Юрий Сальников - Под солнцем горячим
Гера молчал, готовый провалиться со стыда. Ведь даже сейчас он думал совсем о другом!
— А я еще предупредила тебя: не торопись. Помнишь? Ведь потому и заговорила у костра о партизанах. Надеялась, ты расскажешь мне о своих намерениях. Но ты не захотел. И сюрприза не захотел дождаться. Все-таки поторопился. Что ж, поговорим об этом еще сообща, — заключила Лидия Егоровна и пошла опять быстрее, догоняя передних.
«Поговорим сообща…» Гере вспомнилась швидьковская ехидная фразочка: «Жди приказика». Конечно, разговора не избежать. Вот и вожатая хмурится и с Гутей не разговаривает, на командира не смотрит. Ну что ж — натворили, значит, отвечай!..
И все-таки шел сейчас Гера в хорошем настроении. Пусть какие угодно приказы! Зато шагают они всем отрядом, и тропка не пропадает, не прячется, и дружно звучит в ущелье туристская песня — смешные слова про Семена, который растит большие ноги. Он тоже идет с ними со всеми, этот кучерявый турист, который всем во всем помогает и который тоже наверняка знал про Геркин замысел — не зря же он, сидя с Альбиной на берегу, затеял в тот вечер с Гусельниковым свой хитрый разговор…
Каменный лабиринт
Вот и поляна среди леса. И остатки костра на месте. И запас дров рядом. А в стороне — пустые консервные банки кучей: немало туристов, осмотрев пещеры, набирались здесь сил для обратного пути.
Совсем неслышный, едва булькая, бежал сбоку родничок. Не верилось, что это тот самый Алюк, который, стекая по ущелью, шумит и пенится внизу, у Принавислы, как настоящая река. За родничком крутой склон горы, на нем — кусты и деревья и тропинка вверх — там вход в пещеры.
Карабкались осторожно, медленно. Подошвы скользили, мелкая галька осыпалась. Приходилось держаться за кусты, за стволы деревьев.
— Ой, не могу, — визжала Абрикосова, хватаясь обеими руками за Лидию Егоровну. Она поминутно останавливалась, широко расставив ноги. Ей казалось, наверное, что скат горы шевелится, как палуба корабля при шторме.
А Семен с ребятами — и среди них, конечно, Кулек-Малек! — уже стояли на площадке у входа в пещеру. Вход по форме — как треугольник: сдвинулись две скалы, огромные, гладкие, а между ними — узкая щель. Включив фонарики, пригнувшись, ребята один за другим начали входить внутрь горы. Пахнуло холодом, потянуло сырым сквозняком. Гера споткнулся о какой-то камень и чуть не упал — удержался, стукнувшись о чью-то спину. Навел фонарик: швидьковская.
Шли не спеша, переговариваясь вполголоса. Лучи фонариков метались, скользя по стенам и потолку.
— Не хочу дальше! — раздался сзади голос Абрикосовой.
— Не бойся, — ответила ей Лидия Егоровна. — Держись! — Должно быть, она взяла Файку за руку.
— Трусихосова, а не Абрикосова! — крикнул впереди Дроздик.
Файка хныкала, но шла, только, наверное, очень медленно — беспокойный лучик фонарика позади, за спиной у Геры, отстал. А ребята уже продвинулись вперед по тесному коридору. Низкие своды его мрачно чернели. Холодные каменные стены еще больше сблизились. Они сжимали уже со всех сторон, Гере тоже стало страшно. Казалось, узкая щель наваливалась на плечи и нависала над головой тысячетонной тяжестью — вот-вот раздавит. Захотелось поскорее вырваться отсюда на свежий воздух — под открытое просторное небо, где сияет солнце и шелестят деревья. Но Гера пересилил себя и пошел дальше.
Тесный коридор сделал поворот. Луч Гериного фонарика неожиданно, словно обрубленный, уперся в стену. Голоса ребят глухо зазвучали где-то впереди. Гера поспешил на их гомон, и перед ним открылась каменная комната. Она была такая большая, что в темноте терялись ее границы — не видно ни стен, ни потолка, даже лучи фонариков не доставали до них, будто растворялись в сплошной тьме, таяли и пропадали, поглощенные черным провалом. Глаза постепенно начали различать стены, смутно желтеющие высокими колоннами. Эти колонны как бы подпирали кромешную темноту.
Гера осветил стенку поблизости от себя. Она была блестящая, мокрая, грязная, с некрасивыми подтеками и твердыми неровными наростами-наплывами. Эти уродливые наплывы застывшего камня и есть сталактиты. Гера потрогал их рукой — шершавые, скользкие.
— Идите, что же вы! — донесся нетерпеливый возглас Сереги. Он, конечно, торопился вперед. Ребята пошли в глубь комнаты и вдруг исчезли. Даже голосов их не стало слышно. Гера кинулся следом и наткнулся на стену. Бросился в другую сторону — снова каменная преграда. Луч фонарика забегал по стене. Только за выступом угла Гера разглядел узкий вход-лаз. Сюда прошли ребята. Этот узкий лаз-коридорчик вел дальше. Да, нетрудно в таком каменном лабиринте и заплутать!
Гера протиснулся в следующий огромный зал. Здесь бежал ручей. Во время дождя он, видимо, превращается в целую реку. А по стенам и в центре зала — опять столбы-колонны, каменные сосульки, желтые, пестрые. Они тускло поблескивали в свете фонариков, роняя вокруг себя длинные тени — будто шевелились и ходили по залу неведомые сказочные великаны.
— Вот это сталактитище! — донесся восторженный, голос Сереги.
А Гера не мог различить, где тут красивые сталактиты: все они были одинаково темные, грязные, и он отошел в противоположный конец пещерного зала с колоннами и увидел в углу каменное возвышение. Как трибуна без перил. Или сцена, высеченная в скале. Гера взошел на эту каменную сцену и немного постоял, глядя на зал, на ребят издали. Причудливо перепутывались над ребячьими головами черные тени в лучах фонариков. А Гера начал разглядывать стену, около которой стоял, и заметил небольшое углубление. Когда о» осветил его фонариком, то увидел, что это тоже вход — узкий и низкий. Недолго думая, Гера шагнул и, оступившись, чуть не упал. В новой подземной комнате пол был пониже. Правильнее сказать, это была даже не комната, а просто ниша. Пещера в пещере. Гера осветил ее всю — от угла до угла. Фонарик выхватывал отсыревшие или мокрые, как и везде, стены. Но что это? В самом дальнем углу вырыта яма. И около нее свалены камни. А в них воткнут железный лом. Он стоял, накренившись, готовый вот-вот упасть, старый и заржавленный. Откуда он здесь? Кто выкопал эту яму? А может, алюкские партизаны жили в этой пещере в Отечественную войну? Или в гражданскую?
— Ребята, ребята! — закричал Гера. — Смотрите, что я нашел! — Ребята хлынули к нему гурьбой. Даже Абрикосова-Трусихосова рванулась посмотреть: «Пустите, что там»?
Все протискивались в нишу, разглядывали яму, щупали лом и громко обсуждали вопрос: кто и что здесь прятал?
Гера всех слушал и думал: «А не в этой ли яме и было спрятано то, о чем говорится в музейной записке?» Только постой, постой, Гусельников! В записке-то нигде не сказано, что спрятано в пещере. «Степан Бондарь знает, где спрятано». И на рисунке указано место — три дерева, а под средним крестик, такой же, каким у Геры на схеме обозначены сталактитовые пещеры. Так, может быть, место, где что-то спрятано, не в пещерах? А около них? Да, да! Как там еще на рисунке? Крестик, а от него стрелка и цифра: «150». Как же раньше, Гусельников, не пришло это тебе на ум?
Гера хотел немедленно отыскать Гутю, чтобы проверить, так ли он запомнил рисунок. Но в этот момент все направились дальше, в следующий пещерный зал. А ему уже не терпелось поскорее назад, и он торопил всех:
— Пошли, пошли, хватит. — Он еле дождался, когда повернули, наконец, к выходу.
Вылезали все в зеленый лесной мир возбужденные и довольные. Сумрачная прохлада висела над ущельем, но после пещерной мрачности она казалась и светлой и теплой. Кулек-Малек начал сразу расписывать, какие еще бывают на свете сталактиты — пестрые, черные и гладкие, как мрамор. А Гера бросился к Гуте: его больше не занимали никакие камни, его сейчас интересовал только рисунок на партизанской записке.
«Так ведь это интересно!»
Гутя подтвердила: да, три дерева, крестик, стрелка и 150».
Где же они эти три дерева? Как их найти? Гутя внимательно посмотрела по сторонам. Но подлетел Толстый Макс:
— Вы что смотрите, что? — И начал тоже оглядываться. Он явно заискивал перед Герой и Гутей, чувствуя свою вину. Правда, он только одному Сереге сказал про их тайну, но все равно же — выдал. И Гера не захотел с ним разговаривать. А Гутя все-таки объяснила:
— В записке-то, помнишь? Три дерева и крестик. Это же — пещера. Ищи три дерева!
Их поиски не остались незамеченными. Лидия Егоровна вдруг спросила:
— Что у вас, Гера?
И тогда он все рассказал ей — и про записку, и про рисунок. Ребята слушали его, столпившись, и Муврикова воскликнула:
— Так это же интересно! Что ж ты молчал?
Гере стало обидно.
— Кто молчал? Я же звал вас в Алюк, когда маршрут выбирали! И про Бондаря говорил. И про гражданскую войну.
— Значит, плохо звал, — сказала Райка. Гера вспомнил, что точно такими словами ответила ему когда-то бабушка. А Серега уже скомандовал:
