Пит Рушо - Енот и Пума
Слышно было хорошо. Корабли стояли бортами друг к другу очень близко. Тридцать две пушки, по шестнадцати на каждой палубе английского фрегата и взвинченный голос Доуза не оставили у дона Кархады никаких сомнений: что бы они ни говорили — это конец. Он предоставил право вести переговоры офицерам, а сам сел под мачтой и стал смотреть на голубое утреннее небо, на выгоревшие белые паруса. Барон был спокоен.
— При попытке неповиновения мы взорвем и потопим ваш корабль! Еще ночью выход из бухты был перегорожен плотами, связанными как бусы. На плотах достаточно пороха, чтобы пустить вас ко дну.
Испанская команда поглядела вниз и обнаружила, что их корабль обмотан целой гирляндой разнообразных плавучих предметов, на которых кое-где виднелись бочонки и тлели фитили масляных коптилок.
— Стоит мне как следует потянуть за эти шнурки, — кричал Доуз, потрясая бечевками, уходящими в воду, — и плоты взорвутся! Тогда на вашем корабле не останется и ярда целого борта на уровне ватерлинии. Сопротивление бессмысленно. Я хочу, чтобы ваша команда немедленно покинула корабль и добралась до берега вплавь. Я приблизительно знаю сколько человек у вас на корабле. Прежде чем прыгать в воду, вы должны встать на фальшборте все, чтобы я не затруднял себя подсчетом. Мне хочется узнать, сколько людей останется защищать ваш обреченный корабль. Я не хочу встретить сопротивление большого количества фанатиков, когда мои люди его захватят. Лишние жертвы ни к чему.
Желающих прыгнуть за борт набралось человек двадцать — около половины команды. Как только они встали на парапет, балансируя и держась за такелаж, борт английского фрегата со сказочной быстротой покрыли шары порохового дыма, и воздух треснул от нестройного артиллерийского залпа. Не нужно было быть хорошими канонирами, чтобы расстрелять картечью безоружных матросов, стоящих на борту, как на параде. Но нужно было быть вовсе никудышными стрелками, чтобы сбить почти все реи с парусами и даже фок-мачту.
Дым не успел рассеяться, а с фрегата «Не Всегда Прав» уже полетели абордажные крючья на пеньковых фалах. Большая их часть не достигла цели, но некоторые все-таки зацепились за корабль Кархады. Англичане тянули изо всех сил, крюки с острыми жалами летели снова и снова — два больших судна начали медленно сближаться.
После артиллерийского залпа барону Хьюго Кархаде придавило ноги упавшей мачтой. Теперь барону не надо было думать, что делать в такой ситуации, потому что он уже ничего не мог делать. Острая боль в искалеченных ногах, однако, не мешала ему отчетливо видеть приближающийся фрегат. Он видел, как ползли на липкую палубу первые пираты. Он видел, как на борт вступил Доуз, оглохший от орудийной пальбы, с выражением кровожадного безумия на лице, сжимая в кулаке целую вязанку шпагатов. И тут предсмертная скука барона отступила. Кархада увидел, что рядом с капитаном Доузом явилось странное ушастое существо, размером не больше собаки. Существо было одето в пробковый спасательный жилет и имело на голове рога. Зверь перехватил зубами несколько бечевок Доуза, тянущихся от его руки к взрывным устройствам на плотах, и стал ловко карабкаться по уцелевшим снастям вверх. Почти сразу грохнули три взрыва.
Дым вперемешку с пламенем и водой вылетел между бортами кораблей. Оба они, кренясь и треща, стали оседать. Кархада слышал, как свистит воздух в пазах между досками палубы, вытесненный из трюма водой.
Хьюго Кархада не был очень удивлен вероломством пиратов. Классическое коварство Енота его порадовало и восхитило, но не удивило. Удивил Кархаду молодой белобрысый англичанин. Среди скрежета ломающегося дерева, когда несметные богатства шли ко дну и оба корабля быстро погружались в воду, когда оставшиеся в живых люди после залпа и взрывов прыгали за борт в надежде не попасть в водовороты от гибнущих судов… Среди всего этого на борту английского фрегата стоял человек и, глядя на мачту, за спиной дона Кархады кричал:
— Вернись, Енот! Ты пропадешь, вернись!
И он шел вперед, чтобы непонятно каким образом спасти своего енота-подрывника.
Енот услышал англичанина и заорал в ответ:
— Стой, лейтенант! Назад! — лейтенант не стал останавливаться, он не видел для того причины. А причина как раз была, причина стояла за открытой дверью камбуза с плотницким топором в руках. Точно в том месте, где должен был через миг пройти лейтенант Роберт Стенфорд. И все это было так близко от барона, и так ясно наперед…
Придавленный реей Кархада не мог почти ничего, но надо было всего на миг задержать лейтенанта. И барон сделал для благородного лейтенанта все что мог. Он снял с изуродованного на дуэли лица черную повязку. И вынул из незрячей глазницы настоящий Золотой Глаз. Золотой шар с полустертой санскритской надписью и треснутым алмазом.
Барон швырнул Глазом в Стенфорда. Стенфорд получил сильнейший удар в лоб и потерял сознание. Золотой Глаз отскочил ото лба Роберта Стенфорда, ударился об палубу, перелетел через борт и навсегда исчез в сине-зеленой глубине Атлантики.
Потом Еноту показалось, что матрос с топором немного съежился и, когда повернул голову в сторону Кархады, уже матросом не был. Отвратительная старуха в бессильной злобе смотрела на барона:
— Мальчишка, ты все испортил, — завизжала она, топнула трехпалой петушиной ногой и сделалась клоком смрадного порохового дыма. Облако дыма подхватило ветром и унесло. Барон улыбнулся, сложил кукиш и успел показать его вслед старухе, прежде чем океанская волна накрыла его с головой.
Енот чуть не утонул, вытаскивая лейтенанта. Он положил его на песке, проверил, дышит он или нет, и убежал рысью в прибрежные скалы. Когда фон Вюртемберг отыскал Быстрого Оленя, вид у Енота был одичавший. Он даже пытался слабо шипеть на рыцаря.
— Дикуешь? — спросил Вюртемберг.
История гибели рыцаря Жерара де Сен-Поля— Вот, таким образом, — неопределенно сказал Джошуа фон Вюртемберг и облизал ложечку с крыжовниковым вареньем.
— Если я вас пр-р-равильно поняла, — Пума переводила взгляд с Енота на рыцаря, – золотишко отобр-ранное у испанцев вы благополучно где-то зар-р-рыли вместе с настоящим Золотым Глазом и теперь пр-р-росто тр-р-равите байки.
Джошуа даже растерялся. Он поднял брови, несколько раз набирал воздуху, чтобы что-то сказать, делал рукой неопределенные жесты, но тут встрял Енот.
— Это почемуй-то ты, Пумочка, так решила? Пума, родненькая, мы потопили это золото. Понимаешь?
— Да, Пума! — наконец-то Вюртемберг смог говорить, — я гонялся за этим золотом давно, и наконец мы его утопили. И Глаз. Золотишко лежит теперь так глубоко, что его уже никто не достанет. Что важно.
— Я как-то не очень поняла…
— Видишь ли, — рыцарь замялся.
— Можно?!! Можно я?!! — заверещал Енот, — Пума, слушай: девятый коннетабль короля, — Енот показал для наглядности на пальцах, какой именно, — Сенешаль замка Монреаль, граф Джошуа фон Вюртемберг, кавалер ордена…
— Не надо. Такого ордена уже давно не существует. Так вот. Я давно занимаюсь золотом. И знаю, что золото всегда сопровождают зависть, ревность, подлость и убийства.
Они сопровождают золото, как охранники арестанта. Золото очень сложно уничтожить, оно не горит, не портится, не ржавеет. Если оно находится у кого-то в руках, отнять его почти невозможно, потому что людям оно делается дороже собственных детей. И все-таки за последнее время мне удалось нейтрализовать количество металла, равное казне среднего государства.
— Дор-р-рогой Вюртембер-р-рг, — осторожно сказала Пум-Пум, — но ведь в р-р-результате ваших с Енотом действий погибли люди…
Рыцарь стал суров лицом, посмотрел Пуме в глаза и сказал:
— Этот грех на мне, хоть за веревку дергал Енот, это все на мне. Я, как было замечено, коннетабль, сенешаль…
— А не мальчишка с грязной попкой, — пробурчал Енот, пытаясь задней лапой достать из-под стола упавшую и закатившуюся грушу.
— Примерно так, — подытожил Джошуа, — если нас что-то извиняет, то только риск, которому мы себя подвергали. Кархада все равно истребил бы свою команду, а так кое-кто спасся. Позже, на континенте, там на востоке, дело не обошлось бы обычными нашими бандитскими перестрелками. Наверняка началась бы война.
— Точно, — внезапно вмешалась всеми позабытая индюшка, — какого-нибудь малолетнего наследника престола уморили бы голодом в подвале, всех индюков объявили бы еретиками и зажарили их на костре… с чесноком.
— Не с чесноком, а с изюмом, — мечтательно возразил Вюртемберг.
— Может быть, стоило с такой казной ор-рганизовать свое государ-р-рство, стать мудр-р-р-рым пр-равителем? — не унималась Пума, мешая развитию опасной кулинарной темы.
— Идея мудрого правителя хороша сама по себе, как красив сам по себе блеск золота, но, полагаю, что мир держится на чем-то другом…
