Нина Данилевская - Тайна «каменного кольца»
Таня ничего не понимала. Какая команда? Какие футболисты?
Леня продолжал:
— Я тебе все расскажу. Потеха, да и только! Они так переживали! — А сам незаметно тянул девочку домой.
Мимо прошел патруль. Толстый ефрейтор угрюмо покосился на подростков, но они уже стояли возле своей калитки.
Войдя во двор, Леня другим тоном спросил:
— Ян дома?
Таня покачала головой.
— Ушел на рассвете к нашей пещере за хворостом.
— Ладно — может, еще придет. Время у меня считанное.
В сарае он снял куртку, натянул полушубок с продранными локтями. Попросил сестру:
— Затопи, Танюша, печку.
Таня поднесла спичку к заранее заготовленным сухим щепочкам, поставила воду в старом чайнике.
Леня присел возле печки на корточки, сунул в огонь сверток бумаг, вынутый из кармана.
Лицо его было задумчиво и печально. Таня молча наблюдала за ним.
Прошло несколько минут. Леня поднялся.
— Посмотрю, не идет ли Ян.
Он вышел во двор. Таня взяла веник, подмела мусор. Скомканная бумага с обгорелым краем привлекла ее внимание. Девочка развернула комок, расправила край. Перед ней была та же листовка, что и на стене в павильоне. Так вот что!..
— Таня! — Голос дедушки звучал еле слышно. — Налей кипятку, озяб я.
Оставив находку на полу, Таня налила Захару Игнатьевичу отвар шиповника, заменявший чай, поправила подушку. Дедушка снова закрыл глаза.
— Снилось, письмо Борис прислал. Это ты с кем говорила? — пробормотал он.
Тане не пришлось отвечать. Брат вошел со двора и плотно прикрыл за собой двери. Он казался бледней обычного.
— Яна пока нет, — Леня сел возле Тани на ящик. — А мне уходить надо.
— Из-за этого? — Таня указала на полуобгоревшую листовку.
Леня кивнул.
— Сожги ее немедленно, Тань-цзу! Я чуть не попался. Сейчас за забором снова видел патруля. Ищут тех, кто расклеивал ночью листовки.
— Ты и Настя? — невольно вырвалось у Тани.
Леня ничего не ответил, но по взгляду его Таня поняла: да.
— Могут прийти за мной, — продолжал Леня. — Будут спрашивать, скажете — вещи пошел менять. Куда — не знаете. Понятно?
Захар Игнатьевич вдруг приподнялся на постели.
— Ты что это, Леонид? — спросил он совсем прежним голосом. — Куда собрался?
— Надо, дедушка. — Леня подошел к кровати, стиснул руку старика. — Верь мне, надо! Смогу — пришлю весточку.
Минуту оба они смотрели в глаза друг другу. Тане в этот момент показалось, что Леня стал совсем взрослым, будто и не шестнадцать дет ему. И что дедушка давно все знал о внуке, о его делах...
Старик с тяжелым вздохом откинулся на подушки. Дрогнувшим голосом сказал:
— Что ж, если надо, иди!
Таня опустила голову. Ей было страшно расставаться с братом. Но какое-то новое чувство гордости за таких, как Леня, как Настя, в то же время пробудилось в ней. «Отстаивайте же Севастополь!» Их маленький город был ведь тоже частью родной земли, которую отстаивали советские люди.
Леня вскинул на плечи вещевой мешок, обнял сестру.
— Яну тоже скажешь, что ушел менять вещи. Береги дедушку!
Дверь за братом закрылась. Таня сморгнула слезы, взглянула на дедушку. Захар Игнатьевич лежал спокойный и строгий.
Поздно вечером вернулся Ян. Молча выслушал рассказ Тани. (О листовках она не сказала ни слова.)
Так же молча Ян вышел во двор рубить хворост, принялся готовить ужин. Таня удивилась и обиделась. Неужели ему неинтересны подробности?
За последнее время мальчик вообще стал странно молчаливым, а после ухода Лени совсем замкнулся. Теперь он не ходил в лес, больше возился во дворе, учил Каро новым трюкам. Маша с любопытством глядела на обучение собаки из окна своей комнаты.
Как-то Ян и Каро ушли на прогулку. Наступил вечер, а их все не было. Таня вышла к калитке, и здесь ее встретила торжествующая Маша.
— Ты все маму ругаешь, — затараторила она. — Даже печенья нашего не берешь. А мама что — просто служащая! Зато Ян теперь в артисты попал. Его все главные немцы знают. И Каро с ним. Вот!
— Что ты такое мелешь? — холодея, опросила Таня.
— И ничуть не мелю. Ян был у коменданта. А я тоже с мамой была и все видела. Знаешь, кто новый комендант? Укротитель тигров, Отто Берген. Мама про Яна все узнала. Струсил твой поляк. Не вернется, не жди!
Таня не верила. Не мог Ян примириться с ненавистным ему Отто! И потом разве Ян, ее друг, ушел бы из дому без всяких объяснений, не сказав ни слова дедушке, который так много сделал для него?
Девочка не ложилась спать. Но Ян так и не пришел. Не вернулся он и на следующий день...
На этот раз Маша не выдумала ЧП, она действительно сказала чистую правду.
В то утро Ян подошел к комендатуре раньше Клавдии Матвеевны. Часовой сурово окликнул его:
— Хальт! Куда с собакой?
Ян по-немецки объяснил, что хочет видеть господина коменданта, что тот знает собаку. Мальчик улыбался.
— Каро, служи!
Пес поднялся на задние лапы. На часового это не произвело впечатления.
— Нихт! Подождешь на дворе. Господин комендант скоро выйдет.
Яна это устраивало. Лучше ждать здесь, чем в помещении. Кто знает, как поведет себя Отто? На дворе, в присутствии посторонних, он, вероятно, будет сдержанней.
Подросток сел поодаль на скамейку, не спуская глаз со входной двери.
Комендатура теперь помещалась в частном особняке, рядом с кино, в самом центре курортного городка. Ян заметил усиленную охрану: солдаты зорко следили за всеми входящими в здание, проверяли их документы.
«Опасаются нового взрыва, — решил Ян. — Пожалуй, не доберешься до Бергена».
Но вот двери распахнулись, часовой вытянулся. На крыльцо вышел комендант вместе с высоким худощавым офицером в пенсне. Отто пополнел, выглядел еще внушительней, чем прежде. Элегантный офицер, сопровождавший коменданта, показался Яну знакомым. Мальчик вгляделся — ну, конечно, бывший ассистент укротителя, господин Краузе!
Отто медленно подошел к ожидавшему его «оппель-капитану». Водитель услужливо открыл дверцу. И тут мальчик шагнул вперед.
— Господин Берген!
Комендант обернулся. Полное лицо налилось краской.
— А-а!..
Берген сделал движение к Яну. Окружающие расступились. Каро в страхе припал к земле. Бывший укротитель взмахнул стеком, который держал в руке. Но, как не раз случалось и раньше в цирке, Краузе перехватил поднятый хлыст.
— Подождите, коллега! Сначала узнаем, что хочет мальчик. Зачем ты пришел? — обратился он к Яну.
— Я... я хотел бы работать, снова стать артистом. Я ведь не мог тогда уехать в Германию. Я... я раскаиваюсь в своем поступке. — Ян заикался, глядя в бесцветные, водянистые глаза «ассистента». Он почему-то всегда боялся этого человека, хотя Краузе не раз защищал его от гнева Бергена.
— Раскаиваешься? — рявкнул Отто. — Грязная польская свинья! Теперь, когда твои покровители, русские, лижут пыль у ног фюрера, ты снова не прочь работать с нами, а?
— Я сказал, подождите! — Краузе не повысил голоса, но Берген сразу умолк. — Пройди в комендатуру, Ян. Мы скоро вернемся. Каро можешь взять с собой. О-о, песик! Ты по-прежнему умница. Будешь танцевать?
Краузе жестом пригласил в машину Отто, сделал знак часовому. Тот посторонился, пропустил мальчика. На пороге Ян обернулся — вслед ему круглыми глазами смотрела Маша, держась за руку Клавдии Матвеевны. Краузе любезно козырнул рыжеволосой модистке. Та почтительно заулыбалась.
...Вскоре на столбе возле читального павильона появилась яркая афиша: «В представлении участвует юный дрессировщик Ян Славич со своим ученым пуделем Каро».
Тане пришлось рассказать дедушке о поступке Яна — все равно он мог бы узнать от Маши. Старик покачал головой, не проронив ни слова. Больше он не вспоминал о мальчике, будто и не было его никогда. Но, ворочаясь ночью без сна, Таня слышала тихий шорох и покашливание деда. Девочка знала: Захар Игнатьевич, как и она, всматривается открытыми глазами в темноту и думает, думает о Яне.
Не спалось и коту Никандрычу. Он сдружился с пуделем, привык греться в его курчавой шерсти. После исчезновения Каро, то ли от тоски, то ли от ночного холода, он не ложился, сидел у порога и сипло мяукал.
Таня поднималась.
— Спи, дурной! Не подавай голоса, а то влетит. Каро скоро вернется.
Однако дни проходили за днями. Ни пудель, ни его хозяин не возвращались.
Однажды на рассвете дверь сарая задрожала от тяжелых ударов.
— Цум тейфель! Открывайте! — требовал раздраженный голос.
Дрожа от холода, девочка вскочила, набросила пальто. Дверь от толчка ногой раскрылась настежь. Никандрыч с воплем умчался во двор. В сарай вошли немецкие солдаты.
— Ти есть гроссфатер, Захарий Крафцов? — спросил огромный ефрейтор.
В лицо дедушки он направил луч карманного фонаря — в сарае было темно.
— Да, это мое имя. — Старик приподнялся на постели, поглаживая худенькую руку Тани.
— Одевать себя! Вставай шнелль! Где есть твой сын, — ефрейтор заглянул в записную книжку, — Борис? Официр русский флот?
