Валерий Гусев - Картина с кляксой
Было жарко. Улица была пустынна и тиха. И в этой жаркой тишине дедов сарай вдруг взорвался отборной руганью – даже дверь распахнулась и ударилась в стену. Наружу вылетел дед – борода набок – и засеменил к дому. Тема догнал его и успел пнуть. Дед споткнулся, но на ногах устоял, резво заскочил в дом и захлопнул за собой дверь.
Тема стал в нее колотить, как Алешка говорит – и передними, и задними конечностями и орать на всю улицу:
– Проспал, зараза! Куда ты их дел? Продал? Вместе с гробами? А себе гроб оставил? Ложись в него, гад, заранее!
– Прекратите, гражданин! – послышался строгий голос участкового Стяпанова.
Тема обернулся, показав разъяренное лицо.
– В чем дело? – спросил участковый.
– Да так, товарищ полицейский. Повздорили чуть. – Тема враз сдулся и притих. – Два фуфыря гад зажилил!
Я чуть не подпрыгнул. Вот он и нашелся. Как папа говорил, фигурант этого дела. Член преступной группировки по кличке Фуфырь.
– Нарушаете общественный порядок. – Стяпанов постучал в окно. – Выдь-ка, Федор Михалыч.
– Не, – отозвался дед. – Побьет.
– При мне не побьет, выходи.
– Ну разве так… – Дверь приоткрылась, высунулась борода, и сверкнул один глаз из-под седой брови. – Чего надо-то?
– Вы, гражданин, отойдите в сторонку, подождите. А ты, Федор Михалыч, прекращай свою торговлю. И производство твое незаконное прикрываю. Всю округу ты, дед, взбаламутил. Додумался! Давай-ка, выходи полностью. Покажешь склад своей готовой продукции.
Дед вылез полностью, и они пошли к сараю. Строганов распахнул дверь. Мне было слышно, как участковый сначала ахнул, потом присвистнул, а потом сказал:
– Ну, ты, Федор Михалыч, прямо олигарх! Настрогал, однако… Труженик.
– Людям на пользу, – гордо ответил дед. – Старался.
– Завтра придешь в отделение. Оформим твою незаконную коммерческую деятельность.
Стяпанов запер и опечатал сарай. А Темин и след простыл! И я влип здорово: мало того, что Виталик здесь, рядом, так я еще его братом назвался. Да, тут уж без родной милиции, которая теперь полиция, не обойтись.
– А где этот шумный гражданин? – спросил меня участковый Стяпанов.
– Удрал! Федор Петрович, вы знаете, кто он?
– Ну?
– Фуфырь!
– Точно знаешь? – Участковый насторожился. – Отец-то когда вернется?
– Завтра. Этот Фуфырь на разведку приезжал. Его машина у музея осталась. Может, успеем?
– Вот я тебе успею! Марш домой! Под домашний арест! – Стяпанов выскочил на улицу, перебежал ее к дому напротив, постучал в дверь:
– Колька! Твой драндулет на ходу? Выкатывай!
Не знаю, как вся местная полиция, а участковый здесь в авторитете. Выскочил Колька, выкатил из сарая старинный мотоцикл с коляской, с полоборота завел.
Стяпанов бросился в седло, с треском помчался по улице, оставляя за собой синий выхлоп и серую пыль. Колька смотрел ему вслед с восторгом, а я – с завистью. Колька пошел домой, а я побежал к музею.
Мог бы и не бегать. Все равно бы успел. Темина «Жучка» так и стояла на газоне возле поверженного ею щита – не завелась, значит, а Тема Фуфырь сидел в коляске мотоцикла и задумчиво разглядывал кольцо наручников на своей левой руке. Другое кольцо Стяпанов запер на ручке коляски.
И самое интересное – откуда-то вывернулся Алешка.
– Ты чего здесь? – спросил я, переведя дыхание.
Он пожал плечами, как задумчивый Саид:
– Стреляли… А ты чего?
Я тоже небрежно пожимаю плечами и киваю в сторону мотоцикла:
– Да вот, Фуфыря задержал.
Я думал, Алешка позавидует, а он обрадовался. Даже загордился, что у него такой отважный старший брат. И я рассказал ему все в подробностях.
– Молодец!
Но это еще не все. И я так же небрежно бросаю:
– Вычислил, где скрывается рецидивист Виталик.
– Мухолов? – Алешка расплывается в улыбке. – Давно не виделись. Полчаса, наверное.
Я расстроился немного. Я не сомневался, что Алешка говорит правду. Он врет только ради истины и справедливости.
– Дим, нам нужно заманить его в ловушку. Она у меня почти готова. – Он деловито огляделся по сторонам. – А где дядя Стяпанов?
– В музее. Пошел звонить – у него мобильный сел. – Мобильники всегда садятся в самое неподходящее время. Но не в этот раз!
Алешка стал нашептывать мне в ухо. А потом сказал:
– Вот так пусть и напишет.
Напишет… Огрызок карандаша в Алешкиных карманах нашелся – там вообще можно найти все, что угодно. Кроме клочка бумаги.
Алешка, недолго думая, сорвал со столба какое-то старое объявление, перевернул листок чистой стороной.
– Вот теперь, Дим, они у меня попляшут. Как козлы на веревочке. – Ни разу не видел, как пляшут козлы на веревочке. – Иди! А я на всякий случай участкового приторможу.
Я подошел к Фуфырю и тихо сказал:
– Напиши маляву Витальке. Я передам.
– А чего писать-то? – Какие же они тупые! Хапнуть и убежать ума хватает. Но не больше. И я продиктовал:
– «Меня взяли копы. Шухер в музее остыл. Картины исчезли. Пацана, что тебя сдал, я вычислил. Завтра утром будет в сторожке на бывшей пристани. Он знает, где картины».
Я взял у него записку, прочитал. Все правильно, кроме грамматики. Ну и почерк еще тот…
– С меня фуфырь, – с благодарностью в голосе произнес… Фуфырь.
Почти тут же из музея вышли Алешка и Стяпанов.
Участковый, увидев меня, напомнил про домашний арест. И стал дожидаться полицейскую машину. Алешка вприпрыжку, беззаботно поскакал домой. А я остался решать непростую задачу: как же мне передать записку Виталику? Из рук в руки, минуя графского дворянина. Ведь Виталик-то знал меня…
На мое счастье, устало возвращался от своих березовых этюдов молодой художник Истомин. И я все ему рассказал. Ну… почти все. Он взял записку и с сомнением спросил:
– От Шерлока Холмса не попадет?
– Вам не попадет, – уверил я. – И вы же не хотите, чтобы его дети подверглись опасности.
Мы вместе дошли до Лесной, я притормозил, а Истомин направился к терему дачника. И скоро вернулся. И вот что рассказал.
– Все путем, Дим. Дачник сначала уперся, мол, никого у меня в доме, кроме меня самого, нет, а потом не устоял. Позвал вашего Виталика. Мне показалось, что он еще не научился читать. Или уже разучился. Он, Дим, долго шевелил губами, а потом сказал: «Что за хрень?», и прочитал вслух: «Продается коза. Четырехлетка. Комолая. Ведерница. Звать Лизка». Хорошо я догадался посоветовать ему перевернуть листок – я было и сам чуть не подумал, что это шифровка.
– Он еще что-нибудь сказал?
– Сказал. Скомкал записку и сказал: «Ну они у меня попляшут!»
Как козлы на веревочке.
– Я вам помог? – спросил Истомин.
– А то! Спасибо.
– Картины-то не нашлись?
– Нашлись. Только я не знаю, где они.
Истомин вытаращил свои глаза, вздохнул и, вскинув на плечо этюдник, пошел по своим делам.
А я – по своим, под домашний арест. И по дороге знаете о чем думал? Я думал о том, что стоит хоть чуть-чуть изменить своей совести, то уже с кривой дорожки не свернешь. Вот этот дворянский дачник – сначала покупал то, что другие украли, а теперь скрывает в своем доме преступника. На такого человека надеяться нельзя.
А дома – сюрприз!
– Дим, – виновато понурился Алешка. Я его никогда за все десять лет общения таким не видел, – я натворил…
Я молчал, ждал в страхе – в чем он сейчас признается? И не знаю, кому было трудней.
– Я папин бинокль потерял.
Неслабо! Я не думаю, что Алешке от папы здорово бы досталось. Я думаю о том, каково будет папе и каково сейчас Алешке.
– Где? – теплилась надежда разыскать.
– На заборе. У тети Зины.
– Пошли поищем.
– Уже искал. Сто раз.
Мало того, что сам бинокль классный, так он еще и подарок папе от благодарных немецких полицейских. Хотя мне больше было жалко Алешку, чем бинокль.
Мы все-таки пошли к его наблюдательному пункту. Это был забор тети Зины, но не с горшками и шляпами, а задний, который огораживал ее садик от заброшенного поля. Отсюда, оказывается, Алешка вел наблюдение за боярским теремом.
– Вот здесь я, Дим, подглядывал, и вдруг на улице какой-то шум и голоса. Я бинокль вот сюда повесил и на минутку слинял. Вернулся – а его уже нет.
Про минутку врет, конечно.
– И никого рядом не видел?
– Никого! Я туда сбегал, сюда промчался – нет.
– Попадет, – вздохнул я с сочувствием. И предложил: – Скажем, что я его потерял.
Алешка покачал головой.
– Мне папу жалко, – тоже вздохнул.
– А попу тебе не жалко?
– Попа никуда не денется, а вот бинокль…
– Эй, Оболенские! – Это вышла на крыльцо тетя Зина – в украинской кофте и с венком из васильков на голове. – Вы что там делаете? Идите лучше чай пить. С конфетами. Мне целую коробку из Италии один кабальеро прислал.
А что вы такие невеселые? – спросила она, когда мы сели за чайный столик. – Не журитесь, хлопцы. А то дивчины любить не станут.
– Мы не журимся, – сказал Алешка, отправляя в рот конфету, – мы папин бинокль потеряли.
