Идиля Дедусенко - Приключения Альки Руднева
Парень скинул кожанку и накинул на плечи Альке, отчего его недоверие к этой парочке стало быстро таять, как снег под шубой. Наверное, потому, что он сразу почувствовал тепло куртки, нагретой телом Вовчика, услышал за весь день хоть какие-то участливые слова и понял, что его собираются куда-то отвести, где, может, еще и покормят. Алька послушно двинулся вместе с новыми знакомыми.
Идти пришлось недалеко, в один из тех многоэтажных домов, что стояли вблизи вокзала. Дверь квартиры на первом этаже открыла высокая дородная женщина с сигаретой в зубах. Не выпуская сигареты изо рта, она спросила, покосившись на Альку:
– А это еще что?
– Племянник, тетя Люба, – весело сказал Вовчик. – Поживет с нами.
– Племянник, – хмыкнула тетя Люба. – Твой или ее?
– Какая разница? Наш! Искупать бы его не мешало.
– Горячей воды нет.
– Опять?! – ужаснулась Лора. – За что мы только деньги платим?!
– За крышу! – многозначительно ответила тетя Люба, попыхивая сигаретой.
– Лора, умолкни! Ладно, парень, мы тебя сейчас другим способом полечим.
Вовчик достал бутылку водки.
– Не-а, я не буду, – испугался Алька.
– Никогда не пил, что ли?
– Никогда.
– Правильно, пить тебе еще рано, – поддержал Вовчик, – а полечиться надо обязательно. Вон как промок. Кстати, Лора, дай ему что-нибудь из наших запасов, пусть сменится.
– Сейчас, сейчас, – заторопилась Лора, доставая из большой сумки брюки, рубашку и свитер.
Все оказалось велико, штаны пришлось подвернуть, рукава рубашки тоже, но, переодевшись, Алька окончательно согрелся и уже смотрел на своих спасителей с полным доверием.
– А где наша скатерть-самобранка? – весело поинтересовался Вовчик.
– Да все уже два раза грела, – ответила тетя Люба. – Садитесь за стол, сейчас подам.
Сначала Алька даже не осознавал, что именно ест, только потом удивился, как всего много и как все вкусно: суп с мясом, жареная курица с жареной картошкой, свежие помидоры и огурцы, чай с шоколадными конфетами и вафлями. На закуску – крупный янтарный виноград. Дома Алька обо всем этом давно забыл, им приходилось перебиваться пустыми супами из пакетов, кашами, тушеными овощами, вареной картошкой, и лишь иногда появлялись заменители мяса – дешевые сардельки или мелкая рыба, которую Катя томила с морковкой и луком.
Алька жадно ел и едва слышал, как балагурил развеселившийся Вовчик. А тот откупорил бутылку, налил в стакан примерно пятую часть водки, подлил туда побольше апельсинового сока и протянул мальчику:
– Вот твое лекарство. Выпей.
Алька сжался, а Лора захихикала.
– Или ты не мужик? – уговаривал Вовчик. – Пей! Сразу поправишься.
Мальчик осторожно взял стакан, понюхал – пахло хорошо.
– Ты смотри, нюхает! – изумился Вовчик. – Ты же не ищейка, а пацан! Пей, говорю!
В веселом голосе Вовчика прозвучало что-то жесткое, но только одно мгновение, все покрылось громким смехом парочки. Алька опрокинул жидкость в рот и ничего страшного не почувствовал, поскольку в стакане было довольно много сока. Лишь через несколько минут он начал ощущать действие алкоголя. Лица сидящих напротив Лоры и Вовчика куда-то перемещались, расплывались в туманные пятна, голоса их доносились будто издалека. Алька уже ничего не понимал, кроме одного: хочется спать. Но сказать об этом он не мог – язык не слушался. Мальчик, глядя на смеющуюся парочку, тоже расплывался в бессмысленной улыбке и сидел так до тех пор, пока не ткнулся носом в тарелку.
– Ну, слабак! – услышал он голос Вовчика. – Тетя Люба, стелите ему!
– У меня?
– Не у нас же! Ему еще рано в такие клубы ходить!
Хихикавшая Лора громко расхохоталась, по-своему оценив двусмысленную шутку дружка. Тетя Люба, посасывая горящую сигарету и пошатываясь, извлекла откуда-то не очень свежий матрас и кинула его на пол в своей комнате. Бросила туда же маленькую замызганную подушку без наволочки и байковое одеяло.
– Готово! Ведите!
Парень тряхнул Альку:
– Вставай, пацан, здесь камердинеров нету.
Алька понял, что надо как-то добраться до постели. Шатаясь, хватаясь за стулья и стены, он шел туда, куда указывал Вовчик, подталкивавший его сзади. Увидев матрас, он с вожделением кинулся на него прямо в одежде и, прикрывшись одеялом, с удовольствием растянулся. Ему казалось, что он давно уже не был так счастлив, хотя впервые в жизни спал на полу, даже не умывшись на ночь.
Сон с былью пополам
В эти минуты об Альке можно было сказать все, что и говорят в таких случаях: отрубился, напился мертвецки, спит мертвым сном. Дышал он тяжело, с непривычным для него храпом. Но к утру его детский организм все-таки выбрался из неожиданной передряги, Алька стал дышать ровнее и спокойнее. Все было бы хорошо, если бы не ужасный сон, явившийся некстати перед самым пробуждением.
Ему приснилось то время, когда не поймешь, то ли зима кончается, то ли весна уже заявляет о себе, но слишком робко. Выходя из дома, еще надо было надевать теплую куртку, а днем в ней становилось жарко, и Алька, бегая после занятий с ребятами по школьному двору, снимал ее и бросал на трубы, по которым к школе подавали тепло.
В тот день он тоже бросил куртку на трубы, не заметив маслянистые и смоляные пятна. Впрочем, пятна на своей куртке он не увидел до тех пор, пока не вернулся домой. А пришел он, надо сказать, в замечательном настроении, потому что их «футбольная команда», состоявшая из шести одноклассников, два раза подряд выиграла у «бэшников», где было аж на два игрока больше.
Когда Алька вошел, мать, открывшая дверь, тут же потянула носом воздух:
– Что это так смолой от тебя несет?
– Не зна-а-ю, – удивился Алька, который и впрямь не знал, что запачкал одежду.
– А что это с курткой? – ахнула мать.
– Где? – все еще не понимал Алька.
– Да везде! Боже! Откуда такие пятна? Где ты был?
– В школе, – смущенно ответил Алька, догадываясь, что назревает крупная неприятность.
Мать поднесла куртку к окну на кухне, поближе к свету, и оттуда Алька слышал ее голос, полный горечи:
– Господи, пропала куртка! Это ничем не отмоешь! Где же теперь новую взять?
Алька, виновато шмыгая носом, переступал с ноги не ногу, не решаясь пройти дальше прихожей. Он точно знал: новую куртку взять негде. Завод, на котором прежде работал инженером его отец, в результате каких-то непонятных перемен в стране давно стоит в ожидании «возрождения», помещения сдаются в аренду. Николай Алексеевич поначалу года два находился в бессрочном и неоплачиваемом отпуске, потом уволился, пробовал заняться мелким бизнесом, став «челноком», но ничего не заработал, а лишь потерял. Поэтому стал перебиваться любой работой, какая подвернется, а еще подрабатывал тем, что кому-то утюг починит, кому кран, кому электророзетки поставит. Но поскольку услуги он оказывал таким же малоимущим, то и заработки у него были крошечные.
Мать продолжала работать медсестрой в больнице, куда устроила на ночные дежурства дочь Катю, учившуюся в медицинском колледже, – будущей медсестре хорошая практика, а семье какая-никакая поддержка. Хотя, если честно сказать, заработка обеих «домашних» медсестер еле-еле хватало, чтобы свести концы с концами.
Один Алька ничего домой не приносил, потому что учился в школе и ничего не умел делать. Некоторые ребята изредка ходили на рынок, помогая владельцам ларьков и лотков что-нибудь разгрузить или загрузить за несколько рублей. Сходил однажды с ними и Алька. Домой он пришел перепачканный и с гордостью выложил из кармана заработанные 16 рублей. Мать в сердцах отодвинула деньги на другой конец стола и стала строго выговаривать:
– Не нужны мне твои заработки! Штаны-то как перепачкал! Делом он занялся, бизнесмен несчастный! Лучше вещи береги, а то на тебя не напасешься. Да учись хорошенько!
Звенящий голос матери постепенно смягчался, становился тише, и Алька знал, что дальше последует привычная фраза:
– Умойся да руки хорошенько мылом потри.
Культ чистоты в доме, родившийся еще в прежние добрые времена, когда Альки и на свете-то не было, оставался непреложным. А мама иногда становилась улыбчивой, ласковой. Такую маму Алька очень любил. Впрочем, он любил ее всякую. Знал, что покрикивает она не со зла, а от расстройства, тяжело переживая необходимость экономить каждую копейку. Алька же постоянно наносил урон семейному бюджету тем, что не берег вещи, купленные с таким трудом. Он пытался вести себя иначе, но потом забывал и снова что-нибудь пачкал или рвал.
Вот и в тот день, как выразился папа, «полетела к чертям» его зимняя куртка, купленная на вырост, чтобы хватило и на следующий год. Альке было стыдно, но какой-то стопор внутри не позволял ему даже рта раскрыть. Он с тяжким сердцем слушал мамины причитания, пока не пришла Катя.
– Опять?! – только и сказала сестра, из чего было ясно, что ее негодованию не было предела.
Отец, осмотрев куртку, сказал:
– Ничего тут не сделаешь.
