Владислав Крапивин - Я больше не буду, или Пистолет капитана Сундуккера
– Конечно, хочу!
– Фомушка эту книгу прочитал вдоль и поперек. Говорилось в ней о морских путешествиях во все времена, даже в самой глубокой древности. И «маленький рыжий бес» начал, разумеется, подзуживать девятилетнего Фомушку: «Отчего бы тебе самому не попробовать?»
Первое плавание было недолгим – по речке Внуковке, похожей на обычный ручей. Кораблем стала широкая бадья, в которой кухарка Настасья замачивала для стирки тяжелые скатерти. Минут десять холодная весенняя вода несла бадью и храброго капитана довольно спокойно. Потом их закружил водоворот. К счастью, над речкой нависали густые ветлы. Фомушка ухватился за ветки и совсем не героически завопил.
От дома было уже с полверсты, но мисс Кнопперинг чутким ухом (а может быть, внутренним чутьем) восприняла отдаленный сигнал бедствия. Подобрав юбки, она кинулась к берегу, сквозь кусты и старый репейник. Потом храбро вошла в воду, зацепила изогнутой ручкой зонтика Фомушкин воротник и выволокла путешественника на сушу. Изрядно промокшего.
Дома, раздевая неудачливого мореплавателя и развешивая сырую одежду, мисс Кнопперинг хранила молчание. Ледяное и многообещающее. Фомушка же улучил момент и скользнул наконец к колоколу: «Динь-дон!»
– Поздно, господин Сундуков-младший, – заявила мисс Кнопперинг. – На сей раз это не поможет.
– Но я же правда больше не буду! – подтвердил Фомушка жалобными словами «колокольное обещание». И глаза его испустили голубой невинный свет.
– Негодный мальчишка…
– Но я в самом деле больше не буду! Честно слово…
И как всегда, Фомушка слово сдержал. Путешествовать в бадье он просто-напросто не мог – посудина уплыла вниз по Внуковке и, возможно, достигла дальних широт, о которых мечтал ее капитан. А он завел себе просторную лодку.
– И далеко он на ней уплывал? – спросил Генчик.
– Не очень далеко. Не следовало сердить мисс Кнопперинг… Но однажды Фомушка отважился на очень серьезное путешествие. Прямо скажем, отчаянное. Потому что сидеть дома ему не позволяла совесть.
Было Фомушке Сундукову в ту пору одиннадцать лет. Он уже учился в гимназии, но мисс Кнопперинг оставалась его домашней воспитательницей.
– А при чем тут совесть-то?
– Фомушка считал, что всякий, кто любит русский флот и море, должен сражаться на бастионах Севастополя. В ту пору как раз шла Крымская война. Англичане, французы и турки осадили Севастополь с моря и с суши. А нашей обороной командовал адмирал Нахимов… Радио и телевизоров тогда еще не было, но первобытный телеграф же существовал: этакие мачты с семафорными перекладинами. И газеты с боевыми сводками выходили довольно регулярно. В сводках сообщалось, что дела у севастопольских защитников идут неважно. И Фомушка наконец понял, что без него нашим солдатам и матросам бастионы не отстоять.
В губернском городе в ту пору, летом тысяча восемьсот пятьдесят пятого года, собиралось в помощь Севастополю ополчение. И Фомушка решил, что его место – там. Если не возьмут в стрелки, можно стать хотя бы барабанщиком. О мальчишках-барабанщиках, которые принимали участие в разных войнах и совершали всякие подвиги, Фомушка не раз читал в исторических романах…
И вот, Бубенчик, хочешь верь, хочешь нет, но этот рыжий сорванец ухитрился на своем дощанике за неделю добраться до губернской пристани. Сперва вниз по Внуковке, затем уже по большой реке… Ночевал у костра или под лодкой, питался прихваченной из дома провизией. И наконец предстал пред очи замотанного тысячей забот начальника ополчения. И отрапортовал. Так, мол, и так, ваше высокоблагородие, прибыл для защиты славного русского города от басурманов…
– Тут-то бедняге и досталось, – опять посочувствовал Фомушке Генчик.
– Представь себе, нет. Полковник хорошо знал Фомушкиного отца. У того на заводе отливали чугунные кожухи для пушечных бомб и гранат. Полковник сказал, что ценит мужество юного радетеля за Отчизну, однако взять его на войну не может, ибо на сей счет существуют суровые запретные инструкции. И если он, начальник ополчения, инструкции эти нарушит, отвечать придется перед высшим военным командованием, а то и перед самим государем императором.
Короче говоря, храброго беглеца умыли, накормили и в тот же день отправили обратно – с чиновником, который как раз ехал на Сундуковский завод по делу, касаемому военных заказов. В письме к папе Сундукову начальник ополчения просил учесть благородство Фомушкиных порывов и не наказывать его слишком строго.
Иван Никодимович, изрядно потрепавший себе нервы за ту неделю, облегченно перекрестился, увидевши наследника живым и невредимым. Письмо прочитал, но благородных порывов Фомушки во внимание не принял и жалобно сказал:
– Мисс Кнопперинг, оставили бы ваши идеи гуманного воспитания и выпороли бы наконец этого паршивца. Это ваша прямая обязанность. Таких негодных мальчишек дерут не только в России, но и во всей просвещенной Европе. И ничего, кроме пользы…
– Я обдумаю ваше предложение.
– Обдумайте, сделайте милость. А то у меня руки не доходят, голова кр у гом от работы…
Мисс Кнопперинг увела обмякшего от дурных предчувствий Фомушку из отцовского кабинета. Причем не в детскую увела, а в свою комнату. Чтобы хитрый Фомушка не добрался до колокола.
И вскоре из открытого окна донеслось:
– Ой! Не надо!.. Что вы делаете! Хватит! Больше не буду! Ой-ей-ей, хватит уже! Ай!..
Дети прислуги, сидевшие во дворе на дровяном штабеле, сочувственно завздыхали и запереглядывались.
– Крапивой небось… – поежилась маленькая Катя, дочка кухарки Настасьи.
– Не-е, когда крапивой, так не вопят, – со знанием дела вздохнул Прошка, сын кучера Архипа. – Это хворостина. Из того ивняка, что на берегу…
Но они ошибались. Мисс Кнопперинг и на этот раз осталась верна своим принципам, не послушала Сундукова-старшего. С точки зрения Фомушки, она поступила более жестоко. Положила перед ним толстый том с английской поэзией восемнадцатого века и стала отмечать карандашом те стихи, которые в наказание за свой «легкомысленный и безответственный поступок» должен был выучить несчастный беглец.
Английский язык Фомушка вообще не терпел. А зубрить в таком количестве – это же страшнее смерти! Он пытался остановить беспощадный карандаш:
– Ну, хватит уже! Я столько не вынесу! Ой-ей-ей!..
– И еще вот эти две строфы… И эти…
– Ай, больше не надо!..
– И еще вот это прекрасное стихотворение, где говорится о пользе хорошего поведения и уважении к наставникам и родителям…
Потом Фомушка несколько дней сидел над книгой. И копилась в нем злая досада. И наконец она сделалась сильнее привычной робости перед непреклонной мисс.
– Это вы нарочно надо мной издеваетесь, – заявил он своей мучительнице. – Потому что я хотел воевать против ваших англичан, которые нахально лезут на Севастополь!
– Глупый мальчишка! – Мисс Кнопперинг, кажется впервые в жизни, растеряла свою сдержанность. Она отвернулась к окну, прижала к глазам кружевной платочек и стала говорить, что приехала в Россию маленькой девочкой и считает эту страну своей. И что лично ей Севастополь совершенно не нужен. И что всякая война – это вообще дело, противное Божьим заповедям. Непонятно, как здравомыслящие люди могут им заниматься. А еще ужаснее, когда в войну пытаются влезть бестолковые мальчишки. И если бы одного из них – негодного рыжего неслуха – на этой войне настигла пуля, зачем бы ей, одинокой старой мисс, жить на свете?..
В душе у Фомушки зацарапалось раскаяние. Он подошел, потоптался рядом, подержал мисс за шлейф на платье.
– Я больше не буду…
– Глупое дитя. Если бы ты знал, что я пережила за эту неделю… Можешь оставить книгу и ничего больше не учить, раз тебе ненавистны англичане и их язык…
– Ага, «можешь не учить», когда я уже все вызубрил…
– И очень этим огорчен, да?
– Я больше не буду…
– Что не будешь? Заниматься английским?
– Бегать в Севастополь…
И Фомушка сдержал обещание. Тем более что скоро пришло известие: севастопольские бастионы, к сожалению, пали и близилось окончание войны.
А к мисс Кнопперинг Фомушка стал относиться несколько иначе. Оказалось, что в глубине души он даже любит ее. Оно и понятно: по сути дела, никого на свете у Фомушки больше не было. То есть были еще отец и старший брат, но, вечно занятые своими делами, о Фомушке они вспоминали лишь изредка.
И, пожалуй, о мисс Кнопперинг только и жалел юный Фома Сундуков, когда через год снова пустился в дальний путь. Было ему тогда двенадцать с половиной…
– А куда он пустился?
– В плавание… Сперва он с торговцами, которые спешили на ярмарку, вновь добрался до губернского города. А там проник на пароход «Святой Гавриил» – тот со всякими товарами собирался идти вниз по рекам. Все дальше и дальше – по одной реке, по другой. Так Фомушка оказался на Иртыше, а потом и на Оби…
