Николай Чуковский - Танталэна
Скат становился все более и более пологим. Все большая часть неба раскрывалась передо мною. Я уже почти бегу. Еще несколько шагов и… ах, какая удивительная панорама раскрылась передо мною!
Я увидел обширную, глубокую, долину, замкнутую со всех сторон горами. Склоны гор, обращенные внутрь, были покрыты темно-зеленым лесом. В середине долины, занимая добрую треть ее пространства, находилось спокойное озеро необычайной синевы. У того места, где я стоял, оно довольно близко подходило к горам. Но дальше — влево — берега его расходились с линией гор. Между ним и горами простирались невысокие светлозеленые холмы. И там, где эти холмы подступали к синей, как синька, воде, был расположен город.
Да, город! Трудно описать те чувства, которые обуяли меня. И радость, и страх, и удивление сразу. Как очарованный, смотрел я на белые оштукатуренные домики, на узкие прямые улички, на большую площадь, вокруг которой стояли огромные четырехэтажные, кирпичного цвета здания, на длинную, широкую изогнутую дугой набережную.
— „А вот это, должно быть, минарет мечети — подумал я, глядя на высокую разноцветную башню. — „Значит, здесь живут магометане. И сколько в этом озере кораблей! Огромный флот! Дредноуты, линейные корабли, миноносцы, тральщики. И целая туча мелких парусников“.
Но ведь это нелепость! Флот на таком крохотном озере! Ведь он заперт здесь горами и не может выйти в море.
Я снова окинул взором всю долину. Нет, она со всех сторон окружена ровной полосой гор. Озеро не сообщается с океаном. В уме у меня мелькнула мысль о подвижном утесе, но я сейчас же отбросил ее. Какая чепуха! Еще не изобретены горы в полверсты вышиной, которые мог бы передвигать человек. Этот большой порт на маленьком озере просто очередная загадка. А я за последние месяцы так привык к разным тайнам и загадкам, что они перестали волновать меня.
Я принялся обдумывать свое положение. Мне очень хотелось пить и есть, и еще больше хотелось узнать что-нибудь об отце. Может быть, найдены какие-нибудь обломки „Santa Maria“ или трупы. А может быть, кому-нибудь удалось спастись так же, как и мне. Только уж, конечно, не папе. Бедный папа находился во время крушения в трюме.
Но все-таки идти прямо в город я не решался. Мало ли что меня там ждет! Я не знаю ни здешних законов, ни обычаев. Нужно раньше узнать, что за люди живут в этом городе.
И я неторопливо побрел к северу, переходя с одной вершины хребта на другую, не спуская глаз с причудливой панорамы, расстилавшейся подо мной.
Глава одиннадцатая. Китайская таверна
Хребет был всюду почти одинаковой вышины, и я без труда подвигался вперед. Солнце стояло высоко, но здесь, в вышине, было не жарко. Я был возбужден и, несмотря на усталость, шел довольно быстро. Меня привлекала серебристая речка, которая, начинаясь у подошвы гор, пересекала северную часть города пополам и впадала в озеро. Мне хотелось добраться до ее истоков и напиться. Но она оказалась гораздо дальше, чем я предполагал. Мне пришлось идти два часа прежде, чем я увидал ее прямо под собой.
Хребет постепенно расширялся и образовал довольно широкое плато. Я больше уже не мог видеть и море, и долину одновременно. Почва становилась рыхлее, и на ней стал попадаться низкорослый колючий кустарник. Но вершины, поднимавшиеся над общим уровнем хребта, состояли из плотного потрескавшегося черного камня и были совершенно лишены растительности. Я приближался к одной из этих вершин, вздымавшейся как раз над истоками привлекавшей меня речки. Хребет постепенно подымался. Теперь за горами, тянувшимися вдоль противоположного берега озера, я мог видеть море. Я понял, что нахожусь на острове.
Вершина, к которой я приближался, поразила меня своей формой. Это был геометрически правильный шар, до половины зарытый в землю. Он, как гигантский чугунный котел, тускло блестел на солнце. Я подходил к нему все ближе и ближе. Нет, природа не может создать такие правильные формы. Сердце мое тревожно забилось.
Вдруг с этой странной вершины, пронзительно крича, слетело несколько больших птиц. И вершина стала медленно поворачиваться справа налево вокруг своей оси. Вот одна за другой выползли двенадцать гигантских пушек, прикрепленных к одному из склонов этой вращающейся вершины. Они, как растопыренные пальцы, повисли над пропастью и ослепительно сверкали на солнце. Вращательное движение вершины прекратилось и все стало так же неподвижно, как прежде.
Какая бесподобная крепость! Этот город воистину неприступен. Пушки могут быть направлены на любую точку горизонта. Ни один корабль не подойдет сюда, если этого не захотят жители острова.
Я решил спуститься вниз в долину, к речке. Лучше идти прямо в город, чем в крепость. В городе мне могут попасться хорошие добрые люди, в крепости же я встречу солдат, которые повинуются дисциплине, а не велениям сердца.
Спуск был крут, но не труден. Растительность становилась все богаче, и я мог хвататься за стволы низкорослых хвойных деревьев, похожих на молодые сосенки. Вскоре я оказался в настоящем лесу. Стали попадаться лиственные деревья незнакомых мне пород. Лес становился все выше и гуще. О шипы какого-то колючего кустарника я порвал рукав и поцарапал щеку. Стали попадаться стройные кокосовые пальмы. Их величавые купы одиноко уходили в небо, как бы пренебрегая ютившимися у их подножия зарослями. Бесчисленные количества птиц — синие, желтые, оранжевые — перелетали с ветки на ветку. Бабочки были величиной в носовой платок, гусеницы походили на змей. Впереди подо мной, в глубоком овраге, окруженная пальмовой рощей, бежала серебристая быстрая речка. Это был земной рай, и я жалел, что жажда и усталость мешали мне насладиться им сполна.
Идти мне пришлось долго. Скат становился все более пологим, и я скоро почти перестал замечать его. Когда я подошел к речке, солнце уже садилось. В овраге у воды было сумрачно и сыро. Пальмы, растущие по берегам, были оплетены длинными вьющимися растениями. Некоторые из них перекидывались с одного берега на другой, образуя живые мосты.
Я пил с жадностью. Несколько умерив жажду, я разделся и погрузил свое потное разгоряченное тело в прохладные струи речки. Потом вылез, пообсох, оделся и снова пил.
Утолив жажду, я прилег отдохнуть тут же у воды. Но пролежал не долго. Меня стал мучить голод. Он до сих пор был заглушен жаждой, но теперь требовал немедленного утоления. И я решил добраться до города. Может быть, мне удастся обменять свою сторублевку на деньги этой страны. Тогда я пообедаю в каком-нибудь ресторане и переночую в гостинице. А завтра пойду искать обломки „Santa Maria“ и постараюсь возможно скорее вернуться на родину.
До города было недалеко, но я еле волочил ноги, и только когда в небесах засверкали первые звезды, я подошел к крайнему домику, стоявшему на берегу реки. За этим домиком стоял другой, за тем третий и так дальше. Между домиками и рекою тянулась грязная пустынная набережная, окаймленная дощатым тротуаром.
В окнах горели огоньки. Пройдя шагов сто, я наткнулся на двух совершенно голых косоглазых ребятишек. Я спросил их по-английски, нет ли здесь поблизости ресторана. Но они только бессмысленно пучили на меня глаза и молчали. Дальше мне повстречался длиннокосый китаец в пестрых шароварах. Он был опоясан широким шелковым поясом, из-за которого торчали два больших пистолета и кинжал. Выше пояса он был совершенно гол. Он шел посреди улицы, спотыкался и широко размахивал руками. Я повторил ему свой вопрос, уверенный, что он его не поймет, но он не только понял, но даже послал меня к чорту на чистейшем английском языке. Я увидел, что он невменяемо пьян, оставил его и пошел дальше.
Впереди передо мной чернел контур моста, перекинутого через реку. Я побрел к нему, надеясь найти возле него поперечную улицу, которая приведет меня в центр города. Но не доходя до моста, я увидел двухэтажный дом с ярко освещенными окнами. Перед ним на тротуаре стоял одинокий столб электрического фонаря. К, столбу была привязана лошадь. При свете фонаря я увидел прибитую над дверьми большую вывеску с какими то восточными, должно быть, китайскими буквами. Над ней была прибита маленькая дощечка, на которой было выведено по-английски „Saloon and Hotel“, что значит: трактир и гостиница.
«Это как раз то, что мне нужно», — подумал я, открыл дверь и вошел.
Я очутился в большой, ярко освещенной комнате. Стены и потолок ее были пестро расписаны какими то фантастическими чудовищами. Пол был устлан толстыми мягкими цыновками, на которых лежало и сидело человек пятнадцать китайцев. Одни из них ели и пили, другие курили, третьи спали. Все они были вооружены кинжалами и револьверами. Слева находилась низкая широкая стойка, за которой сидел жирный китаец — такого цвета, как пятна сала на топленом молоке. В углу возле стойки стояло два обыкновенных ресторанных столика. Один из них был пуст, а за другим сидело двое европейцев. Первый европеец был огромного роста широкоплечий моряк в франтоватых брюках-клеш, белой матросской рубашке и широкополой кожаной шляпе, надвинутой на лоб, второй был похож на английского промышленника из колоний — красивый человек с прямым носом и большим кадыком. Он был одет в серый пиджачный костюм. Его пышный коричневый галстук был заколот серебряной булавкой в виде подковы с собачьей головой. Они оба были пьяны, оба громко говорили и оба держали на коленях по ружью с обрезанным дулом.
