Ричард Блэкмор - Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун
— Молодой человек,— сказал Том Фаггус, по-прежнему собираясь в дорогу, — ты смыслишь в лошадях больше, чем кто-либо в Эксмуре. Я с первого взгляда на тебя почувствовал, что ты не спасуешь перед моей Винни, и, как видишь, я не ошибся. Но разве женщинам можно что-то втолковать? До свидания, Джон, не поминай лихом. Помни, я горжусь тобой, и приехал сюда, чтобы рассказать тебе кучу всяких историй, от которых у тебя бы волосы на голове дыбом встали, да, уж видно, не судьба... У меня со вчерашнего дня и маковой росинки во рту не было, потому что все, что у меня было в котомке, я отдал одной несчастной вдове, но я лучше умру от голода на вересковой пустоши, чем останусь ужинать там, где от меня отреклись.
Тяжело вздохнув, он уселся на Винни, и лошадка снова подошла ко мне — попрощаться. Затем Том снял шляпу, молча кивнул матушке, а мне сказал:
— Отвори ворота, кузен Джон. Ты так усердно колотил Винни, что ей, бедняжке, уже не перемахнуть через забор.
Он уже выезжал со двора, как матушка вдруг всплеснула руками и опрометью бросилась за ним. Том сделал вид, что не видит ее, но я заметил, что он чуть придержал Винни в поводу.
— Погодите, кузен Том, — запыхавшись, сказала матушка. — Одно словечко перед тем, как вы уедете от нас.
— О чем говорить! — воскликнул Том Фаггус, и лицо его исказилось такой болью, что от прежнего весельчака и жизнелюба не осталось и следа.— Разве это вы — вы, моя добрая кузина Сейра? Нет, мне иной раз кажется, что все беды мира ополчились против меня с той поры, как я потерял любимого кузена Джона Ридда. «Том, — говорил он мне, — будет нужда, приходи на нашу ферму, и моя жена позаботится о тебе». «Да, — отвечал я ему, — я знаю, она и моей матери это обещала, но люди часто думают обо мне дурно, и, боюсь, кузина Сейра одного с ними мнения». Господи, какой это был человек, какой человек! Вот уж кто понимал меня с полуслова и знал мне настоящую цену! С тех пор, как я потерял кузена Ридда, мне кажется, я потерял самого себя.
Он тронул поводья, но матушка остановила его.
— Ах, Том, так и во мне душа на живую нитку держится с тех пор, как не стало Джона!
И матушка разразилась горькими слезами.
— Понимаю, кузина Сейра, как не понять! — воскликнул Том. Он спрыгнул с Винни, подошел к матушке и взволнованно проговорил: — Может, я в чем-то и дурной человек, но я знаю, что такое добро и умею ценить его. Скажите мне только слово, и... — Он гневно потряс кулаком в сторону Долины Дунов.
— Да полно вам, Томас, уймитесь вы, ради Бога! — испуганно прервала его матушка, но не из страха перед Дунами, а из страха за меня, потому что страстно не желала, чтобы после гибели отца жажда мести возобладала в моей душе над всеми остальными чувствами. «Лучший судья — Господь», — любила повторять она.
Я, со своей стороны, никогда не упускал Дунов из виду, но и не торопился воздать им их же кровавой мерой,— отчасти из-за наставлений матушки, отчасти по мягкости характера, отчасти же потому, что отец, по моему разумению, и сам успел в какой-то степени отомстить за себя, когда прошелся дубиной по разбойничьим головам.
Том Фаггус снова направился к кобыле и сказал на прощание:
— Доброй ночи, кузина Сейра, доброй ночи, кузен Джек. Мне еще ехать и ехать, а в котомке — ни крошки. Нет мне ни пищи, ни крова в этой части Эксмура, а ночь обещает быть темной. Каждому свое: мальчику — забава, а мне — наказание, чтобы впредь неповадно было...
Но матушка, задержав Тома во второй раз, пригласила его отужинать с нами, чем Бог послал.
Глава 10
Почему Том Фаггус вышел на большую дорогу
Итак, Том Фаггус остался с нами ужинать. Его штаны повесили сушить у огня, а взамен ему выдали лучшие штаны Джона Фрая. Джон был на седьмом небе: впоследствии он неоднократно рассказывал всем желающим о чудесной причастности своих штанов к великому человеку. Именно к великому: сейчас уже не всякий помнит о Томе Фаггусе, но в ту пору его знал в наших краях каждый встречный-поперечный, и молва о нем докатывалась даже до Бриджуотера.
Том Фаггус, веселый, жизнерадостный человек, был незлоблив и доброжелателен к людям, и если, к примеру, человек, у которого Том только что отобрал кошелек на большой дороге, не бранился, но, напротив, воспринимал происшествие с юмором, Том, не задумываясь, возвращал разбойничью добычу. Но как бы там ни было, а деньги у людей он отнимал силой, и потому закон был против него. Я никак не мог взять в толк,— пока не повзрослел и не нажил кое-какого добра собственными руками,— почему трудягу Тома звали вором и грабителем, а король-лежебока мало того, что был первым человеком в государстве, но всякий подданный, отдавая ему свои денежки, должен был при этом еще и благодарить его величество, если тот соизволил их принимать. (Том Фаггус грабил, не рассчитывая, по крайней мере, на благодарность своих жертв!)
В пору малолетства я ничего толком не знал о том, что творилось на душе у моего кузена, но я помню, что за столом у матушки был испуганный вид, и она то и дело прерывала гостя и шепотом умоляла его не болтать лишнего при детях, на что кузен всякий раз соглашался и заливал клокотавшее в нем возмущение обильной выпивкой.
—А теперь пойдем и навестим Винни, Джек,— сказал он после ужина.— Вообще-то я сажусь за стол только после того, как вдосталь напою Винни и задам ей овса, но сегодня ты ее изрядно погонял, и ей нужно было остыть после бешеной скачки. Сейчас она, подружка моя дорогая, томится без меня в конюшне, а она не привыкла к долгим ожиданиям.
Я с радостью пошел за Томом, а Анни украдкой юркнула следом за нами.
Побывав у Винни, мы вернулись домой и сели у очага. Щурясь на огонь, Том Фаггус начал рассказывать нам всякие истории, которых, как оказалось, знал великое множество. Рассказывал он, правда, не о себе, а о том, что приключилось с другими, и речь его, свободная и выразительная, текла, не прерываясь. Он говорил на разные голоса, и люди всякого возраста, пола и звания представали перед нами, как живые. Он проделывал это без улыбки на лице и рассмешил матушку так, что на ней лопнул новый корсаж стоимостью десять пенсов. Мы, дети, визжали от восторга, катаясь по полу, и только старая Бетти ворчала на кухне, глядя на это бесчинство.
С чувством глубочайшего смущения пишу я сейчас о Томе Фаггусе, нашем умном, храбром и великодушном Томе, потому что я не знал тогда, то ли гордиться своей близостью к нему, то ли стыдиться такого родства. В общем, говоря по совести, все зависело от того, среди какого люда приходилось мне толкаться в том или ином случае. Среди мальчишек, например, я пыжился, как петух, и взахлеб рассказывал о подвигах кузена Тома, а среди богачей нашей округи, среди судейских и зажиточных торговцев из Порлока, - словом, среди людей благонамеренных и состоятельных, — я даже заикаться не смел о том, что нахожусь в свойстве с великим разбойником. Прислушиваясь к ним, я жалел и порицал Тома Фаггуса.
Когда-то Том Фаггус занимался кузнечным делом в городке Нортмолтон в Девоншире, холмистой местности на границе Эксмура. Он умел читать и писать, у него был участок земли, стоивший сто фунтов, и две сотни овец. Рано осиротев, он усердно трудился с восхода до заката, и вскоре весьма преуспел в искусстве подковывать лошадей, и даже завоевал за свое умение золотую медаль. Увы, люди ревнивы к чужим успехам, и конкуренты люто возненавидели Тома за его золотые руки. И когда он пошел в гору и вот-вот должен был жениться на любимой девушке, некий богатый джентльмен, проживавший по соседству, затеял с Томом тяжбу, и бесконечные хождения по судам довели Тома до полного разорения.
Все его имущество пошло с молотка, у него отобрали даже кузницу. Том не стал дожидаться, когда констебли отведут его в тюрьму, а оседлал лошадь и поскакал туда, где жила его любимая. Но когда он прискакал к ее дому, девушка не вышла ему навстречу, а вышел тот, кого Том прочил себе в тести, вышел и прогнал Тома прочь от порога.
Он был зажиточным горожанином, членом городского совета и, зная о несчастьях Тома, не захотел родниться с несостоятельным должником.
Что оставалось бедному Тому? Он посмотрел на все четыре стороны света и сказал: «Люди — волки, а с волками жить — по-волчьи выть». Сказал — и отправился на большую дорогу.
Но Том не был бы Томом, если бы в точности последовал этому девизу, ибо, страдая, он не разучился сострадать. На его совести не было ни одной загубленной жизни, он не грабил бедняка, не обижал женщину. Он щедро жертвовал в пользу церкви, и родину любил не напоказ, а искренне, всей душой, как только можно любить мать, давшую жизнь.
Вот почему все проклинали Дунов, но уважали Тома, несмотря на его беззаконное ремесло,— если им, конечно, не доводилось встречаться с ним один на один в безлюдном месте. Сирые и убогие благословляли его за деньги, которые он раздавал им, отнимая у тех, кому в этой жизни повезло несравненно больше, а мальчишки, помощники конюхов в придорожных гостиницах, почитали его вторым после Господа Бога.
