Моя безупречная жизнь - Вун Ивонн

Мама озабоченно посматривала на меня. «У тебя измученный вид, все ли в порядке?» – спрашивала она.

Мне хотелось им рассказать, но каждый раз, уже готовая заговорить, готовая сделать шаг в пропасть, я представляла, как мамино лицо исказится от ужаса. Как она в страхе отшатнется назад, а папа, приоткрыв рот, уставится на меня, словно на чудовище. И я отступала от края, понимая, что никогда не смогу сказать им правду.

– Ты видела новости? – прошептала мне Люс в телефон.

Была глубокая ночь. Я много дней ждала ее звонка. На мои звонки и сообщения она не отвечала, в школе не появлялась. Если бы я сама не сходила с ума от страха, то, наверное, начала бы беспокоиться о том, что с ней происходит. Но я все время пыталась избавиться от мыслей, мучивших меня днем и ночью, и была не в состоянии волноваться еще и за нее.

Телефон дрогнул в моих руках. Меня охватил неизбывный ужас. Я не хотела слышать новости.

– Нет, – выдавила я.

– Нашли женщину.

Я вдруг стала такой легкой, как будто оторвалась от собственного тела.

– Она жива, – сказала Люс, словно прочитав мои мысли. – В больнице в критическом состоянии. Врачи не уверены, что выживет.

Меня затошнило.

– Как ты думаешь… – Она не договорила.

Я схватила чашку с тумбочки, склонилась над ней, но рвоты не было.

Этого не могло быть. Не нужно больше об этом.

– Ее нашли неподалеку от того места, где мы были той ночью, – понизила голос Люс. – Сейчас разыскивают водителя.

Это совпадение. Люс ведь не сказала, что ее обнаружили именно в том повороте, где нас развернуло. Наверное, была еще одна машина, с которой случилось то же самое.

– Ее звали Мэри Кэннон Дэвис.

Звали.

Я не хотела знать ее имя. Это просто очередная жертва ДТП, очередная трагедия, никак не связанная со мной. Но имя уже четко отпечаталось в мозгу. Мэри Кэннон Дэвис.

– Зовут, – поправила я.

– Зовут, – повторила Люс.

– Я не могу спать, – сказала я.

– Я тоже.

– Ты кому-нибудь рассказала о том, что произошло? – Мне было страшно даже спрашивать.

– Нет. А ты?

Я выдохнула.

– Нет.

– У нее двое детей, – сказала Люс дрогнувшим голосом.

Я не хотела, чтобы она мне это рассказывала. Не хотела слушать. От ее слов у меня все мутилось перед глазами, лицо жгло огнем. Я потрогала щеки – они были мокрые. Почему? Почему я плачу из-за человека, не имеющего ко мне никакого отношения? Нужно взять себя в руки.

– Я хочу, чтобы все это исчезло как страшный сон. Как ты думаешь, оно исчезнет?

Люс долго не отвечала. Наконец сказала:

– Не знаю.

Закончив разговор, я закуталась в свитер и спустилась вниз. Мне казалось, что дверь гаража подрагивает. Я постояла перед ней, борясь с желанием вернуться к себе в комнату, а потом повернула ручку.

На первый взгляд машина выглядела как новая. Неужели случилось чудо? На мгновение мне стало легче. Может быть, ее уже отремонтировали? А может, ничего и не произошло? Это был просто ночной кошмар, наказание за попытку отбросить запреты и правила.

Я осмотрела машину спереди. Гладкая линия бампера резко искривлялась до самого пассажирского сиденья. Фара была разбита, из разъема свисал кусок пластмассы. Осколок стекла лежал на цементном полу. Мое сердце сжималось в кулак, все сильнее и сильнее. Краска внизу слезла, и металл под ней был покрыт странными темными пятнами. Я наклонилась ниже, хотя не осмеливалась прикоснуться или присмотреться внимательнее. Они же черного цвета, сказала я себе. Не красного. Это же что-то да значит. А потом я увидела его. Он зацепился за острый край прорези в металле. Коричневый волос.

Я боялась к нему притронуться, но выбора у меня не было. Выдернула его и выкинула в мусорное ведро на кухне, прежде чем убежать к себе в комнату.

На следующий день я увидела, как мимо нашего дома проехала полицейская машина. Мне хотелось верить, что в этом нет ничего особенного. Просто дежурный патруль. Но потом появилась еще одна машина, и еще одна. И наша соседка Сьюзан, озабоченно хмурясь, выглядывала в окно. Я спустилась вниз. Стук в дверь, звонок. В глубине дома – шум пылесоса, Джини занимается уборкой.

Это не за мной, сказала я себе. Там была только Люс. Нас никто не видел. Это по другому делу. Обычная проверка – полицейские ведь проводят проверки, правда?

И я выскочила через заднюю дверь и отправилась к Сесиль. Раскинувшись на воде у нее в бассейне, я попыталась воссоздать то чувство, которое испытала ночью в загородном клубе, – когда весь мир исчез и ничто не имело значения. Сбежав из дома, я могла делать вид, что все как обычно. Я в гостях у подруги.

А потом за мной приехала ассистентка мамы Клаудия. Мы проехали через толпы репортеров, осаждавших ворота нашего дома. Я думала, что они собрались из-за меня, что все уже знают правду и сейчас меня прямо в купальнике, с мокрыми волосами, с которых капала вода, доставят в полицию и отведут в комнату для допросов. Но, когда я спросила, что случилось, Клаудия ответила: «Это из-за твоего папы». Я ничего не поняла.

До меня дошло только дома. Мама ходила по кухне, разговаривая по мобильному, а другой телефон разрывался от звонков. Руби лаяла у меня под ногами. Телевизор орал. Сначала на экране я увидела папу, его под руки вели вниз по лестнице из здания Сената, а затем – запись с камеры видеонаблюдения, на которой папина машина съезжает с дороги и сталкивается с бледным силуэтом. Силуэт отлетает в сторону, легко, точно тряпичная кукла, и катится по тротуару.

Мне пришлось вцепиться в край стола, чтобы удержаться на ногах. Я почти не видела, как машину закрутило, как она наконец остановилась, как умчалась прочь. Я смотрела только на смутные очертания фигуры, лежащей на тротуаре. Она дернулась раз, другой, потом перестала двигаться.

Я не могла оторвать от нее взгляд. Это была статуя, говорила я себе. Но статуи не дергаются. Не дрожат.

«Скип Лернер, много лет занимающий пост сенатора от штата Вирджиния, обвиняется в преступлении. Находясь за рулем автомобиля, он сбил пешехода, а затем скрылся с места происшествия», – говорил репортер.

Они решили, что это был папа. Но машину вела я. Папину машину. В папиной бейсболке. И разрушила папину жизнь.

Весь вечер я слушала, как мама говорит по телефону с юристами, уверяя их, что произошла какая-то ошибка. Я пыталась прервать ее и сказать правду, но она только отмахивалась, почти не замечая меня.

Ночью, лежа в постели, я вдруг увидела свет фар, скользнувший по окну. Наверное, мне показалось, подумала я. Померещилось.

Но внизу открылась входная дверь. Послышались папины шаги. Мама вскочила с дивана, о чем-то заговорила с ним отчаянным голосом. Папа дома? Все закончилось?

Я ждала, затаившись, и вскоре в мою дверь тихо постучали.

– Хана, ты спишь? – спросил папа.

Мне очень хотелось прикинуться спящей, но я понимала, что нельзя. Не в этот раз.

– Нет.

На нем по-прежнему был рабочий костюм, уже слегка помявшийся за день. Он старался сохранять спокойствие, но я видела, что на его лице пролегла тень какого-то чувства, которое меня пугало. Потом я догадалась: ему самому было страшно.

Папа присел на край моей кровати. Мама осталась стоять в дверях. Он положил свою ладонь мне на руку.

– Это ведь был не олень?

У меня пересохло во рту. Язык превратился в шерстяной валик. Как мне хотелось вернуться в ту ночь, отмотать время назад, все стереть. В нашей семье всегда так убедительно врали, что ложь превращалась в правду. Так почему же теперь не получается?

– Нет, – прошептала я.

Папа поник, словно из него вышел весь воздух. Мама издала странный звук, похожий на детский плач.

– Почему ты уехала? – спросил он.

– Не знаю. – Это был честный ответ.

– Ох, Хана, – проговорил папа слабым голосом. Неужели он плакал?

Как же я сожалела. Мне хотелось молить о прощении. Простите меня, простите меня, простите.