Владимир Казаков - Голубые капитаны
— Интересная? — спросил незнакомец, показывая на книгу.
Петя кивнул.
— Любишь стихи?
— Ага… И сам сочиняю! — не удержался Петя.
— Ну-у! — удивился незнакомец.
— Самую капельку, — поскромничал Петя. — А вас звать дядя Боря?
— А тебя Петя. Да?.. Сколько тебе лет, Петя?
— Тринадцать… И два месяца.
— Ну какой же я тогда для тебя дядя? Всего на пять лет и старше. Зови Боря. Может, почитаешь свои стишки?
— Можно, — солидно ответил Петя, порадовавшись, что к постоянному его слушателю Цезарю прибавился еще один. — Вот… Однажды, когда снегу много упало, я из лесу вышел. Был сильный мороз. По полю так много зайчишек скакало, похожих на белых и маленьких коз. Я снял ружьецо…
Борис раскрыл книгу.
— Погляжу, на какой странице.
— На двадцать первой, — подсказал мальчик. — А что такого? Слова-то другие!
Они разговорились. Боря уже не казался смешным с прилепкой на носу. Он помнил много интересных сказок. Рассказывал про корабли с алыми парусами, про смелых моряков, берущих на абордаж черные испанские галионы. А потом его корабли поплыли по небу, и вели их капитаны с русскими именами Виктор, Коля, Миша. И они попали в западню между облаками, похожими на драконов. Из пастей чудовищ вырвалось пламя, и стал кипящим холодный голубой океан…
Петя забрался к Борису на топчан и прилег в ногах. Незаметно шло время. Цезарь, поводя ушами, прислушивался к печальному голосу рассказчика и несколько раз подходил к топчану, но гладить себя Борису не давал, отскакивал в сторону и скалил клыки.
— Мама умерла, папу застрелили фрицы в Федосеевке, — поведал Борису Петя. — Взял меня дедушка, когда Цезарь был совсем-совсем маленький.
Петя видел: Боря его больше не слушает. Он смотрел куда-то в угол, и щека у него подергивалась, отчего левый глаз подмаргивал, из него выпала слеза, потом другая. Он придержал щеку рукой и разбередил царапину. На ее нижнем краешке надувалась красная капелька.
— Что-то дедушка долго не идет, — затосковал мальчик.
А Боря вдруг тягуче и грустно сказал:
Прошла рифы и мели моя бригантииа,
И остался за тучей грохочущий ад.
Прости, мама, за все непутевого сына,
Может быть, ои вернется назад…
Евсеич сидел в землянке комиссара партизанского отряда.
Напротив, через стол, курил трубку черноусый мужик в немецкой шинели без погон. На столе — три кружки с чаем. Комиссар, в роговых очках, среднего роста, кряжистый, в защитной гимнастерке, перетянутой портупеей, расхаживал по землянке большими неторопливыми шагами. Остановившись, он досадливо поморщился и разогнал клубы дыма около лица.
— Хватит коптить!
Черноусый выбил о каблук трубку, затоптал тлеющие табачинки.
— И все-таки я остаюсь при своем мнении! Комсомольский билет может быть хорошей липой, и только! Да и не положено их брать в такой полет! — горячо сказал он.
— Парень поведал, где лежал его планер. Привез патроны и сгущенное молоко. Он все вытащил и сховал в овраге. Планер спалил.
— Ты еще не знаешь, какие немцы артисты! — оборвал Евсеича черноусый. — И костерок тебе разведут, и крылышки туда какие-нибудь подсунут, и даже раскошелятся на молочко. У них американское тоже имеется!
— Не кричи, Звездочет. — Комиссар посмотрел на часы. — Сеанс радиосвязи закончился, пойди принеси ответ на наш запрос.
Черноусый вышел.
Дверь землянки несмело открыла девушка.
— Входи, чернобровая.
Девушка поднесла на вытянутых руках и положила на стол комплект обмундирования итальянского солдата. На петлицах кителя и на пилотке эмблемы — белый аист.
— Вычистили, погладили, товарищ комиссар.
— Спасибо! — И когда за девушкой прикрылась дверь, комиссар снял очки, протер их полой гимнастерки и сказал: — Жаль, не увижу твоего гостя, Евсеич. Дела!.. Говоришь, паренек из Саратова? Как хотелось бы встретиться с ним! Ведь это мой город, Евсеич! Да и в нашем отряде много саратовских водохлебов, формировались там, а в этих лесах часть попала в окружение. Жена моя, дочурка и сын Вовка в Саратове живут. Сын, наверное, уже в армии — летчиком хотел стать. И моряком. И кавалеристом. Понимаешь, Евсеич, бурка ему и черкеска с газырями нравилась. А потом фамилия-то у нас казацкая, с Дону… Так вот, насчет твоего паренька. Совсем недавно мы выловили провокатора с очень похожей легендой: отбившийся от своих десантник. Проверяли! Запрашивали у Большой земли фамилию и словесный портрет. Все сходилось! А в конце концов он провалил целый отряд. Каких людей загубил!
Вошел черноусый, протянул листок. Комиссар прочитал! вслух: «На ваш запрос. Сержант Романовский принимал участие транспортном полете базу отряда «Родина». Для точного опознания спросите, что такое «На абордаж»? Правильный ответ: «Название сатирического приложения к одной из стенных газет планерной авиашколы»…
— Ну, что думает Звездочет? — обратился он к черноусому.
— Г-мм… Представим, он правильно ответит. А вот время его ходки к нам — темное пятно. Мог побывать в немецких лапах, а там не шутят! Там крепко щупают и зря не отпускают! Надо проследить его тропку от Глиняного оврага. Ну-ка еще раз уточни, дед, через какие пункты он шел?
Евсеич повторил.
— Быстро не управимся, колесил здорово… — бормотал черноусый, рассматривая карту на столе.
— «На абордаж», — вспомнив радиограмму, улыбнулся комиссар. — Так, говоришь, Евсеич, и подрывное дело знает твой пират?
— Бает, американские, немецкие, итальянские и всякие другие штукенции разбирал и пробовал.
— Не забудь спросить про газету-то, старик. Только так, вскользь, за чайком, что ли! — подсказал черноусый.
— Ладно, отстань, — сказал комиссар. — Как в Федосеевке дела, Евсеич?
— Аким грит, расчистили немцы за селом полигон. Поганое место! В бумажке, что я принес, он все описывает. На аэродроме самолетов прибыло. Ну и про планериста того, что Штрум приваживает, сообщал. Пока держится хлопец.
— Петьку пореже посылай к Акиму, береги мальца! Читает он мою книжку?
— Наизусть шпарит и сам вирши плетет, — довольно ухмыльнулся дед.
— Ну иди, Евсеич, путь неблизкий, иди! — протянул руку комиссар. — Чайком так и не побаловался, но ничего, если встретимся, пельменями угощу!
— Спасибочко! Прощевай, Максим, и тебе добра, Звездочет!
— И поглядывай, дед! Понял? — вслед сказал черноусый. — Око, око не закрывай!
…Следующей ночью к избушке лесника подошел человек. Цезарь был снаружи, но не лаял. На стук в окно из избы вышел Евсеич. Он переговорил с пришельцем, и тот растворился в темноте леса. Вернувшись в избушку, Евсеич сказал:
— Тебя, Борис, приказано отправить на первый кордон. Недалече, но спокойней. Пока поживешь, а с оказией на Большую землю… Нам, Петро, тоже сматываться отсюдова надо. Злобствует поганый Штрум. Завтра по утряночке все вместе и двинемся.
ПолигонПридумав подрывную площадку при полигоне, Штрум поспешил доложить о своей идее высшему командованию. Идею одобрили. По этому поводу Штрум даже устроил ужин для подчиненных офицеров, на котором хвастался: «Даже толстокожий буйвол долго не протянет, если на хребтину ему как вечного спутника посадить костлявую!»
За один день близ полигона расчистили снег, огородили площадку колючей проволокой и стали свозить неразорвавшиеся бомбы. Разложив несколько таких снарядов на площадке, Штрум направил к ним военнопленных, которые не поддавались даже допросам третьей степени, утаивая, по его мнению, очень ценные сведения. Пленный красноармеец или партизан с баночкой керосина, молотком и зубилом в руках приседал около бомбы и бил по боковине взрывателя, пока не поддастся заржавленная резьба или у опушки леса на флагштоке не поднимется белое полотнище — знак прекращения работ.
В первый же день произошло два взрыва, а через неделю их было уже двенадцать.
* * *На сигнальной мачте полигона затрепыхался белый флаг. В сопровождении ефрейтора Крица и автоматчика Михаил Корот ступил за колючую ограду площадки. Преодолевая озноб, он поднял воротник и засунул холодные ладони в рукава шинели. Прерывистая поземка посвистывала, поднималась около воронок, белая осыпь запутывалась в рыжих клочках волос, торчавших из-под слабо замотанных бинтов. Желтую полоску бровей не прикрывала повязка на лбу, левый глаз спрятался под сине-зеленым оплывом, правый смотрел угрюмо. Штрум обещал не бить «тельенка», но потом передумал и приказал «пощупать» его. Корот ступал неторопливо, оставляя за собой глубокий рубчатый след на занесенной снегом тропинке. Пленные, побросав работу, легли на снег, только у одной воронки верхом на авиабомбе сидел молодой красноармеец с петлицами артиллериста.
