Евгений Некрасов - Муха и сверкающий рыцарь
Дрожа от холода, Маша побрела домой и чуть нос к носу не столкнулась с пограничниками. Опять ее спас чужой забор. Маша прыгнула перекатом, упала на цветы и замерла. Она чуяла запах мокрой одежды и вина.
— Смотри, печенье размокло, — громко чавкая, говорил один солдат. — Надо было в кафе остаться.
— И на патруль нарваться, — ответил Кулдым-Кулдов и засмеялся, потому что получилось в рифму. — Нет уж, пойдем к Нинке, допьем вино и потанцуем.
— Сержант, а за что он тебе пять сотен отвалил?
— Дурак, вот и отвалил, — со смешком ответил Кулдым-Кулдов. — Говорит: «Это моя лодка с заплатой, ее украли в том году. Узнай, куда понесут».
— А что, правда, его лодка?
— Да какое там! Старик в том году зону топтал, и не у нас, а в Штатах.
— В Америке?!
— Ну! Не мог он лодку своровать. Да и на что ему чужая дырявая лодка? Старик-то непростой. Ничего больше вам не скажу, но непростой!
До этой минуты Маша еще надеялась, что вся история с настырным сержантом объяснится легко и разумно. Может, пограничникам дали новый приказ: проверять у всех разрешение находиться в погранзоне. Или Кулдым-Кулдов мечтал шпиона поймать. А Дед незагорелый, явно нездешний, — если уж проверять, то его в первую очередь.
Теперь сомнений не осталось. Кулдым-Кулдов беззаботно продал незнакомых людей — и Машу, и Деда, и Петьку! Подставил преступникам. За пятьсот рублей.
Маша зачерпнула жирной земли с грядки, слепила комок и с наслаждением запулила в брезентовую спину сержанта. Гад, гад, гад!
Она убегала дворами, где перелезая, где перепрыгивая через чужие заборы. Пограничники не гнались и не кричали. Подумаешь, по плащ-накидке грязью, ее дождем смоет.
Глава XV
Чего никто не видел
Ураган свирепел.
Небо затянулось черными тучами, и над побережьем стемнело. Дождь хлестал косо, как из садового шланга. Белые от пены волны катились по морю со скоростью поезда. Набегая на песчаный пляж, они вздымались отвесной стеной и обрушивались. Берег взрывался, в небо летели брызги пополам с мокрым песком. Волна разбегалась далеко по пляжу, теряла силы и уползала в море, а навстречу ей уже накатывала другая.
В такой ураган можно погибнуть на самом берегу, в полосе прибоя. Море не отпустит пловца. Первая же волна собьет его с ног и поволочет сначала к желанной суше, а потом, откатываясь, — назад в море. Срывая ногти, несчастный будет цепляться за песок, а он вместе с водой уйдет сквозь пальцы. Грохоча, накатит вторая волна, обрушится, заткнет соленой оплеухой кричащий рот, потащит…
Жутко, жутко на берегу в сильный шторм. Даже смотреть жутко.
А уж что творилось у Черной Скалы! Разогнавшиеся волны с пушечным грохотом таранили остров. Брызги летели фонтанами высотой с двухэтажный дом. В трещинах камня клокотали водовороты. Прибитая течением доска от бочки разлетелась в щепки, каждую щепку разбило на щепочки, а каждую щепочку перетерло в труху. За полчаса от прочной дубовой доски ничего не осталось.
Не каждый человек поверил бы, что в этом бушующем аду есть спокойное место. А оно было. Крабы, рачки-отшельники, рыбья мелочь — весь неразумный морской народец отлично знал, как спрятаться от шторма. Надо только уйти в глубину.
На дне у острова, где ныряли Маша и Петька, разрушительная сила волн слабела. Здесь чувствовалась только утомительная, но неопасная болтанка. Вперед-назад — колыхались космы водорослей на камнях. Вперед-назад — перекатывался донный песок.
Ветер наверху крепчал, и болтанка становилась все сильнее. Вот она размыла песчаный бугорок, и оказалось, что бугорок-то не сам собой вырос на дне, а был маскировкой ската-хвостокола. Теперь его приплюснутая лысая голова торчала из песка, и скату это не нравилось. Под водой было темно — никто его не заметит. Но все равно непорядок. Скат стряхнул остатки песка с краев своего плоского, как лопух, тела и поплыл туда, где глубже и спокойнее.
Высунулся из-под камня пучеглазый бычок — посмотреть, какая погода на подводной улице. Болтанка перевернула его на бок, и бычок спрятался.
Морской народец затих, пережидая шторм. Завтра будет много еды: погибшие мальки, разбитые о камни мидии, смытые с берега кузнечики…
А болтанка так усилилась, что по дну стали перекатываться мелкие камушки.
И вдруг раздался скрип.
Звук был железным, стало быть, человеческим, а от двухвостых добра не жди. Удивительно, что скрипело не в небе, где летают железные рыбы человеков под названием «катера» и «корабли», а где-то на дне.
Скрипнуло еще раз. Бычок поглубже забился под свой камень. Вода уже давно донесла до него кислый вкус какой-то железки, но раньше бычок не обращал на нее внимания. Он привык, что человеки швыряют с небес всякую дрянь.
А СЕЙЧАС ЖЕЛЕЗКА ЗАШЕВЕЛИЛАСЬ!
Бычок не видел ее в кромешной тьме (да и при дневном свете его глазки различали только то, что под носом). И все же он чувствовал каждое движение железки. На такие случаи у рыб есть штука, которой нет у нас: не ухо, не глаз, не нос и не язык, а боковая линия. Упала ли в воду рыбачья сеть или проплывает хищный катран — боковая линия уловит колебания воды и подаст рыбешке сигнал: прячься!
Вот бычок и спрятался.
А скрип снова повторился. И снова. Теперь к пронзительному металлическому звуку прибавился шелест песка.
Вперед-назад — болтанка колыхала водоросли на камне, под которым спрятался бычок.
Скрип-ш-шур-р — повторяла странная железка. Она приближалась! Она двигалась прямо на бычка, на его родненький камушек!
Рыбьи нервишки не выдержали, и бычок удрал.
Ба-бах! Молния ударила в Черную Скалу, на мгновение осветив подводный мир. В мутной воде блеснули доспехи.
ЭТО ОЖИЛ СВЕРКАЮЩИЙ РЫЦАРЬ! ОН ШЕЛ ПО ДНУ. ОН В САМОМ ДЕЛЕ ШЕЛ!!!
Меч в опущенной руке волочился за ним, вспахивая песок. Ноги в железных башмаках запинались о камни. Иногда рыцарь застревал, наклоняясь так низко, что любой человек при этом упал бы. А он выпрямлялся и делал следующий шаг!
Позавчерашний шторм разбил о камни его железный ящик и помял сверкающие латы. Зато рыцарь получил свободу. Он шел к берегу, прочь от Черной Скалы.
Под камнями зашевелились хвосты, клешни и усики. Морской народец кинулся врассыпную, спеша уступить дорогу самоходной железке. Рыцарь ничего не замечал. Он шел впервые с тех пор, как в битве при Павии 23 февраля 1525 года пуля из испанского мушкета убила его хозяина.
Ах, сколько могла бы рассказать эта старая железка, будь у нее хоть капля разума! О войнах и грабежах. Об удивлявшей французский двор дикарской привычке мыться, перенятой рыцарями у сарацин в Крестовых походах. О рыцарской чести, которая запрещала глазеть на мелькнувшую из-под платья щиколотку дамы и позволяла зарубить мечом крестьянскую девушку за дерзкое словцо.
Но рыцарь ничего не помнил. Последние сорок лет у него была деревянная голова с грубо намалеванными глазами и ртом. А раньше долго-долго не было никакой.
В Россию рыцарь попал в 1813 году. Один драгунский генерал привез его из Франции после победы над Наполеоном и поставил в своем особняке. Потом в этом особняке открыли музей. Рыцарь стоял, как и раньше. Время от времени его начищали и смазывали, чтобы блестел и не ржавел.
Деревянную голову ему приделали не для красоты, а потому что школьники бросали в пустой шлем фантики. Но разве нашего школьника остановишь какой-то деревянной головой? Фантики стали не бросать, а проталкивать пальцем в щелочку, чтобы они проваливались рыцарю в живот. А еще было интересно постучать по панцирю чем-нибудь твердым. Школьникам нравилось, что пустой рыцарь громыхает, как бочка от бензина.
Потом он развалился.
Оказалось, что в фантиках поселилось мышиное семейство и выгрызло из доспехов всю кожу. Ведь настоящие доспехи — это не железная куртка с железными колготками, как в мультиках. Они сделаны из множества пластин, соединенных кожаными ремнями. А на тех местах, которыми рыцарь сидит на лошади, железа нет вообще. Там одни штаны, чаще всего тоже кожаные, чтобы меньше протирать их о седло. Кстати, по этой причине пустые доспехи стоять не будут. Если в них нет человека, то нужны какие-нибудь палки или толстые проволоки — каркас.
Сломанного рыцаря отдали в ремонт, и он получил новые ремни, новые штаны и новый каркас из алюминиевых трубок. Каркас сделали так, чтобы у рыцаря сгибались руки и ноги и можно было поставить его в какую-нибудь живописную позу. Заодно директор музея попросил набить пустой панцирь, чтобы школьники больше не колотили в него, как в колокол. Тряпки для этого не годились: опять заведутся мыши. И рыцаря набили несъедобным пенопластом.
Тогда никто не думал, что рыцарь попадет в море и что у него теперь, как говорят подводники, плавучесть, близкая к нулевой.
Деревянная голова и пенопластовая грудь тянули рыцаря всплыть. Стальные башмаки удерживали его на дне. Оказавшись на суше без своей обычной подставки, он бы рухнул, а под водой стоял, как ванька-встанька.
