Сергей Голицын - За березовыми книгами
Потом мы отправились на фабрику.
Девушка из конторы взялась нам показывать. Она провела нас в огромный белый зал. Света из окон не хватало, под потолком протянулись матово-голубые люминесцентные палочки. Весь зал был заставлен ровными рядами прядильных станков. И всюду на машинах – внизу и наверху – крутились, вертелись деревянные шпули и белые початки нитей. Нити перематывались с одной громадной катушки-бобины на другую, еще большую. Крутились, вертелись палочки-веретена и металлические части этих очень умных и очень сложных машин.
Девушки в синих халатах скользили вдоль рядов станков, удивительно точными движениями пальцев связывали рвавшиеся время от времени нити.
Мы перешли в следующий, такой же белый зал. Тут крутились и вертелись уже цветные нити. Мы поднялись на третий этаж. Здесь стояли другие шумные станки – ткацкие. Невидимые челноки, щелкая, сновали справа – налево, слева – направо. Пучки цветных нитей, словно радужные струи водопадов, лились откуда-то сверху. А между станками беззвучно скользили девушки, изредка легонько перебирая движущиеся нити.
Восхищенные и зачарованные, во все глаза мы глядели, как поперек станков ползли вперед только что вытканные полотнища.
И на каждом станке рождались свой узор и своя расцветка узора.
Так создавались гобеленовые ткани, те самые яркие цветные ткани для оконных портьер, для настенных ковров, для обивки мебели, которые придают квартирам уют и украшают их.
Но я все еще не понимал, зачем понадобилась художнику резьба с соборных камней.
Девушка открыла маленькую дверку, обитую толстым войлоком, и мы попали в светлую, залитую солнечными лучами комнату.
Я с облегчением вздохнул. Стук ткацких станков тут слышался как отдаленное журчание.
Всюду, на окнах и на столах, было много цветов; в углу раскинула свои перистые ветви большая пальма. За одним столом сидел маленький старичок в роговых очках, за другим – две девушки. В дальнем углу занимался мой молодой художник. Все четверо что-то старательно раскрашивали акварельными красками.
Увидев нас, молодой художник порывисто вскочил, подбежал к нам, показывая в широкой улыбке крупные белые зубы, поминутно поправляя падавшие на лоб волосы.
– Здравствуйте, дорогие юные туристы! А я боялся – не придете. Так вот вы какие!
Он нагнул голову набок и принялся самым бесцеремонным образом нас рассматривать веселыми и круглыми черными глазами.
Старичок поднял ершистые седые брови.
– Ну вот, еще целая рота ценителей явилась, – с добродушным ворчанием заметил он.
Молчаливые девушки одновременно подняли кудрявые головы, одинаково лукаво поглядели на художника и на всех нас, но ничего не сказали.
– Поверите ли… – Старичок обратился ко мне. – За вчерашний день человек сорок советчиков привел наш непоседа.
Художник вскинул на старичка неугомонные глаза-смородины, еще раз поправил волосы, но смолчал и подошел к нам.
– Идите сюда и смотрите. – Он бережно положил перед нами большую папку.
Мы окружили стол и начали медленно разглядывать. На каждом отдельном листе было что-то изображено акварельными красками. Мы увидели сурово-простые или, наоборот, вычурно-затейливые узоры самых различных сочетаний цветов.
– Старинная набойка из Ярославля… Роспись мечети в Самарканде… Чеканка на рукояти грузинской сабли… Вышивка полотенца из Костромской области… Вышивка из Ярославля, – объяснял художник, показывая рисунки.
Каждая новая картинка вызывала у нас возгласы восторга: тончайшей, в три волоска, колонковой кисточкой были тщательно нанесены на бумаге эти фантастические пестрые кружевные завитки, листья и цветы.
А сам художник, видимо очень довольный нашим вниманием и восхищением, то отбегал к шкафу за новыми раскрашенными листами, то, растолкав всех нас, пробирался вперед и горячо рассказывал нам о какой-нибудь детали узора.
– А вот виньетка[3] из рукописной церковной книги двенадцатого века. – Он положил на стол последний лист.
– А почему вы эту красивую картинку не докончили? – Галя показала пальчиком на виньетку.
И правда, яркий, красочный узор, в котором маленькие сказочные звери чередовались с пестрыми цветами, получился словно какой-то оборванный.
– Да потому, что пергамент, к сожалению, обгорел, – ответил художник.
– Посмотрите, как интересно! – Миша указал на угол страницы.
Оказывается, художник не поленился нарисовать даже черный треугольный штамп владельца той обгорелой рукописной книги.
Я был очень удивлен, когда прочитал на треугольном штампе ту же надпись, что и на обложке журнала «Современник» за 1836 год, принадлежавшего белобородому деду под Суздалем:
– Где вы отыскали эту старинную книгу? – спросил я. Художник ответил, что видел ее у одного старика под Ростовом.
«Впрочем, зачем мы будем забивать себе голову собранием Хлебникова, – подумал я. – Мы же ищем березовые книги».
Миша спросил художника:
– А скажите, во время путешествия вам не попадались книги на бересте?
– На бересте? – удивился тот. – Нет, не попадались. А это оригинально – такая виньетка и фон в виде березовой коры.
Я подумал: мы ищем березовые книги, мечтаем найти неизвестные и дивные старые поэмы, былины и сказания, процарапанные на бересте. А художник – ведь он тоже настоящий изыскатель, беззаветно влюбленный в свое дело, – он не только ищет, он находит и отбирает из этого найденного все то прекрасное, что создали в течение многих веков народные умельцы-чудодеи…
– Вот резьбу с нашего собора хочу применить для новой ткани. Не знаю, удастся ли? Больно сложен узор, к тому же камни бесцветны, – говорил художник.
– Удастся! – тихо сказала Галя.
– А то как же! – уверенно произнес Миша. Художник благодарно посмотрел на Мишу и на Галю.
– Спасибо вам, девочка и мальчик, – улыбнулся он, откидывая прядь со лба.
На этом мы расстались.
«Удастся!» – повторил я про себя, выходя с фабрики. И верил я: все резные камни собора пересмотрит художник, отберет пять или шесть и возьмет из тех немногих камней их неразгаданную прелесть. Сотни раз придется ему переделывать, подбирая цвета, переиначивая узоры, пока не найдет он единственно верное, ласкающее глаз сочетание красок для будущей гобеленовой ткани.
И выйдет та многоцветная нарядная ткань, лучшая из лучших. Разошлют ее по всей стране. Придут в магазины покупатели. Что ж, может, и мне она попадется на глаза. Тогда я куплю ее в подарок милейшему Николаю Викторовичу на новоселье, в память о нашем походе.
Глава двенадцатая
«БИТВЫ В ПУТИ»
В Доме пионеров мы провели и вторую ночь, а в Юрьев-Польской музей попали только на следующее утро.
На наши вопросы о березовых книгах все музейные работники, молодые и старые, не сговариваясь, делали удивленные лица и утверждали, что никогда ничего о них и не слыхивали.
Один предмет, выставленный в дальней комнате музея, привлек наше внимание. Это был наполовину кожаный, наполовину железный остроконечный шлем.
Из пояснительной надписи мы узнали, что шлем этот – точная копия другого шлема, хранящегося в Оружейной палате Московского Кремля и принадлежавшего князю Ярославу – одному из сыновей Всеволода Большое Гнездо.
Вот при каких обстоятельствах Ярослав потерял этот шлем, и вот как он был найден.
Великий князь Владимирский Всеволод Большое Гнездо перед своею смертью в 1212 году разделил принадлежавшие ему земли между своими многочисленными сыновьями. Старший сын Константин, живший в Ростове, хотел получить великое княжение, не переезжая во Владимир. Он любил Ростов, основал там первое на Руси училище; именно в его знаменитой библиотеке, по теории Тычинки, хранились березовые книги… Тогда Всеволод, не хотевший, чтобы город Ростов стал выше города Владимира, завещал великое княжение второму сыну, Юрию. Юрий после смерти отца переехал во Владимир. Константин остался в Ростове, до поры до времени затаив обиду. Прошло четыре года, и Константин вступил в союз с новгородским князем Мстиславом Удалым, Юрий – со своими младшими братьями, Ярославом и Святославом. И пошла на Руси страшная и бессмысленная смута: одни русские дружины двинулись на другие русские дружины. Войска встретились на берегу речки Липецы, недалеко от Юрьев-Польского. Кровавая Липецкая битва закончилась страшным поражением Юрия и его младших братьев. Ярослав, спасаясь от врагов, даже потерял шлем.
А сто пятьдесят лет тому назад крестьянка Ларионова, улучив свободную минуту, захватила лукошко и пошла собирать орехи. Вдруг в траве под орешиной она увидела острый конец шлема, торчавший из земли. Она подняла этот шлем, положила его вместе с орехами в лукошко и принесла домой. Потом она продала его старосте за пятнадцать копеек. Тот, в свою очередь, продал его одному чиновнику за пять рублей. А чиновник в награду «за усердную службу» получил от Ярославского губернатора сто рублей. Губернатор послал шлем в Петербург известному знатоку древностей директору Императорской публичной библиотеки Оленину; тот понял, что держит в руках редчайшую находку, показал шлем ученым и повез его самому царю Александру I. Царь повелел отослать шлем в Москву в Оружейную палату Московского Кремля, где он хранится и до нашего времени.
