Ричард Блэкмор - Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун
Вот это уже было немного лучше: суббота была первым днем, когда мне — после месячной разлуки — было удобнее всего появиться в Долине Дунов. Однако, как я ни пытался уговорить мастера Джереми Стикльза, он ни в какую не соглашался выехать в Лондон позднее субботы. Прийти на тот заветный утес, откуда Долина Дунов была видна, как на ладони,— это было для меня единственной возможностью если не повидаться с Лорной, то хотя бы увидеть ее издалека.
Но напрасно ходил я на знакомое место. Я вглядывался в долину до рези в глазах, я сидел тихо, почти затаив дыхание, так что кролики и белки безбоязненно резвились вокруг меня, но белый камень по-прежнему белел, не покрытый черной шалью, и венок на девичьей головке так и не оживил нелюдимую разбойничью долину.
Глава 16
В Лондоне
Путешествие в Лондон в те времена было опасным предприятием с непредсказуемыми последствиями. Конечно, риск значительно уменьшался, когда путешествовал знатный господин с многочисленными слугами: в этом случае о последствиях приходилось задумываться самим разбойникам. И все же для бедняка эти джентльмены с большой дороги были куда меньшим злом, нежели хозяева небольших постоялых дворов, праздношатающаяся солдатня и тому подобная публика, словно бы самой природой предназначенная для того, чтобы мирному путнику жизнь, как говориться, не казалась медом.
Покинуть Плаверз-Барроуз, не попрощавшись с Лорной, — мысль об этом разрывала мне душу. Но не только у меня было тяжело на сердце в эту минуту: когда настало время прощаться, матушка и Анни чуть было разом не ударились в слезы. Тогда я, призвав на помощь все свои способности к лицедейству (отмеренные мне Всевышним довольно скудно), бодро пообещал, что вернусь на следующей неделе с таким титулом и должностью, что в Орском приходе чертям тошно станет. Матушка и сестренка улыбнулись, а я, послав им воздушный поцелуй, пришпорил Смайлера, чтобы поскорее скрыться с глаз долой.
Джереми Стикльз из кожи вон лез, чтобы развеселить меня своими шутками, прибаутками и рассказами о славной английской столице. Вначале я слушал его невнимательно, но мало-помалу он втянул меня в свои разговоры, и как-то само собой получилось, что все мои мысли обратились к конечной цели нашего долгого похода, и я захотел поскорее увидеть самый главный город моей страны, куда призывала меня воля первого человека Англии. Дорога быстро сдружила меня с мастером Джереми Стикльзом, и он был страшно доволен тем, что нашел во мне благодарного слушателя.
До сих пор мне неудобно было описывать свою внешность, но сейчас я просто не могу не упомянуть о том, что, одетый во все новое, я выглядел хоть куда, и лучшие мои вещи были сложены в мешок, притороченный позади седла. Я ехал, сожалея о том, что меня не видит Лорна. Появись она сейчас на этой дороге, подумал я, вот бы подивилась она, какая на мне дорогая одежда! И немудрено: перед отъездом матушка позвала к нам в дом всех лучших портных нашей части Эксмура, и за три дня они одели меня, как они уверяли, во все самое модное. В восторге были все, кроме Джереми Стикльза: он морщил нос и делал вид, что ничего не видит и не слышит.
К обеду мы уже были в Порлоке, где перекусили с моим старым добрым другом мастером Пуком, бывшим скромным лавочником, а ныне весьма преуспевающим торговцем. Съестного мы взяли с собой из дома предостаточно, но решили не притрагиваться к нему до тех пор, пока не проедем знакомые места, где мы всегда сможем пообедать у кого-нибудь из моих многочисленных друзей. В первый день мы даже не вспомнили о наших запасах, потому что, добравшись до Данстера [30], остановились на ночь у одного богатого дубильщика, родственника моей матушки. Oн тепло встретил нас и пообещал вернуть старину Смайлера в Плаверз-Барроуз, дав ему, бедняге, один день роздыху.
Это было долгое и утомительное путешествие, хотя до самого Бристоу [31] дороги были в довольно приличном состоянии. Нас было всего двое, и не однажды мрачные личности всех мастей и оттенков, преграждая нам путь, интересовались, что нам дороже — жизнь или кошелек, — но, узнав, что имеют дело с родственником самого Тома Фаггуса, почтительно кланялись и тут же исчезали в близлежащем лесу. Не было по дороге дома, где бы не сочли за честь принять у себя таких гостей, несмотря на то, что на шляпе у моего приятеля красовалась красная королевская кокарда.
Дело кончилось тем, что мастер Джереми Стикльз снял кокарду и сказал:
— Спрячу-ка я эту штуковину, сынок. Твое родство с мастером Фаггусом сейчас важнее во сто крат, чем эта красивая игрушка. Подумать только: человек, моривший меня голодом на пути из Лондона, кормит нас на обратном пути!
Ночь застала нас вблизи Лондона. Джереми Стикльз решил, что нам следует заночевать под открытым небом, потому что скакать по ночам через поля здесь опасно, а о Томе Фаггусе, надо полагать, здесь и слыхом не слыхали. Я согласился с мастером Стикльзом, тем более что на Лондон, подумал я, лучше любоваться не ночью, а днем. Но наступил рассвет, и любоваться, как выяснилось, стало не на что; город, не в пример нашему чудесному Эксмуру, показался мне уродливым и грязным. Нет, лавки здесь оказались побогаче и вывески над ними были куда затейливее эксмурских, но стоило мне остановиться, чтобы разобрать, что на них написано, как меня тут же грубо толкал какой-нибудь прохожий, который, судя обо мне по себе, тут же выразительно клал руку на эфес шпаги. Часто бывало, что владелец лавки, пытаясь обратить мое любопытство в свою пользу, выскакивал за дверь и кричал, нахально хватая меня за рукав:
- Рады вам, сэр, сверх всяких мер! Покупайте свободно, что душе угодно! Покупайте, покупайте, покупайте!
Единственное, что мне понравилось, так это река Темза, а также Дворцовый зал и церковь Вестминстера. Вот уж где чудес видимо, а еще больше невидимо! Но, Боже мой, какие тут шумные улицы, как грохочут кареты по мостовым, как, следуя перед ними, бесцеремонно расталкивают слуги всех встречных и поперечных! Честное слово, не однажды мечтал я поскорее вернуться к своим овцам, когда, теряя терпение в этом людском водовороте, еле сдерживал себя, чтобы не дать воли своим здоровенным деревенским кулакам.
Тогда, летом 1683 года, более девяти с половиной лет со времени, когда погиб мой отец и началась эта история, между королем и Лондонским Сити случился великий спор. Король и те, кто стоял за его спиной, соря денежками без меры и счета, хотели и дальше жить той же беспечальной жизнью, и для этого они задумали присвоить себе право раздавать высшие должности в Сити по своему усмотрению. Горожане, однако, воспротивились этому, указав, что это право принадлежит им и что это оговорено в Хартии Лондонского Сити [32]. В настоящее время дело разбиралось в королевском суде.
Дело это, похоже, только и занимало здешних судей, потому что то, из-за чего я прибыл в Лондон, никого не интересовало, и я, попав в самую гущу политических страстей, не понимал, нужен ли я тут вообще кому-нибудь. Где-то в середине июня судьи вынесли решение: Лондонский Сити должен уступить свои права королю. Сразу же после этого были арестованы лорд Вильям Рассел и мастер Алджернон Сидни [33]. Их заключили в Тауэр [34], обвинив в заговоре против короля. Это вызвало великое брожение среди горожан, потому что арестованных любил и уважал простой народ.
Шел второй месяц моего пребывания в Лондоне. Я жил за свой счет, поселившись в доме зажиточного меховщика. Я не отказывал себе ни в еде, ни в питье, и хоть я не из привередливых, но мне было с чем сравнить, и я постоянно замечал, что масло здесь не такое свежее, как в наших краях, а молоко так просто вода. Впрочем, все это были мелочи, а вот что беспокоило меня всерьез, так это солидный счет за кров и стол, который мне подавали каждую субботу после полудня.
Наконец, чувствуя, что деньги мои подходят к концу, а помощи ждать неоткуда, я решил, не тратя больше времени на мелкую чиновничью мошкару, обратиться непосредственно к судьям и настоять на том, чтобы они либо сняли с меня допрос, либо отпустили восвояси. (Должен пояснить вам, любезные читатели, что на следующий день после того, как я прибыл в Лондон, я подписал в присутствии нотариуса бумагу, где обязался в любое время и по первому требованию суда дать интересующие его показания.)
В тот день, когда в Линкольнз-Инн [35] должны были обезглавить лорда Рассела, толпы народа двинулись посмотреть на это кровавое зрелище, а я отправился в Вестминстер. Во дворце никого не было. Я постучал подряд в три двери, за которыми в иные времена кишмя кишели чиновиики и ходатаи неустанно сновали взад и вперед, но мне никто не ответил. Я бы еще долго блуждал по обезлюдевшим коридорам, но какой-то старик-служитель сказал мне, что судейских нынче нет и не будет, потому что все отправились в Линкольнз-Инн.
