Геннадий Мамлин - А с Алёшкой мы друзья
— Догони и скажи.
— И скажу.
— И скажи. А она спросит: «А с чего это вы вдруг отправились колхозу помогать?»
— А затем, чтобы старик Пеночкин лодку проконопатить успел, — запальчиво ответил я, будто передо мной был не Алёша, а сама старшая вожатая.
— Ах, значит, вы вместо Пеночкина работали в саду? — подражая вожатой, сказал Алёша, подозрительно оглядев меня с головы до ног. — Уважение старости решили оказать? А откуда вы знаете этого старичка?
— А я скажу… скажу…
— Нечего нам больше говорить, — вздохнув, сказал Алёша, — Начнёшь объяснять, так она непременно докопается, что мы в лагерь приехали, убежав из милиции. Нет уж, видно, придётся и в самом деле вещички собирать.
Мы замолчали, и в головы нам полезли всякие горькие мысли. Сейчас нам казалось, нет ничего страшнее возвращения в Москву. Но мы не знали, что самое страшное у нас всё равно ещё впереди.
С огромным листом свёрнутой в трубку бумаги к окну подошла Маринка.
— Эй, мальчики, гвоздиков у вас нет?
— Нет. Уйди.
— А чем же мы тогда стенгазету будем прибивать?
Я очень удивился.
— А нам всё равно, чем вы её будете прибивать.
— Конечно, не всё равно. Здесь и про вас карикатура есть.
— Ну да! — бросился Алёша к окну. — Покажи!
— Дайте гвоздики, тогда покажу.
— Странный ты, Марина, человек. Что тут, столярная мастерская, что ли, у нас?
Алёша протянул к, стенгазете руку, но Марина спрятала её за спину.
— А вы по карманам поищите. У всех мальчишек в карманах винтики или гвоздики есть.
Такая маленькая и такая вредная была эта девчонка. Я даже сплюнул на пол, показывая своё отношение к поведению Маринки.
— Я бы, Алёша, с твоей сестрою и часа вместе не прожил.
— Что же ты думаешь, я её сам выбирал?
Но всё это мы говорили для того, чтобы уколоть Маринку. За этими словами мы пытались скрыть смущение: девчонка ставила условие, и нам приходилось его принимать.
— Вот уж не думал, что ты в редколлегию попадёшь, — говорил Алёша, роясь в карманах, — пишешь ты, как курица лапой, рисуешь так, что паровоз от слона нельзя отличить…
— Во-первых, — сказала Маринка, принимая первый гвоздик, — рисую я в два раза лучше тебя, потому что у меня по рисованию пятёрка, а у тебя тройка с минусом стоит. Во-вторых, — Маринка получила второй гвоздь, — в редколлегию меня никто не выбирал. Это Вера попросила меня вместо неё стенгазету принести, потому что некогда ей…
— А в-третьих что? — презрительно скривив губы, спросил я, передавая ей единственный гвоздь (я нашёл его в кармане Алёшиных брюк, которые я носил уже два дня и почти привык считать своими).
— А в-третьих, читайте скорей. Меня редколлегия ждёт.
Маринка передала нам стенгазету и исчезла. Мы развернули огромный лист и сразу наткнулись на карикатуру.
— Здорово изобразили они тебя! — засмеялся Алёша. — Уши, как у осла, нос морковкой, а ножки тоненькие, как у паучка… А где же я? Ага, вот и моя нога из-за дерева торчит.
Алёша очень обрадовался, не найдя на карикатуре своего лица, и даже загордился.
— Это они меня за дерево потому спрятали, что на меня карикатуру очень трудно нарисовать. Ничего смешного в моём лице нет. Это, наверно, про то, как мы вчера утром от зарядки прятались с тобой. А что это изо рта вылезает у тебя, будто мыльный пузырь?
— Это не пузырь, — хмуро ответил я, — это как будто я говорю. Видишь, слова написаны в нём.
— «Выходи, Толя, — прочёл Алёша, — зарядка окончилась, можно завтракать идти…» Здорово! Что же это получается? Выходит, ты сам себе это говоришь?
— Это получается, — сразу просветлел я, — что это не ты, а я за деревом стою.
Алёша обиделся и стал ощупывать свои уши и нос.
— Когда у художника таланта нет, он обязательно всё шиворот-навыворот изобразит.
И тут под карикатурой мы прочли: «Братья-разбойники».
Значение этой подписи сразу дошло до нас, и мы застыли с раскрытыми ртами, глядя друг на друга. Потом я опомнился и сжал кулаки.
— Говорил я тебе, что ей надо по шее надавать! А ты психологию развёл. — Я достал из Алёшиной тумбочки ножницы и кинулся к стенгазете.
— Ты что?
— Пусти… Пусти, тебе говорят! Я сейчас эту мазню вырежу и на мелкие кусочки разорву.
— Болван! — Алёша толкнул меня так, что я полетел на кровать. — За такие дела, если хочешь знать, могут и из пионеров исключить.
— А если про наши подвиги узнают? — всхлипнув, сказал я. — Думаешь, благодарность будут нам объявлять?
— Одну карикатуру вырежешь — они сто других нарисуют. Да ещё презирать будут, что ты от критики спрятаться захотел.
— Мораль ты, я вижу, научился читать. Лучше скажи, что дальше?
— Ничего, — вздохнул Алёша и, сжав кулак, потряс им.
— Придётся с этой Веркой по-другому поговорить. Может, она ещё не всё успела ребятам рассказать. Марина!
— Что? — спросила Марина, появляясь в окне.
— Верка твоя где?
— Убежала.
— Куда?
— В лес.
— Куда?!
— Я же тебе рассказывала уже. Она после ужина прибежала и говорит: «Газету ребятам отнеси! А спать меня не жди, не приду». Я спрашиваю: «Куда ты?», а она говорит: «Некогда мне, потом расскажу».
— Врёт она всё! — убеждённо сказал я. — Это Верка придумала, чтобы мы не искали её.
Но Алёша только отмахнулся от меня.
— А ты не заметила, в какую она сторону побежала?
— А тебе зачем? — подозрительно спросила Маринка.
— А ты не спрашивай, когда тебе самой вопрос задают! — угрожающе надвигаясь на Маринку, сказал я.
Маринка посмотрела на меня с удивлением и спросила у брата:
— Это она тебе нужна или ему?
— Ему, — ответил Алёша и усмехнулся. — Он твою Верку к скале прикуёт и калёным железом будет ей язык выжигать.
Маринка, прежде чем исчезнуть, сказала:
— И когда, Алёша, ты научишься товарищей себе умных выбирать?
— Маринка эта твоя! — в сердцах сказал я и ещё раз сплюнул, — Ни одному её слову верить нельзя. Какая же это девчонка осмелится ночью в лес убежать?
Вместо Алёшиного ответа я услышал отдалённый гром. Алёша подошёл к окну и поглядел на небо.
— Ну, а если она действительно в лес ушла? — спросил он. — Ты плечами не пожимай… Собирайся!
— Куда?
— В лес.
— В лес?!
Алёша уже рылся в своём рюкзаке. Он извлёк оттуда кепку, компас, фонарик и плащ-накидку, которую швырнул на мою кровать.
— Никогда не думал, что Веру можно до такого состояния напугать. Понимаешь, как было дело? Сперва она по девчоночьей привычке, проговорилась про нас, а потом вспомнила, каким наказанием ты ей угрожал, когда комедию ломал, и побежала куда глаза глядят. Разве я мог подумать, что она это твоё кривлянье примет всерьёз!
— Ты что же, — заикаясь, спросил я, — хочешь за нею в лес отправиться? Так я всё это должен понимать?
— А ты что же, собираешься сидеть дома, когда из-за твоей глупости человек может заблудиться и погибнуть в лесу? Палку захвати — я у тебя под кроватью палку видел.
Я выглянул в окно и увидел низкие чёрные тучи. Я, конечно, не боюсь грозы, но гром действует мне на нервы. Я представил себе, что меня ждёт в лесу, но, подчиняясь неизбежному, полез под кровать за палкой. Я пошарил рукой и вытащил рюкзак. Эта находка до того ошеломила меня, что несколько секунд я стоял над ним, как над бомбой, готовой вот-вот разорваться. Потом я подбежал к двери и закрыл её на крючок.
— Это зачем? — спросил ничего не понимающий Алёша.
— А затем, что пропали мы с тобой, — дрожащим голосом ответил я. — Нам, может, ещё несколько минут осталось на свободе жить. — Я раскрыл рюкзак и вытащил из него панаму, на которой было вышито моё имя. — Видал? Это мой рюкзак. Тот самый, что в милиции остался тогда. Не веришь? Да провалиться мне на месте, если не он!
Алёша повертел в руках мою панаму и задумчиво сказал:
— Так… Значит, выследили они нас.
— Бежим!
— Куда? Они, наверно, с ищейками по нашему следу пришли. Марина где?
— Вон под навесом стенгазету прибивает к щиту.
— Марина! — закричал Алёша в окно.
— Чего?
— Иди сюда, если брат зовёт.
— Так ведь дождь… — появляясь у окна, сказала Марина.
— Не сахарная. Ну-ка, припомни, тут по лагерю никто подозрительный не ходил?
— Ходил.
— Кто?
— Я же говорила тебе: разбойник ходил вчера.
— Да разве, дурья голова, — вскипел я, — он про разбойников спрашивает тебя?
