Кирей Мэргэн - Тайна Караидели
— Чем же вы будете стрелять в нас?
— Я уже сказал: вашими камнями.
— Эге! За чужой счет не воюют! Сами камешки соберите! Мы вам не слуги!
— А как же трофеи? Их ведь тоже можно пустить в ход! — не растерялся Юлай.
— Дураки вы, вот кто! — заявил заводила. — А если мы в вас совсем не будем стрелять?
— Если противник не будет стрелять, значит, война не начнется! А раз войны не будет, то зачем нам вооружаться? — поддержал Юлая Мидхат.
Заводила почувствовал, что у него не хватает логики, чтобы продолжать эту словесную перепалку, и, видимо желая показать, что в деле он более ловок, чем в разговорах, размахнулся и швырнул свой камень в стоявший неподалеку телеграфный столб. И не промахнулся. Камень отскочил от столба и шлепнулся на землю.
— Ну? — победоносно заорал заводила. — А теперь вы покажите, что вы умеете!
— Смотри! — Мидхат бросил камень в тот же столб и… промазал.
— Ур-ра! — закричала команда нападающих.
— А ну, погодите! Давайте на меткость — команда на команду! — предложил Мидхат.
— Давайте!
— Давайте!
И обе команды принялись беспорядочно швырять камни в телеграфный столб.
Кто-то угодил в ролик, посыпались осколки.
И надо же: именно в этот момент показалась на горизонте Фатима с каким-то человеком в шляпе и в очках.
— Полундра! — крикнул заводила, и вся его команда, словно по мановению волшебной палочки, исчезла.
Остался только он один.
— Разве так, Махмутов, встречают гостей? — укоризненно качая головой, сказал заводиле человек в шляпе. — Пригласили бы своих сверстников в школу, показали бы им наш музей. Ну, подойди, представься, что ли! Подойди, подай руку, не стой.
Заводила молча подал руку Юлаю.
— Это Махмутов, староста школьного кружка юных техников. Пригласи товарищей к нам. Ну?
Заводила отвернулся.
— Спасибо, агай, — ответила Фатима, — мы уж как-нибудь в другой раз, может быть, на обратном пути.
— Вот видишь, что ты наделал своим поведением! Позор! — проворчал человек в шляпе, недовольно глядя на заводилу.
— А что он наделал? Ничего он не наделал! — вступился за заводилу Мидхат. — Хороший человек.
Заводила усмехнулся, с благодарностью глянул на Мидхата.
— Ну, будь здоров, Махмутов. Приезжай к нам в Тальгашлы, — сказал Юлай.
Заводила, предчувствовавший, что ему еще влетит, когда гости уйдут, пожал руку Юлаю.
Когда человек в шляпе ушел, заводила Махмутов закричал:
— Эскадрон, выходи строиться!
И словно из-под земли, опять появился его «эскадрон».
— Равняйсь! Смирно! — подал команду Махмутов. И, подойдя к Фатиме, доложил: — Товарищ главный гость! Эскадрон имени Шарафа выстроен, чтобы приветствовать вас и ваших солдат!
— Вольно! — засмеялась Фатима.
— Так бы сразу и сказал, что вы имени Шарафа! — сказал Юлай. — Тогда бы мы с вами и спорить не стали.
— А вы небось и не знаете, кто такой Шараф! — улыбнулся Махмутов.
— Знать-то знаем, но приблизительно, — согласился Юлай. — Хотели бы узнать побольше. Можете рассказать?
— Кое-что можем. И фото можем подарить.
— Портрет Шарафа? Вот это здорово! — закричали все.
На старых развалинах
Эскадрон имени Шарафа каждое утро собирался на берегу Караидели, на развалинах старой крепости. Подобно тому как Петр I, будучи подростком, обучал свои «потешные полки», тренировал своих эскадронцев и заводила Махмутов.
Это были беспрерывные маневры, на которых Махмутов, разбив своих солдат на «красных» и «синих», гонял их без передышки целыми днями.
Так было и в день пребывания в Олдяке следопытов из Тальгашлы.
Именно перипетии «боевых действий» привели эскадронцев и их предводителя на старые развалины.
Когда следопыты отчалили от берега, прерванные маневры были продолжены.
Сам Махмутов воевал, конечно же, в составе «красных», потому что «синим» быть никому не хочется и вряд ли найдется заводила, который не использует своего «служебного положения» для того, чтобы попасть именно в «красные».
Группа разведчиков под его командой ринулась обследовать берег Караидели, чтобы выработать правильную линию наступления на противника.
И вот в какой-то момент разведчики услышали доносившиеся из-за берегового утеса голоса. Они притаились, надеясь застигнуть противника врасплох.
Махмутов почувствовал себя полководцем.
Его группа окружила подозрительное место.
Сам он ползком, по-пластунски добрался до вершины утеса.
То, что он увидел, не имело никакого отношения к задуманной им военной игре. На берегу стояли трое взрослых.
Один из них был человек в нахлобученной на лоб шапке, второй — высоченного роста, третий — маленький, толстый.
Махмутов собирался уже дать группе команду двигаться дальше, но одно неожиданное обстоятельство его задержало.
— Зачем, — кричал человек в шапке, — зачем, я тебя спрашиваю, ты куртку украл? Болван, и только! Я ведь не говорил тебе, чтобы ты это делал! Насторожил только эту девчонку Фатиму и всех ее щенков! Где куртка? Дай ее сюда!
«Фатима и ее щенки… — промелькнуло в голове Махмутова. — А не те ли это ребята, которые только что уплыли?.. Ведь их вожатую-то как раз и зовут Фатимой!..»
И Махмутов впился глазами в людей, которые, по-видимому, нанесли ущерб тем, кого Махмут считал теперь своими друзьями.
Долговязый человек порылся в своем рыбацком мешке, вытащил оттуда серую куртку и отдал человеку в шапке.
— Больше никогда, ничего, нигде не смей делать без моего приказа! Понял? — Человек в шапке бросил на долговязого злой взгляд. — А лодка где? — обернулся он к толстяку. — И ее нужно отдать пионерам.
Толстяк кивнул головой и пошел к берегу. Человек в шапке и долговязый пошли за ним.
Махмутов не мог спуститься на берег, чтобы выслеживать эту троицу, — его бы сразу заметили, — поэтому он пополз по скалам, сверху наблюдая за ними.
Вот дошли они до маленькой бухты, замаскированной листвой плакучей ивы. Присмотревшись, Махмутов увидел, что там спрятана лодка.
Налетел ветер, и Махмутов не расслышал, что говорил человек в шапке толстяку. Но по жестам понял, что он снова ругает его.
Потом человек в шапке пошел куда-то, а двое остались стоять.
Через некоторое время человек в шапке подкатил к бухте на моторке, прицепил лодку к своей и во весь опор помчался вниз по реке.
Махмутов продолжал наблюдение за оставшимися.
— Шел бы он, этот Закирьян, ко всем чертям! — сказал длинный. — Нос задрал!
— Мне, честно скажу, хотелось по шее ему надавать, — отвечал толстяк. — Подумаешь, отобрали у этих пионеров лодку, ну и что? А в куртке-то нож был, я для Закирьяна и старался, он ведь сам просил. А теперь, видишь ли, передумал. А я откуда знаю?
— Давай его… того… а? — сказал длинный.
— Э, нет! Грех на душу брать не стану! — покачал головою толстяк.
— Грех! Эка невидаль, грех-то! Ты что, никогда не грешил, что ли? А вот он тебя так прижмет, так прижмет, вот увидишь, что и сам мою песенку подтянешь! Погоди!
— Ну, поживем — увидим, — осклабился толстяк.
И они зашагали с берега прочь.
Махмутов продолжал наблюдение.
Он решил выследить этих людей, которые, как теперь было ясно, делали какие-то темные дела.
Наткнувшись на одного из своих разведчиков, он велел передать группе, чтобы она без шума, скрытно, на расстоянии следовала за ним.
Сами с усами
Тем временем следопыты спокойно плыли по чудо-реке Караидели, плыли и радовались жизни, радовались тому, что не зря побывали в Олдяке, что «Партизанская книга» пополнилась теперь такими страницами, о которых не стыдно будет написать дальневосточным пионерам.
Наливалися знамена
Кумачом последних ран,
Шли лихие эскадроны
Приамурских партизан.
Пели дружно, от души, так что слышно было на плотах, которые шли на некотором расстоянии от пионерской лодочной флотилии. Конечно, слышно. Потому что слышно было и следопытам, как громко перекликались между собою из конца в конец плотогоны, как подавали они команды, кричали.
Сразу было понятно, что это настоящие плотогоны, а не какие-нибудь самовольные порубщики вроде тех, которые прятали бревна на острове и под покровом ночи сплавляли их куда-то.
Ребятам было веселее двигаться от сознания, что где-то рядом с ними работают сильные люди, эти труженики могучей реки.
Так прошел день.
Плотогоны, видать, тоже устали и причалили на том же месте, где ребята. Оказалось, что где-то рядом стоит их шалаш, который они соорудили еще месяц назад и который верно служил им во время стоянок.
Среди плотогонов сразу увидели пионеры своего человека, своего земляка деда Юсуфа.
— Юсуф-агай, Юсуф-агай! — закричали они и бросились к нему.
