Николай Чуковский - Танталэна
Я нерешительно подошел к стойке и вынул из кармана конверт, в котором лежала сторублевка, и половина столь необходимого Шмербиусу документа.
— Если вы разменяете мне эту бумажку, — сказал я по-английски китайцу, бросая на прилавок сторублевку, — я поужинаю у вас и переночую.
Китаец взял жирными толстыми пальцами бумажку и долго рассматривал ее на свет.
— Она немного подмокла, — наконец сказал он, — но тридцать долларов я могу вам за нее дать.
Я согласился и получил целую кучу разноплеменного серебра. Тут были и британские шестипенсовики, и индийские рупии, и мексиканские пиастры, и японские иены, и русские двугривенные, как старого, так и советского образца. Счесть их было невозможно. Очевидно, в этой стране ходили деньги всех наций.
Я сел за столик, и другой китаец, тонкий, с жидкой черной бороденкой, подал мне на глиняном блюде какое-то странное кушанье. Я не знал, что это такое, не мог даже определить мясное это блюдо, рыбное или растительное, но проглотил его моментально. Затем я спросил чаю. Мне подали фарфоровую чашку с черной ароматичной бурдой такой крепости, что когда я выпил ее, у меня сжалось сердце.
Насытившись, я стал рассматривать сидевших передо мной европейцев. Особенно меня занимал сидящий ко мне спиной великан. В нем было что-то знакомое. Эта спина, эти плечи… где я их видел? И вдруг я заметил клок огненно-красных волос, выбивающихся на затылке из-под шляпы.
Так это Баумер! Значит, „Santa Maria“, может быть, и не разбилась! И мой отец, может быть, жив! Надежда увидеть отца живым наполнила радостью мое сердце. У меня в голове мелькнула даже задорная мысль — подойти к Баумеру и посмотреть, как он будет разозлен, увидев, что ему не удалось меня утопить. Но я так устал, что мне не хотелось вставать со стула. Я решил при случае указать здешним властям на этого опасного разбойника, а пока ограничился только тем, что стал прислушиваться к тому, что он говорил.
— И все же, все его затеи с капскими алмазами провалились к чорту, — сказал Баумер. — Рапорт Томаса Коллинса был разорван пополам, и ему удалось достать только конец его. А начала нет. Как он ни бился, как ни хитрил, начала рапорта ему достать не удалось. А проклятый рапорт так разорван, что долгота находится в первой его части, а широта во второй. Вот теперь ищи алмазы по всему океану!
— Да, это сильный козырь в наших руках, — заметил англичанин. — Китайцы и так терпеть его не могут. Арабы тоже. Они уверяют, что он околдовал Ли-Дзень-Сяня.
— Послушайте, мистер Эрлстон, — заорал Баумер и так ударил кулаком по столу, что задребезжали стаканы, — Через две недели перевыборы атамана, Donnerwetter! Джентльмэны удачи провалят Ли-Дзень-Сяня, а вместе с ним полетит и Шмербиус.
— Тссс! Ты пьян, Баумер, нас могут услышать, — зашептал англичанин. — Да неужели ты думаешь, что Шмербиус боится перевыборов? Неужели он станет уважать права джентльменов удачи? А пятнадцать пушек Вращающегося Форта? А Форт Подковы? А двести пятьдесят самолетов новейшей системы? Ведь все это у него в руках. Он в пять минут может превратить город в груду развалин.
— Но ведь вы, мистер Эрлстон, член Верховного Совета. Вы можете предупредить флот и форты о его замыслах. Джентльмены удачи еще никогда не продавали своей свободы.
— На этот раз они ее продали. Всюду сидят купленные люди. Все боятся Шмербиуса и исполняют малейшие его желания. Все изменники получат после переворота большие награды. Мы, члены Верховного Совета, такие же пешки в его руках, как и все остальные. Я сам подчиняюсь ему во всем. Но вот если бы удалось одно дельце…
— Какое дельце?
— Если бы мне получить место начальника Вращающегося Форта. Тогда другое дело. Тогда мы победим наверняка.
— И после победы нашим атаманом будет Джошуа Эрлстон!
— А командиром дредноута „Желтый Череп“ будет капитан Отто Баумер.
— И мы увидим Ли-Дзень-Сяня, висящего на рее.
— И Аполлона Шмербиуса, болтающегося на той же веревке. Эй, виски! Пью за эту веревку.
Глаза мои слипались, и мысли путались. Я засыпал, не вставая со стула. Громкие пьяные выкрики моих соседей сливались в однообразный гул. Я сквозь сон видел, как Эрлстон встал, расплатился и, шатаясь, пошел к выходу. Загремели подковы, и я понял, что он ускакал на привязанной к фонарю лошади.
Баумер толкнул локтем бутылку, разлил виски по столу, упал лицом в лужу и заснул мертвым сном. Его ружье с обрезанным дулом упало на пол. Жирный хозяин трактира и его сухопарый слуга положили пьяного немца на цыновке рядом с китайцами. Мне тоже захотелось лечь. Я встал со стула и лег на цыновки вместе с тем человеком, который утром этого же дня бросил меня с палубы корабля в бушующий океан.
Глава двенадцатая. Погоня
Ночью меня разбудил сухопарый китаец-слуга. Свет был потушен. Огромная бледная луна смотрела в окно, чертила на полу яркие зыбкие квадраты и чуть-чуть серебрила чудовищных драконов, размалеванных по стенам. Комната была пуста. Все китайцы-посетители покинули ее. Только Баумер спал мертвецким сном, уткнувшись носом в цыновку.
— Не угодно ли джентльмэну покурить опиуму? — спросил китаец-слуга.
Я сначала не понял, что он говорит, но когда он повторил свой вопрос, я ответил ему, что опиума не употребляю. Мой ответ очевидно показался ему обидным, потому что он весьма язвительным тоном сказал мне, что настоящие джентльмэны удачи опиумом не брезгают. Но я повернулся на другой бок и крепко заснул.
На этот раз я проснулся уже утром. Кричали петухи, и мне показалось, что я нахожусь дома, в Гавани, и петухи кричат соседские, в нашем дворе. Но увидев крылатых чешуйчатых драконов, со всех стен глядящих на огненную шевелюру Баумера, я вспомнил все. Немец крепко спал, раскинув ноги и руки. Его шляпа и ружье лежали под столом.
Я встал, потянулся, и сел за стол.
— Чего желает молодой джентльмэн? — ласково и лукаво спросил меня жирный китаец, перетирая за стойкой тарелки.
— Хлеба, чаю, кипятку, — ответил я.
Китаец с удивлением смотрел, как я разбавлял крепкий чайный настой кипятком. Это казалось ему бессмысленной порчей чая.
Окончив свой завтрак, я подошел к стойке. Хозяин с самой любезной миной назвал мне сумму сначала в долларах, потом в индийских рупиях, потом в фунтах стерлингов и, наконец, в иенах. За ночевку, чай и ужин он взял почти половину моего состояния. В то время, как я расплачивался, с трудом переводя свои расчеты с одной валюты на другую, Баумер проснулся, оглушительно зевнул и сел.
— Эй ты, желтомордый, — заорал он, — дай опохмелиться!
Тощий китаец с жидкой бородкой принес ему стакан виски.
Он опрокинул стакан себе в горло, с удовольствием крякнул и встал на ноги.
— Это еще что такое? — заревел он, увидев меня. — Привидение?
— Нет, мистер Баумер, я не привидение, — ответил я, бросая последнюю монету на стойку и направляясь к выходу. — Я живой Ипполит Павелецкий, которого вам не удалось утопить.
— Donnerwetter! Держите его! — заорал немец, указывая на меня пальцем. — Это беглый раб! В погоню!
— Постойте, джентльмэн, — спокойно заметил китаец. — Сперва расплатитесь, а потом уже бегите в погоню.
Я выскользнул на улицу и закрыл за собою дверь.
Набережная была почти так же пустынна, как вчера вечером. Несколько голых косоглазых ребятишек, два-три китайца, лениво курящих на каменных скамейках у входа в свои домики, да женщина, полощущая белье в речке.
Я бежал к мосту. Там я поверну за угол, и немец меня не найдет. Кроме того, мне хотелось попасть в центр города и выяснить свое положение.
Через мост тянулись возы, нагруженные листовым железом. У каждого воза шел погонщик негр в маленьких грязных трусиках, со сверкающим медным обручем на шее. За каждыми тремя неграми следовал араб в длинном белом балахоне, с чалмой на голове и короткой винтовкой в руках. Все они с удивлением смотрели на меня.
Я добежал до угла. Направо от меня тянулась длинная, прямая, хорошо замощенная улица, полная народу. Оглянувшись, я увидел на набережной огромную фигуру Баумера, который бежал, что-то крича сидящим на скамеечках китайцам. Те неохотно вставали и лениво следовали за ним.
И свернул в а угол и побежал по улице. Какие странные люди попадались мне навстречу! И степенные арабы, и юркие китайцы, и оливковые португальцы, и англичане в кожаных широкополых морских шляпах, с серьгой в правом ухе. Вся эта толпа, кроме пестрых женщин, увешанных ожерельями из продырявленных монет, и полуголых людей с медными обручами на шее, была вооружена до зубов. Почти все носили широкие шелковые пояса, из-за которых торчали револьверы и кинжалы. У каждого за плечами было ружье с обрезанным дулом.
Пробежав саженей сто, я оглянулся. На углу показался Баумер в сопровождении трех-четырех китайцев, которые казались рядом с ним карликами. Он что то кричал арабам, идущим за возами, и указывал на меня. Арабы недоверчиво слушали его. Наконец, двое или трое из них нерешительно покинули возы и подошли к нему.
