Р. Стайн - Маска одержимости: Начало
Какие бы пугающие события не происходили, Зевс всегда оказывался поблизости. Кот бродил повсюду, наблюдая за всеми нами.
Он управляет злыми силами на тыквенном поле. Он управляет плетьми, тыквами — всем.
Чего же он хочет? Отпугнуть нас, чтобы мертвые могли покоиться с миром?
Неужели это значит, что он задумал назавтра — на Хэллоуин! — что-то ужасное?
Я услышал тихий стук. Потом еще один.
Я сел. Посмотрел в окно. Там ничего не было.
Я перевел глаза на пол. И тихонько вскрикнул.
Обрубки плетей. Не веря своим глазам, я наблюдал, как они, преодолевая дюйм за дюймом, подползают к моей кровати.
Они ползли медленно, как огромные черви. С молчаливым упорством они приближались ко мне.
— Не-е-е-е-ет! — взревел я.
Я отбросил одеяло и соскочил на пол. Не теряя времени на раздумья, я подлетел к обрубкам.
И принялся прыгать на них, топча босыми ногами.
— Сдохните! Сдохните! Сдохните! — отчаянно орал я.
Расплющенные плети забрызгали мне ступни мерзким соком. Они хлюпали под ногами, водянистые и горячие.
— Сдохните! Сдохните! Сдохните!
Я вопил и топтал обрубки. Топтал, пока от них не осталась лишь мягкая кашица, облепившая подошвы ног.
Хватая ртом воздух, я уставился на желто-зеленое месиво на полу.
Я согнулся в три погибели, уперся руками в колени и пытался отдышаться.
Сегодня я одержал над ними победу.
Но что будет завтра?
15
— Хэйвуд, мне надо с тобой поговорить. — Я загнал его в угол возле кассового аппарата.
Мама сидела за столом с тыквенными пирогами. Близняшки оживленно спорили, где им лучше стоять, когда ферма откроется. Папа обходил поле, дабы убедиться, что тыкв хватит на всех.
Утро выдалось облачным. Ближе к утру неожиданно ударил морозец, сковав землю хрустящей корочкой инея. Дыхание вырывалось изо рта облачками пара.
— Все становится слишком серьезным, — сказал я Хэйвуду. — Мне действительно нужна помощь.
Он огляделся по сторонам, следя глазами за папой.
— Я не могу сейчас говорить. Сегодня касса на мне. Мне не нужны неприятности.
— Уж как я просил папу позволить мне работать за кассой! — сказал я. — Мне совсем не хочется ходить по полю. Плети…
— Девин, иди помоги! — крикнул папа. Я увидел, что он машет мне руками.
Я тяжело вздохнул. Я по-прежнему думал о тыквенных плетях, напавших на меня прошлой ночью. Да и как о таком не думать?
— Девин, ну-ка быстро иди сюда! — надрывался папа.
— Иду! — Я повернулся и припустил к полю. Перепрыгнул через толстую плеть. Листья цеплялись за ноги.
Мое внимание привлекло что-то на краю поля. Черный кот. Зевс, как всегда, наблюдал.
Наблюдал… и выжидал?
По спине пробежал холодок. Этот кот был воплощением зла. Вот только удастся ли мне это когда-нибудь доказать?
— Пап, а ты уверен, что я не могу поработать в будке? — спросил я.
— Уверен, — отрезал он. — Сегодня очередь Хэйвуда. Помоги мне с этими тыквами, ладно? Вытащи их из-под листьев, чтоб люди их видели.
— Э… хорошо, — буркнул я.
— Сегодня Хэллоуин, на случай, если ты забыл, — произнес папа. — Важнейший день для нас всех. Сегодня, Девин, мне как никогда требуется твоя помощь.
— Нет проблем, — опять буркнул я, не сводя глаз с кота.
Папа поспешил к другому ряду тыкв. Я нагнулся и ухватился за тыкву, наполовину скрытую под толстыми листьями. На ощупь тыква была холодной, словно провалялась всю ночь в морозилке.
Я поежился, когда порыв ледяного ветра всколыхнул вокруг меня листья.
И тут послышались шепотки. Тихие шепотки. И это был не ветер. Точно не ветер.
Я выпрямился и прислушался. Толстые зеленые листья дрожали и колыхались. И шептались.
Нашептывали мое имя.
Мне не померещилось. Я отчетливо слышал собственное имя. Листья шептали его, мягко ударяясь друг о друга.
— Девввввввин… Девввввввин…
— Кто там шепчет? — вскричал я. — Кто здесь?!
— Девввввввин… Девввввввин…
Шепчущие с придыханием голоса звучали вокруг меня. Окружали меня. Шептали отчетливо, подхваченные ветром, заглушая шелест и хлопанье листьев.
— Папа, ты это слышишь? — крикнул я. — Ты слышишь шепоты? Папа?
Он находился слишком далеко. Он даже не обернулся.
А я стоял посреди поля, скованный ужасом, окруженный длинными, отвратительными побегами, хлопающими листьями и холодными-холодными тыквами. И слушал…
— Девввввввин… Девввввввин…
16
Автомобили заезжали на парковку. Толпами валили семьи, желающие в последнюю минуту урвать подходящую тыкву.
Деваться было некуда. Я должен был, не обращая внимания на шепоты, помогать покупателям. А их нагрянуло столько, что я не имел возможности ни вздохнуть, ни присесть.
Я взглянул на мамин столик. Она уже успела продать все тыковки с нарисованными рожицами. Пироги тоже смели все до единого. У нее осталось лишь несколько баночек с тыквенным маслом.
Близняшки отрывались на всю катушку, болтая с посетителями, приветствуя вновь прибывших и веселя их забавными фразочками и ужимками.
Папа водил семьи среди плетей, направляя их к лучшим из оставшихся тыкв.
Все замечательно проводили время. Кроме меня. Я никак не мог расслабиться. Каждая жилочка в моем теле была напряжена.
Я держался настороже, все время ожидая, что вот-вот случиться еще что-нибудь. Шепоты прекратились. Не значило ли это, что дьявольские плети и тыквы готовятся нанести новый, страшный удар?
Когда я шагал через поле, относя тыквы для покупателей, то думал о мертвецах, погребенных глубоко под моими ногами. Я практически не сомневался, что они и слышат и чувствуют шаги множества людей, топчущих их могилы.
И я знал, что это лишь усиливает их гнев.
Плети произрастали из трупов далеко внизу. Мертвые посылали сквозь плети свою ярость… в те самые холодные, ледяные тыквы, что я держал в руках.
— Поможешь отнести это в мою машину? — обратилась ко мне молодая женщина в красном пальто и вязаной шапочке-ушанке. Она указала на колоссальных размеров тыкву, наполовину скрытую листьями.
— Нет проблем, — отозвался я. Обеими руками я поднял тыкву с земли и крутанул пару раз, отрывая от стебля. Весила она, наверное, целую тонну. Мне, как-никак, всего двенадцать, и я отнюдь не чемпион по поднятию тяжестей.
Но это была моя работа. Так что я покрепче обхватил руками эту громадину и…
…и к моему ужасу, твердая, холодная корка внезапно переменилась. Она попросту размякла. В тот момент, когда я ее стиснул, проклятая штуковина сделалась мягкой, как картофельное пюре.
И мои руки провалились прямо в нее.
Да. Они погрузились в самую глубь размякшей тыквы.
Дамочка вскрикнула.
— Что ты наделал? — всполошилась она. — Зачем ты испортил мою тыкву?
— Я… я не… — начал я.
Обе мои руки были погружены в тыкву. Я пытался выдернуть их оттуда. Но тыква не отпускала.
— Эй, я застрял! — воскликнул я.
Лицо женщины исказилось от изумления.
— Ты в своем уме? Зачем ты это делаешь?
— Нет. Я… я правда застрял, — выдавил я. — Я не могу вытащить руки. Эта тыква… она как клей!
Она покачала головой, отчего уши на ее шапочке закачались.
— Ты же шутишь, правда?
Тут подоспел папа:
— Что здесь происходит? — Его взгляд остановился на тыкве у меня в руках. — Сейчас же положи тыкву, Девин! — потребовал он. — Зачем ты ее раздавил?
Он сдернул тыкву с моих рук. На рукавах моей куртки до самых локтей осталась тягучая желтая слизь.
Папа повернулся к покупательнице:
— Может, вы найдете другую тыкву, которая вам понравится?
Дамочка показала на еще одну большую тыкву:
— Думаю, вот эта подойдет.
— Девин будет рад отнести ее для вас, — сказал папа. И жестом указал мне на тыкву.
От моих рукавов ужасно воняло. Тыквенная мякоть была сырой и липкой.
Не обращая на это внимания, я нагнулся. Оторвал тыкву от плети. Прижал к груди.
— Ой-й-й-й-й! — взвыл я, когда и эта тыква сделалась мягкой, отчего мои руки провалились в самую ее сердцевину.
Папино лицо побагровело, и он заморгал часто-часто, как всегда бывает, когда он действительно взбешен.
— Девин, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Кажется, на сегодня ты свое отработал. Ступай в дом.
— Пап, но я… — начал было оправдываться я. И тут же понял: мне ни за что не убедить его, что вся эта чертовщина с тыквами происходит не по моей вине.
— Извини, — пробормотал я.
Дамочка явно была сконфужена. Папино лицо было красным, как помидор. Я повернулся и побрел прочь с тыквенного поля.
Моя куртка была вся измазана в тыквенной слизи. И когда я шел, повесив голову, шепчущее многоголосье зазвучало снова. Шепот поднимался над полем, становясь то громче, то тише…
