Давид Алексеев - Комкор М. В. Калмыков
Обзор книги Давид Алексеев - Комкор М. В. Калмыков
Комкор М. В. Калмыков
ГЛАВКОМ КРАСНОУСОЛЬСКОЙ
Три года ничего, кроме немецких фольварков да литовских хуторов, не видел старший унтер-офицер Калмыков. Может, поэтому в вагоне на остановках не сиделось. Хотя апрельское солнце светило щедро, холодный ветер совсем не был весенним. И Михаил на перрон выходил, накинув окопную неразлучницу на плечи так, что три Георгия с двумя медалями свободно вели перезвон в такт шагам.
Призван был Калмыков еще в 1910-ом. Закончил подрывной класс саперной учебной команды, потом сам учил зеленых новобранцев. А там война. В первом же бою вместе со своими саперами взял шесть германских орудий.
Удаль унтера Калмыкова отметили и перевели его в группу разведчиков. Смелости и находчивости ему не занимать. Наградами отмечался не раз. А сербскую медаль солдаты присудили Калмыкову на недавнем полковом собрании: «Пусть носит, — сказали. — Храбр и справедлив по-настоящему». Вместе с последней наградой комитет представил ему отпуск на родину, как-никак — контужен, ноги прострелены, зубы, как у старика, цинга расшатала, и лихорадка бьет — последствие болот мозырских.
Во всех вагонах, на вокзалах и полустанках только и говорили о войне. Толковали разное, и трудно было понять, будет ли мир или станет Россия биться до победного конца. Часто называли имя Ленина. Одни говорили, что он подослан немцами для разложения армии, другие связывали возвращение его на родину с дальнейшей борьбой за социализм.
Михаил Калмыков поддерживал большевиков, призывал солдат не подчиняться бездумно офицерским приказам, ратовал за окончание войны. После февраля 1917 года он был одним из активных членов полкового комитета. И все же хотелось самому до конца разобраться во всем. И решил отпускник, прежде чем ехать к родным, побывать в Питере.
В Петроград Калмыков приехал в апрельские дни, когда заявление министра Милюкова «довести мировую войну до решительной победы», вызвало бурный протест рабочих. Их поддержали воинские части города. Непривычно было Калмыкову видеть солдат и матросов, марширующих в колоннах без единого офицера. Так шли Финляндский и 180-й полки, так шли моряки Флотского экипажа. Над их головами реяли кумачовые полотнища с призывами: «Долой захватную политику!», «Долой войну!», «Долой Милюкова!».
Михаил ходил по городу, прислушивался к выступающим. В них недостатка не было — то тут, то там возникали импровизированные трибуны. И во всем чувствовалось, что время наступает горячее.
Второй отрезок пути тянулся куда как долго. Под Уфой осела большая калмыковская родня. Надолго ли? Сперва родители колесили в поисках работы по Тверской губернии. Там на стекольном заводе в Рябинино и родился в декабре 1888 года их пятый, младший сын Михаил. В школу проходил всего три зимы. После учился только ремеслу. В тринадцать лет первый раз был рассчитан за участие в стачке стеклодувов. А когда в 1902 году умер отец, пришлось думать, как прокормить мать и сестренку. Работал грузчиком на пристани, в шлиховке на зеркальном заводе и, наконец, постиг сложное искусство мастера-выдувальщика бемского стекла. За эти годы побывал на разных заводах Рязанской и Петербургской губерний. А потом забросила судьба в Донбасс, на Константиновский стекольный завод, принадлежащий бельгийскому акционерному обществу. Как в тисках жили стеклодувы: с одной стороны обирали иностранные капиталисты, с другой — русские десятники и подрядчики. По десять-двенадцать часов не выходили рабочие из цехов. Задыхались от дыма и палящей жары. Из камня и песка нутром своим творили чудеса. А сколько обсчетов при выплате жалования, сколько вычетов за брак, найденный там, где его вовсе не было!
Не выдержали константиновские стеклодувы. В 1905 году объявили они забастовку. К ним присоединились рабочие бутылочного завода и железнодорожники. Следующей весной забастовали вновь. Крепко тогда проучили двуличного десятника Левичева. Вывезли подлеца на тачке из цеха и хотели уже сбросить в горячую золу, да помешали казаки и полицейские.
Уже в то время Михаил с братом Федором и с закадычными дружками — Болотовым, Ковалевым и Дубровым — разделяли взгляды Петра Зудова.
Зудов был лишь на три года старше Михаила, но все стеклодувы считали его вожаком и учителем.
В канун первой революции девятнадцатилетний Петр стал членом РСДРП. Он организовывал забастовки на заводе, был активным дружинником и самым деятельным депутатом первого рабочего Совета. После ареста последовали тюрьмы Донбасса, екатеринославщины и высылка в Сибирь.
…До Уфы отпускник добрался на десятые сутки. Город приглянулся, но предстоящая встреча с родными торопила. Ведь четыре года не видел их. Калмыков, перекинув за плечо тощий солдатский сидор, направился к базару искать попутный транспорт. Среди усольских выбрал возницу постепенней.
— Здравия желаю, отец. До Усолки возьмешь?
— Богоявленские мы, — ответил старик и расправил окладистую бороду.
— Я-то не здешний, но говорили…
— Такие ж, как ты, видать. Креста на вас нет.
— А ну, глянь-ка! — подступил к нему Калмыков, распахивая шинель.
— Ладно уж, — смилостивился дед, косясь на георгиевские кресты.
Выехали до солнца. Городские вещицы, на которые хозяин выменял свои товары, — не груз. Кони бежали резво. Дорожный день коротали разговорами. Возница выпытывал про фронт, про германцев и Питер. Седок любопытствовал, что за завод в такой глуши, почему носит разные названия — Усольский и Богоявленский.
Завод был древним. Старик знал его, когда еще медь на нем плавили, на стекло перешли лет двадцать-двадцать пять назад.
Исстари завод и поселок именовались по реке Усолке. Но однажды какой-то проезжий выловил в Усолке икону. Свез ее табынскому попу. Проходит день. Едет другой путник и видит там же, близ соленых холодных ключей еще икону. Опять к попу ее. Когда и в третий раз на том же месте нашли икону, все усольцы и табынцы под звон колоколов, с церковными хоругвями повалили глянуть на «чудо». Попы отслужили молебен и нарекли икону образом табынской божьей матери, а промышленник Пашков на радостях повелел завод и поселок именовать Богоявленским.
— Как святая икона народилась, х-хорошо зажили, — заключил возница, перекрестясь. — Приметными стали. Вся округа к нам потянулась. Торгуй, не ленись.
— А ты, батя, хоть и богомольный, но жох, видать, порядочный, — поддел Калмыков.
— Но-но! — обиделся старик и надолго примолк.
Первым из Калмыковых в эти места приехал брат Тимофей. За ним двинулся с Донбасса Иван со своим семейством. Думал на башкирском кумысе поправить больные легкие. Мать и сестры (старшие братья и их к себе перетянули) писали Михаилу, что кашель еще больше мучит его.
И вот Михаил дома. Суетятся у печи мать и сестры. Спешат сообщить, что Дмитрий — в Константиновке, а от Тимофея никаких вестей — пропал солдат. Пришли братья с завода, Федор сам только что с фронта. Иван заметно сдал, постарел. Забот много — семья в девять ртов. Правда, дети Василий, Петр да Колька не в тягость уже — на заводе с отцом и дядьями работают: Василий — гамаем, Петр — начинщиком, Колька — мальчиком[1]. Только нелегко, видать, достается им рабочая наука: руки ребят в кровавых мозолях, лбы — темны от ожогов.
Пришли и старые приятели Фаульгаберы. Леня все с Лизой переглядываются — скоро шуряком придется звать. Пили с речами и молча. Из новостей отпускника особенно обрадовала одна: сюда, в этот уральский поселок после ссылки приехал Петр Зудов и опять, как в Константиновке, руководит рабочими.
Под конец застолья завели песни. Калмыковы любили и умели петь. Особенно Федор, да и Михаил не отставал. Пели больше революционные, пели с душой, всем сердцем откликаясь на слова «Марсельезы» и «Дубинушки». Михаил запевал:
Толстопузый наш поп
Обирает народ,
А дьякон с дьячком
Преусердно ему помогают.
Братья, племянники и друзья вступали в припеве, и рвалась песня из распахнутых окон.
Наутро в квартире Калмыковых никаких торжеств уже не было. Все поднялись по гудку. Засобирался и Михаил.
— Далеко ль? — тревожно спросила Анна Васильевна и провела ладонью по оранжево-черным ленточкам наград сына.
— Осмотреться надо.
Утро было приветливым. Солнце уже выкатилось из-за гор, окутанных легкой сизой дымкой. Вдали, на берегу большого пруда виднелись корпуса завода. В тот час они не казались угрюмыми и приземистыми.
Михаил проводил Ивана и Федора до завода и повернул к Петру Зудову.
С осени четырнадцатого года Усольский завод находился на военном положении, но политическая работа на нем продолжалась. По приезду из Сибири Петр Зудов активизировал работу отдельных членов РСДРП(б), привлекал новых в рабочую организацию.
