь ты ему порой,
Когда не занят ты игрой,
Эх, на компьютере своём,
И мы собаку отдаём.
В поэме было много недостатков. Например, что такое "сын Дружка"? Это — "собачий сын"?
"Эх, на компьютере своём…" — тоже было какой-то сомнительной строчкой, но деваться было некуда. Без "эх" никак не получалось.
Поэты бывают разные. Некоторые поэты специально ломают слова, чтобы яснее выразить свою мысль. Некоторые ломают слова, потому что они малограмотные, косноязычные и иначе у них не получается.
Шарик был поэт-чувственник, поэт-нутренник. Он нутром чувствовал, как лучше писать. И иногда у него выходило малограмотно, но образно и понятно.
Он дошёл до завязки поэмы, пора было что-то завязывать. Шарик решил, что суровый папа прогонит Дружка, но потом за это поплатится:
Он не бросал на ветер слов —
Сердитый папа Иванов.
Он сыну строго наподдал
И пса в милицию отдал.
И вот зима, идёт снежок.
В милиции живёт Дружок.
Он поступил туда весной,
Ку-курс окончив разыскной.
Шарик не очень понимал, при чём тут весна, если идёт снежок. Ещё его сильно смущал этот "ку-курс", но без "ку" правильный ритм не получался.
— Пусть думают, что автор, например, был заика, — решил он. — А теперь продо-до-лжим.
Ему развили слух и нюх,
И он работать стал за двух.
Вообще-то лучше "за двоих",
Но только рифмы нет для них.
"Пора переходить к более решительным событиям", — решил Шарик. И продолжил:
Однажды в суровую зимнюю пору,
Когда всё живое запряталось в нору,
Раздался встревоженный звон —
Это звонил телефон:
— У нас слу-случилась пропажа,
Мне кажется, что это кража.
"Какая-то здесь есть неправильность, — подумал Шарик. — Все стали заикаться".
Но он успокоил сам себя, решил, что если у человека что-то украли, то он непременно станет заикаться от волнения.
Дальше у него как-то легко прорвались следующие строчки:
— Вы, вы, гражданин, не дрожите,
Спокойно нам всё доложите,
Что в вашем доме пропало?
— Диван, чемодан, одеяло,
Корзина, картина, картонка…
— И маленькая собачонка?
— Ах, нет, у нас нет собачонки.
Здесь Шарик с наслаждением дописал крупными буквами:
— Вот и пропадают картонки.
Дальше Шарик, как настоящий сыщик-разыскник, провёл допрос своего героя:
— Так, значит, пропала картина?
— Картина.
— И что там на ней?
— Бригантина.
— Так, значит, пропала картонка?
— Картонка.
— И что же в картонке??
— Дублёнка.
После этого у Шарика все рифмы ушли из головы, и он перешёл на полупрозу. Но он быстро выправился:
Начальник к себе вызывает Дружка
И треплет его по загривку слегка:
— Мой верный товарищ,
Пора, брат, пора!
Что хочешь, проси,
Но поймай мне вора.
Дружок подумал изо всех сил
И ничего не попросил.
Так получилось не потому, что Дружок был такой гордый, и не потому, что нечего было просить. А потому, что ничего не укладывалось в размер. Шарик решил, что Дружок попросит что-нибудь на обратном пути.
И вот, поднимая морозную пыль,
Несётся по городу автомобиль.
Ночь, улица, фонарь, стройбаза…
Дружок взял след почти что сразу.
Поэт Шарик к этому месту не просто устал, а основательно переутомился. Он посчитал строчки. Их получилось пятьдесят восемь строк. Или восемьдесят с чем-то долларов-рублей…
— Для одного дня больше чем достаточно, — решил он. — Можно и отдохнуть.
Глава восьмая. МЕМУАРЫ КОТА МАТРОСКИНА
Кот Матроскин по секрету от всех вёл дневник. Всё интересное записывал. Вёл он его уже давно — целых два дня. Он решил записывать всё интересное.
Самое трудное было в том, что ничего интересного не было.
"Вчера 15 мая приехал дядя Фёдор. Теперь он, конечно, поставит на место Шарика. Шарик окончательно распоясался. Ловит блох прямо на глазах у людей. И котов".
"16 мая. Мы с дядей Фёдором торжественно ничего не делаем. Пойду дам Мурке сена".
"17 мая. Сегодня с утра торжественно ничего не делал, но сначала подоил корову и сходил в магазин. Шарик стал совсем другим. Его вымыли. А я мыться не люблю и не буду".
Ему понравилось вести дневник, и он стал записывать события каждого дня.
"18 мая. Все блохи с Шарика ушли. Он больше не ловит их, как раньше, целыми днями. А я стал весь чесаться. Это не могут быть блохи. Наверное, это раздражение. Насекомые на интеллигенции не разводятся".
"19 мая. Оказывается, разводятся. Стараюсь держаться поближе к Шарику. Может быть, уйдут на него обратно".
"20 мая. Всю ночь не спал. Не ушли".
"25 мая. Прочитал свой дневник. Ничего интересного, кроме блох. А ведь есть рассветы и закаты, есть духовная жизнь, например театры. Но разве с такими блохами пойдёшь в театр. Каждая размером с клюкву".
Дядя Фёдор как-то заглянул в дневник Матроскина и увидел эту блошиную эпопею.
— Матроскин, как тебе не стыдно! Давай немедленно купаться.
— Нельзя.
— Это почему?
— Я воды боюсь.
— Но ты же у нас морской кот.
— Да, морской. Я морской воды не боюсь, а у нас вода речная.
— Ну и отлично, — говорит дядя Фёдор. — В аптеке в селе Троицком морскую соль продают. Я видел, там ребята для аквариума покупали. Бери, Матроскин, тележку и шагай в Троицкое за солью. Будем тебе морские купания устраивать.
Матроскину деваться было некуда. На другой день он на тележке привёз соль из Троицкого. Стали думать, где его купать. Ванны в сельской местности в домах из дровишек обычно не заводили.
Шарик говорит:
— А вон у нас есть бочка для дождевой воды. Мы туда Матроскина и запихнём.
— Не надо меня запихивать, — говорит Матроскин. — Отойдите все в сторону. Я буду всё по-своему делать.
Сначала он бочку как следует отмыл. Потом вставил в неё кипятильник. Потом соли насыпал.
