Давид Алексеев - Комкор М. В. Калмыков
— Только так, — подчеркивал Блюхер, — можно оставить дутовцев без опорных баз и лишить их всех питательных сил и средств.
Еще 27 мая 1918 года посланец Уральского областного военного комиссариата доложил его руководителям:
«Положение Оренбурга прочное и безопасное… Подготавливаем широкую и глубокую операцию против казачьих сил. Приготовления идут спешным порядком и вероятно скорое выступление наших отрядов широким фронтом против восставших станиц».
Однако сбыться этому было не суждено. Вспыхнул мятеж чехословацкого армейского корпуса. Части его были сформированы из бывших военнопленных чешской и словацкой национальности еще до Октябрьской революции. Численность корпуса составляла около 50 тысяч отлично вооруженных и экипированных солдат и офицеров. Всем им Керенским был обещан свободный проезд через всю страну до Владивостока с тем, чтобы они смогли морем добраться до Франции и принять участие в войне с Германией на стороне сил Антанты. Советское правительство решило этому не препятствовать. Агенты же англо-французского империализма развернули в частях корпуса, эшелоны которого растянулись уже от берегов Волги до Амура, подрывную работу и спровоцировали их личный состав на вооруженную борьбу против Советской власти в отдаленных, глубинных районах молодой Рабоче-Крестьянской Республики.
31 мая 1918 года В. К. Блюхер известил по телеграфу из Оренбурга председателя Совета Народных Комиссаров о занятии белочешскими отрядами Челябинска и других станций в сторону Омска, о боях, развернувшихся на Троицком направлении, и запросил помощи районам, подвергшимся нападению мятежников. Ознакомившись с телеграммой, Владимир Ильич Ленин наложил на ней резолюцию: «Сообщить об этом тотчас в Наркомвоен»[3]. На Южный Урал выехал председатель Высшей военной инспекции РККА Н. И. Подвойский.
Падение Челябинска, неясность положения Уфы, Екатеринбурга, Троицка, Верхнеуральска вызвали серьезную обеспокоенность в советских отрядах, направленных под Оренбург из других мест Урала. Их бойцы требовали от своих командиров немедленного выступления для борьбы с чехословаками и их приспешниками близ родных городов и поселков. Следом за Блюхером телеграмму в Москву послал и профессиональный революционер, бывший политкаторжанин, а в то время комиссар уральских войск Соломон Яковлевич Елькин.
«Уральские войска, — депешировал он, — страшно волнуются в связи с событиями в Челябинске, Троицке и на Урале. Каждый день выносят постановления, чтобы их вели на помощь осажденным троичанам, верхнеуральцам и побежденным челябинцам… Здесь нас могут заменить без особых осложнений другими войсками. Мы надеемся перетянуть чашу весов на Советскую сторону оказанием помощи всем советским войскам. Я, товарищи, все время молчал. Это первая телеграмма, посылаемая мною за восемь месяцев беспрерывной борьбы с казачеством. Если немые заговорили, то глухие должны услышать»[4].
Телеграмма была адресована председателю ВЦИК Я. М. Свердлову, но попала она почему-то в руки Троцкого, возглавлявшего тогда Высший военный совет Республики, который оказался именно глух и никакого ответа в Оренбург не дал. Но к тому времени В. К. Блюхер узнал уже о прибытии в Уфу Н. И. Подвойского и 18 июня 1918 года дозвонился до него. В телефонном разговоре он подтвердил доводы С. Я. Елькина и заявил, что также считает
«своим нравственным долгом перед родиной и революцией направить часть уральских войск на помощь Троицку и Челябинску, чем будет облегчено и положение самого Екатеринбурга»[5].
Председатель Высшей военной инспекции РККА распорядился заменить части уральских отрядов красноармейскими подразделениями местного формирования. Но время было упущено. Белочехи вместе с дутовцами, захватив Самару, повели наступление и на юг, в сторону Оренбурга. Блюхер принял решение спешно организовать отпор врагам. Ударную группу уральцев возглавил комиссар С. Я. Елькин. Дружной атакой противник был выбит из Бузулука, но удержать его за собой удалось только сутки. На следующий день, обеспечив четырехкратный перевес в силах, белочехи и дутовцы вновь овладели городом.
За Бузулуком горстка красных бойцов вместе с С. Я. Елькиным была окружена. Погиб пулеметчик. Комиссар сам лег за «максим», крикнув товарищам:
— Пробивайтесь! Я не отступлю и надежно прикрою вас…
День 26 июня 1918 года был последним днем героической жизни тридцатилетнего челябинского большевика Соломона Яковлевича Елькина…
А натиск объединившихся контрреволюционных сил все нарастал. 28 июня состоялось совещание командующих советскими отрядами фронта. Все согласились, что Оренбург уже не удержать. Надо отходить. Но куда?.. Большинство высказалось за то, чтобы следовать но еще не занятой противником линии железной дороги, идущей на юг, к Ташкенту. Блюхер назвал это решение линией наименьшего сопротивления.
— Все сейчас решается в крупных рабочих городах, на железнодорожных узлах Республики. Кто владеет ими, тот и определяет быть или не быть в России власти Советов, власти рабочих и крестьян, — подчеркнул он и твердо заявил, что пойдет с вверенными ему областным военным комиссариатом силами по тылам врагов, пойдет в заводские районы Урала, чтобы именно там помогать Красной Армии в ее борьбе с белогвардейщиной.
Василия Константиновича поддержали лишь двое его старых товарищей по мартовско-апрельским боям с дутовцами — командующие Верхнеуральским красноказачьим и Сводно-Уфимским отрядами Н. Д. Каширин и М. В. Калмыков. Приняв без каких-либо колебаний сторону Блюхера, Михаил Васильевич узнал и о том, что только-только каким-то чудом по аппарату Юза проскочила из Уфы на его имя телеграмма. Белочехи грозили уже башкирской столице и с востока, и с запада. Губревком приказывал Калмыкову немедля выступить с отрядом на защиту Уфы.
— А ведь мог и опростоволоситься, — напрямую сказал Михаил Васильевич, — если б против вас проголосовал…
— Такого и быть не могло, — успокоил его Блюхер, — кому ж, как не нам, Урал у врагов отвоевывать. Выступай уж первым…
На рассвете 29 июня Калмыков вытянул все силы отряда в походную колонну. На проводах Блюхер сказал:
— Не волнуйся, Михаил Васильевич, в одиночестве не оставим. Вот обеспечим эвакуацию, и тоже двинемся на север. До встречи, дружище!
4.В Стерлитамак вступили 3 июля. Весь день Калмыков пытался связаться с Уфой. Закатилось уже позднее летнее солнце, а телеграф молчал. Застучал только глубокой ночью.
Михаил Васильевич попросил вызвать к аппарату Эразма Кадомцева или Петра Зудова[6]. Ни того, ни другого на месте не оказалось, а в переговоры вступили неизвестные Харченко и Махин. Первый представился членом ревкома, второй — преемником заболевшего Эразма Кадомцева. Они категорически потребовали идти в Уфу, причем левым берегом Белой. Это насторожило Калмыкова: не ловушка ли? Он знал, что белочехи уже захватили Чишму, Алкино, Юматово. Выйдя к Уфе с западной стороны, отряд мог попасть под удары противника, который наверняка постарается разгромить до переправы через реку.
Михаил Васильевич вызвал Ковшова, Озимина, Опарина. Все они единодушно высказались за движение по правому берегу с заходом в Богоявленский завод и окрестные поселки, где имелась возможность пополнить свои отряды новыми боевиками, но командир Стерлитамакского отряда воспротивился.
— Погибнем при защите родного города, — заявил он, — но дальше не пойдем.
Убеждения, уговоры не подействовали, и Калмыков с горечью отметил:
— Будем считать, что мы понесли преждевременные потери, но не от белочехов, а от проявленного вами местничества.
Вечером 5 июля богоявленцы встречали бойцов Сводно-Уфимского отряда. Все население поселка высыпало на улицы. После митинга в заводском саду лихо отплясывали в кругу танцы, долго звенели песий.
Михаил Васильевич на торжествах пробыл лишь несколько минут и сразу направился в районный штаб боевых организаций народного вооружения. Теперь он размещался в доме бывшего управляющего заводом меньшевика Пунги.
На телеграфные запросы никакого ответа из Уфы не последовало. Калмыков решил выслать разведку. Той же ночью начальник штаба Венедикт Ковшов в сопровождении пулеметчика Шарова выехал в северном направлении.
Вернулись разведчики неожиданно скоро. Доехать смогли только до деревни Чесновка, где и узнали мрачную новость. Уфа пала в ночь с 4 на 5 июля. Части гарнизона и советские учреждения эвакуировались по Белой в район Камы. Эсер Харченко еще до сдачи города перебежал к белочехам. Следом за ним предложил свои услуги неприятелю и бывший полковник царской армии Махин.
— Правильно, что не послушались этих сволочей, — процедил Калмыков.
