Аркадий Минчковский - Старик прячется в тень
Покупателей в магазине не оказалось. Седоватый человек в очках, с мягким и тихим голосом — сам хозяин — встретил Адриана с отцом.
— А-а, здравствуйте, — закивал Каценеленбоген. — С приездом вас. Давно не бывали…
Пока они здоровались и отец объяснял, что приехал не надолго и собирается отсюда перебираться со всей семьей, Адриан, как мог, осторожно, но настойчиво намекал, что у него кончились все краски.
— Есть у вас краски? — спросил отец.
— Немного еще осталось.
Владелец магазина положил на прилавок черную жестяную коробочку.
— Очень хорошая акварель. Немецкая, — Каценеленбоген вздохнул. — С товаром для частной торговли сейчас очень трудно. Думаю покончить со всей этой историей. Меня зовут заведующим в кооперацию. Вот распродам остатки и закроюсь.
Беседа еще продолжалась, когда отворилась дверь и в магазин, приподнимая на ходу шляпу, закатился Ян Савельевич Сожич.
— О, и ты тут? — словно обрадовавшись Адриану, проговорил он.
Каценеленбоген объяснил Сожичу, что Адриан пришел не один и познакомил отца с Яном Савельевичем. И без этого говорливый, Сожич оживился и принялся расспрашивать о Москве, о том, как там сейчас живут и не ожидаются ли какие-нибудь сенсационные новости. Каценеленбоген совсем замолк, а Сожич тараторил без умолку. Пора было идти. Отец сделал знак Адриану. Но и Сожич тут же торопливо распрощался с Каценеленбогеном — было непонятно, зачем он и приходил — и устремился за ними. На улице Ян Савельевич стал торопливо объяснять, что он давно знает Адриана, что тот дружит с его племянником Ромой и что он — Ян Савельевич — был бы очень рад поближе познакомиться со всей семьей.
Тут же он принялся уговаривать отца зайти к нему — ну, хотя бы на минутку — он так хочет показать ему сад и дом.
— Знаете, тут так редко встретишь интеллигентного человека… Я слышал — вы много ездите. Так интересно послушать, — продолжал Сожич.
Отец было сказал, что зайдет как-нибудь в другой раз, но Ян Савельевич настаивал:
— К чему откладывать? Час еще ранний. Посидим немного у меня. И дети будут рады.
Он тут же окликнул проезжавшего мимо извозчика и вежливо пригласил их обоих садиться в пролетку.
Отказаться было уже трудно, и они поехали. Надо сказать, что Адриан ничего не имел против предложения Сожича. Во-первых, приятно было ехать по улице Революции и поглядывать на мальчишек, которые идут пешком и завидуют тебе, а во-вторых, случай помогал лишний раз без всяких подозрений со стороны Ромчика побывать в доме Сожича.
Слезли с извозчика, и Ян Савельевич заспешил растворить перед ними калитку. С крыльца неторопливо сбежал Альберт.
— Не беспокойтесь, не беспокойтесь, не тронет…
На крыльце появился Ромчик.
— Вот и племянник… Может быть, вы его уже видели… Это папа твоего товарища, Рома…
Ромчик сложил руки по швам и, как механический болванчик, наклонил голову. Так его учили здороваться со старшими.
— У вас, наверно, найдутся свои дела, — обратился Ян Савельевич к мальчикам и заулыбался, приглашая отца в дом. — Прошу вас. Прошу…
В столовой их встретила Ромкина мама — высокая, худощавая женщина с черными, как у Ромки, глазами.
— Пожалуйста, знакомьтесь. Моя родственница, — представил ее Ян Савельевич. — Аня, вы нам приготовьте чай, а мы пока тут побеседуем.
Ян Савельевич пропустил гостя в свой кабинет и притворил дверь.
Мальчики прошли к Ромке. Адриан вытащил из кармана штанов пять разных оловянных солдатиков и выстроил их на подоконнике.
— Видал какие! Папка из Москвы привез. Здорово, да?!
Но Ромка разглядывал солдатиков так, будто ничего особо интересного не увидел. Явился Альберт. Поднялся на задние лапы и деловито обнюхал оловянных солдатиков.
— Нравятся, Альбертик? — спросил Адриан.
Но бульдог был ученый. Он тоже не выказал особого интереса и, равнодушно фыркнув, опустился на все четыре лапы.
— Давай менять на твою коллекцию коробок! — внезапно предложил Адриан.
— Папиросных?
— А то каких же?
— Ты что!
Это было неслыханной наглостью. От удивления Ромчик даже присвистнул. Адриан несколько раз и сам начинал собирать папиросные коробки, но ему не хватало терпения, он забывал про коллекцию, и тогда пустые коробки валялись повсюду, и Агафоновна вышвыривала их, а Адриан и не замечал этого. Ромчик же увлекался своей коллекцией всерьез. Коробок у него был полный чемодан, еще не все вмещались. Были тут редкостные. Такие, каких в Крутове, как уверял Ромчик, больше не найдешь. Были даже фанерные из-под сигар с портретом какого-то бородатого президента. И вот Адриан отважился предложить за всю эту великолепную коллекцию пять солдатиков. Ну и придумал!
— За этих-то паршивых оловяшек?
— А зачем и кому нужны твои коробки?
На этот вопрос было трудно ответить. Ромчик знал, что без коробок жизнь его сделалась бы бессмысленной. Правда, другим этого было не понять.
— Нужны, — просто сказал он. — Хочешь, за «Аду»? Она еще царская, ни у кого из мальчишек нет.
— Все пять?
— Ага.
Все пять за какую-то несчастную «Аду»? Пять отличных оловянных солдатиков! Теперь пришла очередь возмутиться Адриану.
— С ума спятил, — сказал он и расхохотался.
Торговались долго. В конце концов сошлись на пяти редких коробках. Была среди них и «Ада». Была еще из-под каких-то смешных папирос «Бегемот». Ромка уверял, что у него самого второй такой не осталось, но Адриан знал, что Ромка врет. Так-то он и расстанется с единственной! Адриан сложил коробки одна на другую и подумал, что теперь обязательно соберет коллекцию еще почище Ромкиной. Пять солдатиков, один конный и четыре пеших, выстроились на Ромкином подоконнике, навсегда перейдя под его командование.
Тут мальчиков позвали пить чай.
Проходя мимо дверей кабинета, Адриан заметил, что чехлы на картинах сняты, и решил, что Сожич это сделал специально, чтобы похвастаться картинами перед отцом.
За столом Адриан и Ромчик молчали. Обжигались чаем и поглощали свежее варенье из крыжовника. Ромкина мать потихоньку подвигала им крендельки. Крендельки были с маком, пахучие, вкусные. Отец говорил мало. Зато Ян Савельевич все время болтал. При этом он так размахивал руками, будто дирижировал оркестром. Сожич обижался на крутовскую публику, говорил, что встречает тут повсюду непонимание и притеснение и что торговать ему становится все трудней. Тут же рассказывал разные смешные истории, над которыми больше всего смеялся сам. Когда напились чаю, Ян Савельевич предложил пройти в сад. Наверно, ему не терпелось похвалиться перед отцом своим садом.
Они поднялись из-за стола. Отец Адриана поблагодарил за чай и покорно пошел вслед за хозяином.
Мальчики поскорее налили чай в блюдца и разом втянули его в себя.
— Спасибо!
Анна Михайловна кивнули и чуть улыбнулась.
— Пожалуйста. Ну, как ты живешь, Адриан?
— Ничего, хорошо, — сказал он.
— В городе летом?
— В городе.
— Ромчик тоже вот уговаривает оставить его здесь.
— Не поеду я в деревню. Сказал! — буркнул Ромка.
— Ну, ну, Рома. Чем же ты занимаешься, Адриан?
— Так, всем…
— А почему у нас редко бываешь?
— Так ведь Ромы не было.
— Ну, теперь-то он здесь.
Она составила посуду на поднос и понесла на кухню. С Ромкиной мамой можно было говорить, не то что с Яном Савельевичем. Тот всегда был занят чем-то своим. Адриан заметил, что при Сожиче и Анна Михайловна обыкновенно молчала.
— Пошли посмотрим картины, — предложил Адриан, кивнув на дверь кабинета.
— А что на них смотреть? Я и так с закрытыми глазами их знаю. Ну, раз хочешь, идем.
И они вошли в кабинет.
Над диваном высилась большая картина в золоченой раме. На ней и вправду, как рассказывал Ромка, розовый амурчик целился из лука в большую голую тетку. А в облаках летали ангелочки. Один из них играл на лире, второй трубил в рог. Другая картина, которую рисовал крутовский Чикильдеев, была на эту совсем не похожа. Та, с амурами, гладкая и блестела лаком, а на чикильдеевской мазки наляпаны грубо и широко. На каких-то смятых тряпках стояла тарелка с селедкой, голову которой Адриан разглядел в прошлый раз. Дальше синела бутылка. На ней отражалось маленькое светлое окошечко. Адриан подошел поближе, чтобы рассмотреть эту странную картину.
— Ерунда, — сказал Ромчик. — Я же тебе говорил, ерунда.
— Ага, — согласился Адриан. И вдруг он заметил, что краска в левой стороне картины, ближе к нижнему углу, облупилась, и там, вместо грунта, проглядывал поблескивающий лаком желтый стариковский палец. Палец охватывал что-то круглое. Если не приглядываться, этого можно было и не заметить. Но Адриан ясно видел палец и не мог оторвать взгляда от картины.
— Ну, нагляделся на чепуху? Пошли, — позвал Ромка.
